Щелкнув пальцами, Янмей создала нежно—оранжевые лепестки персика, что в ту же секунду стали полупрозрачной пылью. Духу не нужно было тянуться до Хао Луна, посему, приблизившись к его лицу, она выдохнула сонный порошок, погружая Горного духа в сладкий, как персики, сон. Тело Хао Луна обмякло, с грохотом падая на пол. Циньлун вскинул бровь, переводя взгляд на духа, улавливая озорные нотки не только в голосе, но и в колышущейся энергии.

– Владыка, он бы всё равно мешал мне.

– А я и ничего не сказал тебе, маленький дух.

***

Покинув двух духов, Циньлун как можно скорее отправился в зал медитации. Стараясь быть обходительнее с мужчиной, он неосознанно сталкивался с барьером прошлого, где в воспоминаниях вспыхивал нежный и невинный дух Ли Хуа. Она любила улыбаться, низшие духи с огромным удовольствием обвивали ту в круг, заставляя вновь и вновь играть на чудотворной флейте. Гора Тай Шан цвела пока Ли дарила песни во время медитаций, когда купалась в горных ручьях, создавая под каждым шагом длинные алые лепестки. Цветок никогда не формировался полностью, посему Циньлун понимал, что истинная форма Ли Хуа ещё не определилась в том, кем хочет явиться в сей мир. Владыка питал к ней нежные чувства. Как он узнал от смертных, когда посещал тех во храме, так родитель чувствует трепет к своему дитя, когда то находилось рядом.

Но теперь, когда вероломный Небожитель украл у него сокровенное, Циньлун никак не мог поверить, что окажется тем, кто примет его во свет. Каждое прикосновение к пустотной ветке дерева, даровал зеленые лепестки, любой старый ствол впитывал земные соки, возвращаясь к жизни. Смертные поговаривали: увидел распустившееся дерево – Владыка гор в добром расположении духа, а день пройдет столь хорошо, сколь велика его сила. Завидев усохшее древо – жди бед на недели, покуда Владыка Циньлун зол и непокорен. Бушующая природа способна отобрать все блага, что успела преподнести. Но из—за столь своенравного характера остальные части света балансировали, дабы удерживать шаткую грань мира смертных в равновесии.

Циньлун явился последним в зал медитации. Феникс вальяжно сидел на стуле, играясь с небольшим огненным шаром, красавица Байху читала какую—то книгу, принесенную из ближайшей деревни, а Суньу, самый серьезный из всех, скрестив руки на груди, ждал. Войдя и склонившись, Циньлун заговорил спешно, стараясь успокоить мощный поток мыслей:

– Братья, сестра. Рад видеть вас в добром здравии.

– Ты собрал нас лишь для этого, гордый дракон?

– Небожитель явил лик свой Горным духом.

Владыки одновременно перевели взгляд на брата, стараясь понять услышанное, найти возможность уличить того во лжи, но тот крепче сжал руки и продолжил:

– Он имел наглость явиться на гору Тай Шан и выбрать меня своим наставником. Неслыханно.

Последнее слово Циньлун произнес громче, деревья на улице скинули зеленые листья, ветви засыхали на глазах. За один четкий прыжок Байху оказалась подле брата, крепко сжимая его плечо, перенимая контроль над плавной энергией Ян. Её Инь гармонировал и перенимал главенство, усмиряя бушующее пламя внутри того, кто потерял дитя. Суньу громко ударил о небольшой громовой барабан, привлекая внимание Владык к себе.

– Довольно, Циньлун. Ты достаточно сделал в тот день. Усмири пыл свой и вспомни слова Будды: внешний враг существует только тогда, когда гнев присутствует внутри тебя. Позволь нам помочь и принять взвешенное решение.

Опустив голову и кивнув, Владыка Востока похлопал сестру по руке в знак благодарности.

Заняв свое место в узком кругу, Циньлун не сразу заговорил, позволяя другим рассудить судьбу. Чжунъяо широко зевнул, сжимая ладонь, заставляя огненный шар исчезнуть. Гордый и воинственный дух не умел вести долгие беседы, где необходимо взвешивать правильность действий, находя всевозможные пути отступления. Он был силен в битвах и осознанно отрекся от власти, позволяя духам его горы поддерживать мир и порядок. Латы на его плечах были потрепаны свежими сколами, Байху приметила это сразу, но промолчала, дожидаясь права слова.

