Он закатывает рукав, но я даже не смотрю, меня несёт ещё больше:

– Катюхе своей мышцы-загар демонстрируй, у меня на тебя иммунитет! И Ромка!

– Да сколько можно, чуть что – я всегда монстр! Ещё скажи, что пристаю к тебе, Зелёнка! Мне кроме Кати никого не надо! И не собирался я тебя пугать! А вообще, всё! Хватит, достала! До дома – и знать тебя больше не желаю!

Вовка так и сделал. Довёз, высадил и, не оборачиваясь, умчался на рычащем во всю мотоцикле к своей Катьке. Я же кинулась в дом, за плотные шторы, на широкий подоконник, свернулась там улиткой и спрятала лицо в ладонях, лелея свою обиду.

Как это бывает летом, гроза разразилась нежданно. Ливень расстреливал пыль на дорогах, хлестал по листьям деревьев, стучал в окно, барабанил по крыше. Молнии рвали небо на части, а раскаты грома заставляли вздрагивать всем телом.

Как же я злилась на Вовку – ишь, столичная цаца, ещё бы матом послал! А мужская выдержка? А понимание? Подумаешь, психанула на эмоциях! Подумаешь, что не первый раз, а сам-то…

Потом злилась на Катюху, тоже приехавшую из Москвы. Мировая девчонка, между прочим, я надеялась с ней дружить, а теперь… Конечно, она за Вовку во всём – это нормально. Ну а мне что, не плакать же? Ругаться проще…

Но вот на смену разбушевавшейся стихии пришла серая морось. Солёные капли размазывали пыль, а заодно и очертания всего, что осталось за стеклом.

А я злилась уже на себя. Тогда, на дороге, Вовка много чего неприятного сказал, но местами и прав был. Поэтому, как смогла, нашла его страницу в соцсетях и попросила прощения. Но вышло нелепо, с оправданиями, мол, откуда мне было знать, что обвинения на ровном месте его вот так обидят? В результате он взбеленился пуще прежнего, а я в его чёрный список попала и ещё кучу всякого о себе прочитала.

Так нашей дружбе с Вовкой пришёл конец. Не выдержала зноя, оглохла, ослепла от громов-молний, и растаяла, потрепанная непогодой.

Кто-то из великих сказал, что если дружба закончилась, то, скорее всего, и не было её никогда. Так ли это? Уже не узнать.

В то лето казалось, что небо навсегда затянуло осенней сыростью. Но жизнь шла своим чередом, менялись сезоны: за сонливой, угрюмой зимой следовала весна и солнечные дни, летом снова наступала жара, случались новые грозы, желтели листья… Летели года.

Тот самый Ромка – мой иммунитет против деревенских сердцеедов – стал мне мужем. Характером немного медведь, но я всю жизнь его знала и любила лет с… и не вспомнить! Ромка никогда не понимал, чего я в Вовке такого нашла, что ссора с ним так сильно шарахнула по мне. Ведь с тех каникул я вернулась сама не своя – забыть не получалось. А как такое объяснить? Мы были с Вовкой и похожие, и жутко разные, но несмотря ни на что он мне казался родственной душой. Не так, как Ромка, – тут другое – но всё равно: словно был родным.

Как-то так получилось, что никогда на Вовку я женскими глазами не смотрела, может, поэтому он мне и доверял. А то, как он про свою Катю тем летом рассказывал, странным образом сближало ещё больше. Я словно в зеркало смотрелась. Ведь в Ромке я так же души не чаяла, как и Вовка в своей Кате. И это было здорово – видеть друга не в маске «самого крутого парня на деревне», а просто счастливым, взаимно влюблённым пацаном.

«Эй, Зелёнка, зацени, какой я подарок своей Кате приготовил! Ну, не красота ли?» – и Вовка хвастался очередным «сокровищем Кощея», зная, что я – могила, никому секреты не выдам и порадоваться могу без зависти. Да и я «погудеть» могла, выплеснуть своё сокровенное, совета спросить. А Вовка хоть и с другой планеты – столичный взрослый парень, – но находил для меня верное слово чтобы подбодрить, а иногда и вразумить.

Всё это ушло безвозвратно, и я как-то смирилась, успокоилась, соблюдала дистанцию и долгое время считала, что больше никогда не придётся прожить то горькое чувство вины от по-глупому разрушенной дружбы. Молния дважды в одно место не бьёт! Больше никогда!

