Многие из наших случайных соседей живут здесь, оказывается, уже несколько ночей. Вечером приходят, одаривают рублем хозяина, ночуют под храп и причмокивание «отдыхающих», и на весь день, с раннего утра, уходят на пляж. Народ надолго не задерживается, потому что много транзитников, типа нас. Пустых мест не бывает. Я попытался прикинуть, сколько же этот ушлый гражданин может заработать за неделю и не стал заморачиваться: нам и не снилось.
Утром садимся на автобус в Судак. Все места заняты, мы в самом конце «ЛиАЗа». Он медленно ползет в гору, трясясь по серпантину. С левой стороны крутой обрыв, с правой – скала. Повороты настолько круты, что корма автобуса чуть ли не зависает над пропастью. Смотрю вниз с ужасом. Если свалиться, костей не соберешь, это точно. Батя усиленно вытирает платочком взмокший лоб, мамка сидит с закрытыми глазами. Столько напастей за одни сутки, жуть.
Доехали. Выскакиваю из автобуса вслед за родителями, а они уже с какой-то теткой беседуют, словно та их встречала.
– А я только что своих постояльцев проводила. Думаю, дай подожду автобус, вдруг кто едет, а тут как раз вы. Считайте, вам повезло. Сейчас в Судаке квартиру снять совершенно невозможно. Самый сезон.
Пока шли к ее затерявшемуся в палисаднике за забором дому, трещала без умолку. Улица прямая, светлая, с двух сторон частные владения. Отворила калитку, пропустила нас, и вот уже над головой висят виноградные гроздья. Будто в рай попал. Гроздья тугие, налитые, но еще зеленые. Дозреют где-то к середине сентября, так что попробовать не получится.
Комнатка небольшая, но уютная, беленькая. Стол, кровать, диван, на подоконниках цветочки. Я сразу уселся на койку, как бы забивая место.
– Ну что, соколики, устраивает? – и, не дождавшись ответа, – если устраивает, десять рубликов сутки. Беру по-божески. Сколько собираетесь отдыхать?
– Ну, – батя прикидывает, – дней десять, думаю.
– Тогда с вас сотенка.
Пока он отслюнявливает красные десятирублевки, изучаю через окно довольно большой, засаженный фруктовыми деревьями, двор. В центре обширная, увитая плющом, беседка. Снует какой-то народ. По-видимому, не мы одни здесь снимаем закуток. Хозяйка удалилась, а мама сразу набрасывается на отца.
– Больно круто берет! Ты бы хоть поторговался для приличия.
– Слушай, не зуди! –батя отмахивается от нее, как от мухи. – Где сейчас жилье искать? Думаешь, что-то дешевле отыщется? Если только где-нибудь в сарае.
– Светка приедет, может, поможет. Надо сейчас пойти на почту, телеграмму Хаяровым отстучать с адресом.
Хаяровы – мамина родная сестра тетя Света и ее муж, дядя Леша – жили где-то не очень далеко от Судака, в местечке под названием Кызылташ. Там стояла войсковая часть, в которой служил дядя Леша и куда, само собой, просто так не попасть. У них сын, мой двоюродный брат Игорь, ему тогда было около двенадцати лет, и годовалая дочка Наташа, самая младшая из моих двоюродных сестренок.
Прихватив с собой все необходимое, выдвигаемся по направлению к морю.
– Не заблудитесь, – уверила нас хозяйка, –здесь все улицы, так или иначе, выходят к морю.
Улочка прямая, без извилин, изредка пересекаемая перпендикулярными проулками. Сперва шли частные постройки, потом потянулись ряды магазинчиков, забегаловок общепита. Справа нарисовалось здание классического стиля с колоннами. «Не иначе как киношка», – подумал я. И точно, кинотеатр «Чайка». У входа какие-то афиши, но я не обратил на них внимания, пока было не до них, но для себя отметил: в кино схожу непременно.
Улица выходит на небольшую площадь, в которой радиально смыкается ряд таких же улочек. Здесь и почта, и сберкасса, и много всего другого. Мама пошла давать телеграмму, а батя, облизнувшись, отдав мне приказ: «Стой здесь и никуда не уходи», – поспешил к скоплению мужиков, толпящихся вокруг красных и синих будок. Я сперва наивно подумал, что это автоматы с газированной водой. Таковые, конечно, имелись, но в большинстве своем, здесь можно было без труда и очередей, отведать холодного пива (двадцать пять копеек удовольствие) и сухого вина. Вот так вот запросто, бросаешь в монетоприемник тридцать копеек, и тебе наливают в стакан: хочешь красного – одни автоматы, хочешь белого – другие. Я был потрясен! И вроде пьяных совсем не видно. Треплющихся и гогочущих мужиков много, а пьяных нет. Естественно, напиваться по такой жаре – самоубийство! А вот жажду утолить, пропустив стаканчик-второй «Крымского», совсем другое дело.