– Я считаю, что дела минувшего нас не касаются. Циньлун, мы обязаны воспитать любого заплутавшего, даровать ему свет и помощь в познании внутренних сил.

– Не ожидал услышать от тебя столь долгой речи, Феникс.

Пожав плечами, Чжунъяо оперся о спинку стула, создавая вытянутым указательным пальцем огненную воронку. Внутри вспыхивали воспоминания того, как сильно страдала гора Тай Шан, как погибали маленькие духи и осушались озера, когда Циньлун, погрязший в собственных мыслях, пытался духовной энергией убить всё живое.

– Ты этого хочешь, брат мой? Погубить всё ради маленького потерянного духа? Её не вернуть, Циньлун, как бы сильно я не уважал малышку Ли, но смерть должна послужить уроком.

Владыка Востока захотел воспротивиться, но понимал правоту слов Чжунъяо, посему, сложив руки и низко кивнув, поблагодарил за мудрость.

Байху всегда была той, в ком струилась самая светлая и жизнерадостная сила, что дарила трём мирам белоснежный покров. Когда Тигр был рад, снег небольшими хлопьями падал с небес, устилая землю, создавая узоры на зеркалах. Мир Теней почитал Горного духа особенно, а Владыка Янь—ван не смел посягать на территории Байху, поддерживая нейтралитет. Когда Владыка Запада узнала о предательстве Ли, вьюга накрыла три мира, демоны молили сжалиться, Небожители успокоиться, а братья давали время. Ровно десять дней и десять ночей была зима, а затем исчезла, унося в воспоминаниях яркий образ Горного духа, чья игра на флейте приносила усладу во время дневных медитаций. Собравшись с духом, Байху начала говорить тихо:

– Судьба, что уготована душам – коварна и неожиданная. Полагаю, что все испытания, что встречались на пути этих двоих – уготованы до тех пор, пока не придут к чему—то общему, соединяющему до скончания веков.

– Красная нить или уловки Нефритового Императора?

– Не могу понять, Суньу. Но мне кажется, что появление бывшего Небожителя среди нас не случайно. Вдруг изначально он был им, но по какой—то причине попал в тело небесного бессмертного, принося в два мира вражду?

– Сейчас и третий не желает видеть Поднебесье в добром здравии. Я старался как можно отдалённо наблюдать за этим лягушонком[1], что ненароком попадал под натиск генералов Юсюаня.

– Плохо, Чжунъяо. Мы договаривались поддерживать полный нейтралитет меж миром Смертных и миром Теней. Как бы ты не накликал беду на простой народ. Байху, после того, как посетим Нефритовый дворец, отправляйся к Владыке и позаботься о том, чтобы тот простил брата.

Владыка Запада кивнула, бережно закрывая недочитанную книгу. Суньуну казалось, что кто—то намеренно решил уличить Феникса на войне. Но он еще не осознавал свою правоту и не догадывался, каким окажется дальнейший тернистый путь. В его силах пока удерживать своенравного Феникса, виртуозно гася его пламя. Но только Циньлун не поддавался жесткому контролю, всякий раз вынуждая действовать без четкого плана, к которому Суньу привык. Последнее слово осталось за ним и он никак не мог принять чью—либо правду и сторону.

– Кто—то остался подле новорожденного духа?

– Я призвал Янмей следить, верю, что Цинь—цинь и глаза не спускает с возможного похитителя моркови.

– Прекрасно, – голос Владыки Севера стал очень громким, – дух Янмей явись пред нашим взором.

Подчиняясь приказу, целительница явилась с лепестками персика, усеявшими большую часть пола. Склонившись, дух поприветствовала каждого Владыку, сосредотачивая свой взор на самом старшем из них.

– Я слушаюсь и подчиняюсь, Северный Владыка.

– Что ты можешь сказать нам о том, что явился из ниоткуда.

Стуча пальцем по подбородку, Янмей подбирала правильные слова, пытаясь донести хаотичность мыслей:

– Этот новорожденный полон энергии, но каналы повреждены и будут долго восстанавливаться. Его дух и память повреждены, тело дрожит, как тонкий лист в самый ветренный день. Но когда Цинь—цинь случайно сдул с него часть пыльцы, мужчина словно оживал, восполняя утраченное.