***
Поначалу Найда смирно ждала свою новую хозяйку в пустом зрительном зале, охраняла ее пальто. Репертуар хора не вызывал в ней никаких эмоций. Но однажды бабушки на сцене затянули протяжную народную песню. И так они ее пели грустно, чуть не плакали, что накатило на Найду горькое горе – вспомнила Семеновну: жива ли старая хозяйка любимая, знает ли, какая беда в ее доме творится, как выносят нажитое добро из дома ее сыны, не топят, не моют, не убирают, и сам дом горючими осенними слезами умывается и не чает дождаться хозяюшку, чтобы повымела из него окаянных нехристей, растопила печечку, навела порядок, постирала, борща наварила. Только где теперь хозяйка? Здорова али сгинула? Как может так долго не возвращаться? Знала бы Найда, что потеряется Семеновна, бежала бы за автобусом до самого города… Вот тогда собака и запела вместе с хором бабушек.
Не сразу на сцене расслышали ее соло и поняли, кто же подвывает из зала. Молодой и симпатичный баянист Юрий Сергеевич, он же художественный руководитель хора, строго сказал, чтобы больше на репетиции с собакой не приходили! Только Найде петь понравилось, как-то сразу полегчало после пения ее собачьей душе.
В следующий раз она пробралась на репетицию незамеченной, тихонько зашла в приоткрытую дверь. Ожидала Анну Петровну на улице, под дождем, сторож и пожалел ее, впустил погреться, а там, наверху, баянист уже играет. Ну, Найда и понеслась по ступенькам, и сразу шмыгнула к своей Анне. Не даст новую хозяйку в обиду, а та – ее. Ну, и споют вместе, конечно же, как только песня будет подходящая – про тонкую рябину-сиротину, как в прошлый раз. Вступила не сразу, а только следом за Анной. Та запела, Найда завыла. Народ на сцене расшумелся, разулыбался, хоть песня и грустная… Собачка к хозяйке под длинную юбку нырнула, легла у ног, затаилась, успокоилась. Запах валенок хорошо знаком, Найда ни с чем не спутает: они, эти валеночки, у порога стоят, у входной двери, рядом с тем ковриком, на котором она спит. Вот опять хозяйка вступила в пение, собачка подтянула по-своему…
– Это что ж, опять собака? Вы и на концерт ее приведете? – возмутился худрук. – Не могли оставить за дверью?
– Нет, нет! – оправдывалась Анна Петровна. – Она осталась на улице. Не знаю, как попала на сцену. И не кричите так громко, совсем ее перепугали, а она – в положении.
Хористки покатились со смеху:
– Главная солистка – в положении! Кто ж счастливый отец?
Юрий махнул рукой:
– Сорвете ноябрьский концерт, пеняйте на себя – распущу хор!
Патриотические песни Найде не нравились, больше она в этот день не пела. Спустилась со сцены вместе с другими артистками, внимательно выслушала комплименты в свой адрес. Все ее хотели погладить, и добрая хозяйка нисколько на нее не сердилась.
***
На праздничный концерт собрался полный зрительный зал. Столько народу набилось, как никогда. Начальство, почетные гости – в первом ряду.
Собака пробралась в зал, как и обычно, зашла за кем-то следом, поднялась за кулисы, где и отыскала принаряженную Петровну в длинном блестящем концертном платье и туфлях вместо валенок.
– Она снова здесь? – у баяниста от неожиданности округлились глаза.
– Сейчас привяжем, не беспокойтесь, – заверили бабушки-хористки.