Я нетерпеливо жду: когда же родители покончат со своими делами, и мы пойдем к морю. Вот оно, рядом совсем, синее-синее, до пляжа, вдоль которого протянулась асфальтированная набережная, рукой подать. По ней, туда-сюда, принимая на ходу солнечные ванны, чинно шествуют женщины в купальниках. Прогуливающихся мужчин практически нет. Все они скучились у автоматов и принимают ванны здесь, весело и непринужденно.
Из дверей почты выходит мама и, покрутив головой, спрашивает:
– А Гагин где? – и, увидев отца, спешащего к нам с довольным выражением на лице, добавляет, – понятно!
Идем на набережную, она бесконечно далеко тянется в обе стороны. Пляж, раскинувшийся на сотни метров вдоль морской кромки, битком набит разнокалиберным людом. Такого количества почти голых тел я в жизни не видал. Здесь и совершенно откровенные купальные костюмы, прикрывающие исключительно интимные места, и скромнее, с минимальным обзором поверхности тела. Первые в основном у дамочек до тридцати, вторые у тех, кто постарше. Надо же целлюлит прятать.
Судакская бухта с левой стороны прикрыта мысом Алчак, с правой – горой Дженевез-Кая. На ее вершине – величественные развалины Генуэзской крепости, построенной в XIV веке на месте находившихся здесь ранее хазарских и византийских укреплений. Это нам потом расскажут, когда мы поднимемся на останки Дозорной или, как ее назвали по одной легенде, Девичьей башни. Эта легенда произвела на меня такое сильное впечатление, что много лет спустя я написал драму о трагической любви и девушке, которая во имя ее бросилась с вершины башни и разбилась о прибрежные камни. Очень печальная история в духе Шекспира…
Мы двинулись по набережной в сторону крепости, и, чем ближе подходили, тем величественнее становилась цитадель. Наконец решили «приземлиться»: идти дальше не было никакого смысла – народа меньше не становилось. Между людских тел нашли небольшое свободное пространство, расстелили одеяло. Волны, гулко перекатывая мелкие камни, лениво набегали на берег.
Я от нетерпения аж трясся, так хотелось скорее окунуться в морскую воду. Нырок получился под волну, и я, естественно, хлебанул, впервые попробовав на вкус морскую воду. Откашлявшись, нырнул снова, открыв под водой глаза.
Вода взбаламучена, но видимость хорошая. Плавно бултыхаются водоросли, между ними снуют рыбки разных оттенков и, самое любопытное, они ничего не боятся. Кажется, протяни руку и поймаешь, но, сколько не пытался – бесполезно. Тут нужны сачок и маска, а этих атрибутов у меня нет. Весь подводный пейзаж портят бесчисленные человеческие ноги. —Их больше, чем рыбок: полные круглые – женские и худые волосатые – мужские. Снуют во все стороны, баламутят воду. Нырнув еще несколько раз, вылезаю на берег.
– Ну, как? – спрашивает батя. Он в солнцезащитных очках, исподтишка оглядывает загорающих стоя девиц. Их довольно много, от пятнадцати и старше, и есть на что глаз положить. Матушка лежит на животе, уткнувшись в книгу. Она всегда читала, когда выпадала свободная минутка, а здесь, на отдыхе, сам Бог велел.
– Великолепно! Сейчас еще пойду.
– Ты особо не ныряй, –папа говорит тихо, сквозь зубы.
– Это почему же?
– Смотри, сколько народу, а хоть один туалет поблизости видел?
– Нет, – медленно офигевая, мямлю я.
– То-то и оно! Угадай с одного раза, куда все по-маленькому ходят?
– Вот, блин!
– Так что лучше позагорай.
На следующий день пошли в другую сторону, к Алчаку. Здесь цивилизованный пляж заканчивался, и людей было поменьше. Метрах в двадцати от берега и от основания горы, уходящей в море, из воды торчал огромный валун, его прозвали «Дикий камень». Такое ощущение, что в незапамятные времена он сверзился с вершины. Так и высится с тех пор. У подножия камня глубина более двух метров, получалось идеальнейшее место для ныряния. С него сигали и взрослые, и пацаны, и девчонок хватало.