А потом мне неожиданно пришёл имейл от когда-то близкой школьной подруги. Жизнь раскидала, закрутила, заполнила дни, месяцы, годы университетом, практикой, работой, свадебным переполохом, подгузниками, детским питанием… С тех детских лет мы с Настей и не общались ни разу. И тут вдруг имя из прошлого и сообщение в три электронных строчки: «Привет, Зелёнка! Как дела, что нового? Напиши, когда время будет».

Всё, абсолютно всё было новым, и чтобы лишь кратко это перечислить, требовалось сесть и писать, писать, писать… Целый роман получиться мог бы! А времени всё не было, а когда было, то сразу находило себе другое применение. Так незаметно пролетело несколько недель. Ответ был уже сформирован и наполовину написан, оставались лишь какие-то детали. Да и куда торопиться, ждало же это «как дела?» столько лет.

Но тут гром среди ясного неба: от общих знакомых я узнала, что Настя умерла. Не понарошку, как когда человека игнорируют, а на самом деле. По-настоящему умерла. Совсем.

Оказывается, она долго болела, сражалась с недугом, а писала мне уже из больницы, точно зная, что обречена. Только тревожить такими подробностями в тех трех строчках не посчитала удобным. В тех теперь уже единственных трех строчках.

Плохая из меня подруга. И вообще, человек я так себе, получается. И за что Ромка меня любит, непонятно. И дети наши меня любят. И друзья. И коллеги ценят. И клиенты – у меня маленький цветочный бизнес – букеты от «Зелёной Дамы» хвалят. С теми самыми колосьями-«уродцами»! Все говорят, что мои композиции красивые и долго не вянут. А ведь, может статься, да даже скорее всего, и мать из меня никудышная, и жена ужасная, и вообще… Баба-Яга, а не Зелёнка! Ведь всё человеческое начинается с дружбы. А я плохая подруга. Дважды.

Во мне это кипит, жжёт, и лавой выплескивается, когда никто не видит, когда никто не догадывается, ведь всегда всё-всё хорошо… Самое удобное – попасть под ливень без зонта. Тогда и сдерживаться не обязательно, пусть себе извергается! Народ в наше равнодушное время не отличает дождь от осадков души. Маски тоже помогают: полное отсутствие индивидуального, личного, живого. Только гигиена и соблюдение дистанции! Даже вежливость ушла, её не слышно за масками, и люди стали забывать банальные «простите» и «будьте добры».

Когда это «будьте добры» успело стать банальным? Когда это «прости» потеряло весь свой смысл?!

Письмо Насте я тогда всё же отправила. Длинное. Верю, оно дошло до адресата, и Настя не держит на меня зла. При жизни она была светлым, солнечным человеком. Я даже во сне с ней встречалась, мы попрощались, она меня простила, я чувствую это.

И всё же каждый раз, как я думаю о ней, чувство вины колет снова, серые перья облаков затягивают горизонт, и вспоминается гордый Вовка.

Нет, он не простил. Ну и что, что там дурость и «детский сад». А теперь, если вдруг и столкнёт жизнь снова, просто, если предположить, что вот, мы опять общаемся… А как раньше уже и не получится. И никак, наверное, не получится. Слишком много было сказано ненужных слов. И слишком много нужных остались не сказаны.

Но жизнь-то не вечная ни у меня, ни у Кощея. Как представлю, что он… ушёл насовсем… Друг, даже бывший, чужим человеком мне так и не стал. А что уйдёт вот так, с обидой… Больно! А он говорил, что ему теперь всё равно. Пусть так и будет, так не болит. И тогда, если я уйду первая, повторно и уже окончательно умерев в чёрном списке, то… Пусть, и правда, ему будет всё равно.

Как там его «железный конь»? Небось, и цвет, и марка мотоцикла поменялись…

Мне до сих пор не перевернуть страницу. Поэтому я придумываю иногда себе сказку. Сублимирую. В этой сказке всегда светло. Вовка счастлив – это почему-то важно. И Катя тоже. И у них всё хорошо – так, как они всегда хотели. Мы общаемся семьями, с Катюшкой трещим по телефону, а наши мужья иногда рыбачат вместе. И наши дети друг друга знают… От таких фантазий и грустно, и тепло. Ну и что, что это вымысел, это моя сказка! А правда у каждого своя.

И детям своим я сочиняю истории, в которых Кощей и Баба-Яга соседствуют, не воюя. Троллят немного друг друга, но это у них дружба такая странная несмотря ни на что. Да, в жизни всё сложнее. Но намного ли?