Поясом от чьей-то кофты Найду быстро прикрутили к стулу, отодвинув его подальше от сцены за кулисы. На него были свалены теплые вещи, зал не отапливался. Маленькой собачке невозможно было бы сдвинуть с места тяжеленный стул. Две первые песни она и не пыталась этого делать. А вот на «рябине»… Слишком уж грустная песня написана русским народом…
Сначала из-за кулис послышался скрежет, потом на сцене показалась мордочка собаки, потом – она сама, еле-еле тянущая (точно, как на картине «бурлаки на Волге») длинный пояс с чем-то тяжелым, закрепленным на втором конце. Через время на сцену выехал стул, погромыхивая четырьмя металлическими ножками, и поехал дальше, теряя по ходу следования все, что перед выходом на сцену сняли с себя хористки. Наконец, собачка добралась до хозяйки и села у ее ног, стул с кофтами, шапками, шалями остановился посередине сцены, «припарковавшись» аккурат напротив худрука. Юрий Сергеевич стоически продолжал играть! Песню Найда запела, привычно вступив вместе с Анной Петровной. Зал умирал со смеху! Наверное, впервые на такой грустной ноте одиночества и неприкаянности все хохотали, как одержимые, а потом просили повторить «Что стоишь качаясь, тонкая рябина» на «бис»! Но худрук все-таки хор пенсионерок увел…
А вечером праздничное веселье сменилось печалью – верная собака увиделась со старой хозяйкой. Почуяв ее, примчалась к прежнему своему дому, где даже собачью конуру умудрились обменять на бутыль самогона. Что уж говорить про книги, иконы, посуду и все остальное? Лучше бы Семеновне и не заходить в дом, не проведывать сыновей, по которым изболелось ее сердце… Одна лишь радость у старенькой женщины от того дня и осталась, что выжила Найда, встретила ее радостным лаем, облобызала, не отходила от нее ни на шаг и проводила вечером на автостанцию. Долго рыжая дворняга бежала за автобусом, увозившим хозяйку в город, но, выбившись из сил, отстала где-то в степи.
…Зимой собака ощенилась. Заботливая Анна Петровна привела ветеринара, чтобы осмотрел мамашу и пополнение. Вечером она обнаружила малышей среди подушек у себя на кровати, догадалась поставить для них коробку, настелила в ней мягких тряпок. Ночью Найда перетаскала деток обратно в кровать – под теплый бабушкин бок, сама устроилась в ногах. Так они и провели зиму – попеременно то в коробке с мамой, то на хозяйкиной кровати. Четырех крепышей-щенков от поющей знаменитости по весне разобрали хорошие люди.
Той же весной по улице, на которой прожила много лет, медленно брела старуха-мать в черном платке в сопровождении преданной рыжей собачки. Тяжело опираясь на деревянную трость одной рукой, другой она сжимала завязанный узлом пакет конфет и печенья, заходила к бывшим соседям, раздавала поминальное. Дом сыновья не спалили, но зиму не пережили. Все ей сочувствовали, жалели её, прощаясь с ней, понимали, что дошла она в своем отчаянии до последней черты. Больше Анну Семеновну в поселке не видели – она ушла из жизни следом за сынами, коря себя, что не доглядела кровных чад своих, не отдала им, неразумным, всю себя без остатка.
…А в садах и на улицах бушевала весна, которая всегда права, красива, желанна и всегда дарит людям надежду на новую, лучшую жизнь, где нет места отчаянию, где так много неба, солнечного света и тепла, безграничной и бескорыстной любви и нежности.
Кучкар Норкобил. ЗАНОВО РОДИЛАСЬ
Рано растерянно ступила на порог. В дом проникли воры. Вещи разбросаны. В зале вывернуты выдвижные ящички. Денег нет. Исчезла золотая цепочка с туалетного столика.
Ключи от железной входной двери только у мужа и у неё… На окнах – плотная решетка. Так как же они могли проникнуть в квартиру на седьмом этаже?
К вечеру вернулся муж. Погрустнел. Промолчал. Вдруг женщина выдала то, что первым пришло ей на ум:
– Хорошо, что хоть перед уходом на рынок убралась. А то вор бы подумал, что мы неряхи…
Мужа это немного покоробило. Взглянул на неё: в смысле? В своем ли она уме?
Прошла неделя. День рождения Рано. Приятельницы собрались в ресторане. Рано увидела, как Гули снимает невообразимо шикарное пальто, а на шее – золотая цепь с бриллиантом. Рано содрогнулась. Застыла в ступоре.
Да, та самая! Её вещь! На месте застежки, в серёдке сверкал бриллиант– больше чечевичной крупинки. Она надевала ее всего один раз. На свадьбу своей сестры.
… Сегодня она на шее у Гули!
Подруги, собравшиеся за столом, замерли в завистливом восторге: откуда у этой Гули, еле зарабатывающей деньги, такое великолепие?! И дорогое пальто на вешалке смотрится по-особому… А на шее эта… Цепь с бриллиантом!
Все смотрят только на Гули. А она вся расцвела! Вся – в облаке зависти, белой и черной, среди удивлений да восторгов:
