Нераскрытым остается вопрос: каким образом жена Фудзивары Утимаро, мать двоих детей, то есть, по меркам средневековой Японии, дама «бальзаковского возраста», оказалась младшей служительницей Внутреннего дворца?
Да, всем известно, что матерью императора Камму была Такано-но Ниигаса, род которой велся от двадцать пятого короля Пэкче Мурёна (в китайском чтении У Нин ван), поэтому сам император, будучи просто принцем и не имея статуса наследного, осознавал, что его шансы занять престол стремятся к отрицательным числам, так как он лишь «на одну половину японец, а на вторую – кореец». Все-таки предпочтение в наследовании престола отдавали детям не от смешанных браков с представителями иммигрантских родов.
В то же время во Внутреннем дворе императорского дворца самого Камму находились, по меньшей мере, три представительницы корейской диаспоры в Японии. Опять же что неудивительно с точки зрения политических браков правящей династии.
Но вернемся к Кудара-но Эйцугу, которая, став первой женой Фудзивары Утимаро, родила двух сыновей-погодков Манацу (в 774 году) и Фуюцугу (в 775 году). Затем следует десятилетний «заговор молчания» в доступных информационных ресурсах, а в 785 году мы уже находим официальные упоминания о ней как о младшей служительнице самой низшей степени седьмого ранга Внутреннего двора, но родившей принца от императора Камму.
В некоторых, особенно стыдливых, источниках особо оговаривается момент, что к этому времени брачные отношения с Фудзиварой Утимаро были уже прекращены, что невольно складывается впечатление о наличии некоторых сомнений в отношении отцовства третьего сына Кудара-но Эйцугу. Не знаю, чем вызваны такие специальные оговорки и уточнения, ведь во времена императора Николая I мужья фавориток императора награждались внеочередными званиями и орденами благодаря «служению» своих жен в императорских покоях, при этом рожденные дети в императорскую семью не входили, записываясь на фамилии мужей.
Опять же, наверняка более профессиональные исследователи института семьи и брака Японии периода Хэйан смогут поведать нам об этом моменте более подробно, когда материалы их исследований станут более доступными широкому кругу любознательных читателей. Будем с большим интересом ждать, возможно, кому-то из уже живущих и работающих захочется поделиться с нами своими знаниями, а может быть, тем, кто придет им на смену, осталось дожить до этого счастливого момента. Причем мне приходилось читать различные статьи японских историков, занимающихся изучением рода Фудзивара, там прямо говорят, что благодаря «вкладу» Кудара Эйцугу во Внутренние покои императора Фудзивара Утимаро получил повышение и укрепил свое влияние в окружении императора Камму. А вот в своих дневниковых записях Фудзивара Фуюцугу упоминает мать несколько под другим написанием имени, что и породило некоторые сомнения относительно того, кто на самом деле его мать.
Так сложилось, что маленький Ансеи оказался по материнской линии связан с представителями Северного дома клана Фудзивара: Фудзиварой Манацу и Фудзиварой Фуюцугу были его сводными старшими братьями. А по отцовской линии, если придерживаться официальной версии императора Камму, он обзавелся многочисленной группой родственников, большая часть которых были друг другу единокровными братьями и сестрами. То, что ещё имеет значение: формально Ансеи – «кореец на две трети», так как его мать и бабушка по отцовской линии были представительницами королевских династий корейского государства Пэкче.
Могу только предположить, как протекали его детство и ранняя юность в окружении, но обращусь к известной публикации 2009 года в серии «Orientalia et Classica. Труды Института восточных культур и античности. Япония в эпоху Хэйан». Вот что мы читаем в примечании под номером сто двадцать к переводу докладной записки, где господин Ансеи уже полностью титулован в соответствии со всеми своими званиями и регалиями: «…был одной из самых известных личностей раннехэйанского периода. В его „Жизнеописании“ сообщается, что с малых лет он проявлял интерес не только к „охотам и военным забавам“, что было типично для отпрысков знатных фамилий, но и к изучению китайского литературного наследия, а в возрасте пяти лет наизусть знал „Сяо цзин“ („Трактат о сыновьей почтительности“)».
Первоначально по прочтении этого текста радости моей не было границ. Ну наконец-то, думалось мне, не надо будет тратить время на долгие поиски информации, ведь все уже есть в этом «Жизнеописании», на которое ссылается переводчик, надо только найти оригинал или перевод текста оригинала и можно сразу переходить к работе с подстрочниками стихов. Но не тут-то было. В тексте, предваряющем публикацию переводов, включенных в названную хрестоматию, в примечании под номером сорок буквально, точнее, дословно: «…несмотря на колоссальный массив информации по политической, экономической, социальной и бытовой истории периода Хэйан, содержащейся в дневниках придворных аристократов, в хрестоматию переводы этих источников не вошли». Причем, следуя логике размещения данного примечания как раз к тексту с упоминанием докладной записки господина Ансеи, получалось, что переводчик прочел это «Жизнеописание» в каком-то из документов, процитировал его в комментарии сто двадцатом, но источник не указал просто потому, что «объем источников слишком большой». Ну, если так можно делать в академических публикациях, то уж в заметках на полях прочитанного даже не любознательного, а самого простого читателя, предназначенных для таких же, как он, самых обычных читателей, которым интересно читать об истории, традициях, поэзии средневековой Японии, а не для того, чтобы на кафедрах мериться индексами цитирования, такое вполне допустимо. Так что извините, уважаемые профессиональные исследователи эпохи Хэйан, никаких претензий к данному тексту в отсутствии ссылок на источник не принимаю. Ведь для вас это работа, а для нас – просто увлечение, занятие по интересам. Мои заметки не для профессионалов, вы это все и без меня гораздо лучше и больше знаете, я пишу для тех, кто любит читать, узнавать что-то новое в том, что казалось давно известным. Если в моих заметках допущена серьезная ошибка в исторических датах или описании событий, то это просто повод задуматься, насколько четко изложена общепринятая точка зрения в научных публикациях, потому что в основе заметок – именно классические работы по истории поэзии Японии, которые мы, читатели, изучаем не с меньшим интересом, чем коллеги по кафедре. Вот для таких любознательных читателей эти заметки и напутствие, и почти путеводитель.
В принципе, ничего больше представлению о том, как прошло детство молодого господина, называю его уже ставшим мне привычным именем Ансеи, сто двадцатый комментарий так и не дал. До сих пор остаются для меня неуточненными вопросы: какой именно из отрывков первой главы «исторических записок» был прочитан в день проведения обряда первой книги, повторял ли вместо принца текст помощник или он сам, кто и какие китайские стихи сочинил в честь этого дня на вечернем пиршестве? Когда мальчику дали вместо детского имени истинное имя, в одиннадцать или шестнадцать лет? При достижении совершеннолетия обряд покрывания головы над ним проводил Великий министр или другой родственник? Проводился ли одновременно обряд соифуси и кто исполнял роль «супруги» принца, ведь брак заключался в древней Японии между пятнадцатилетним юношей и тринадцатилетней девушкой. Также неясно: а кто был наставником у маленького принца, учился ли он вместе со своими сводными братьями-погодками принцами Атэ-синно и Ками-синно, Кадзурахара-синно или у него был отдельный учитель? Был ли лично знаком с наставником принца Иё, представителем семьи Ато? Ещё мне интересно, а кто смог привить ему такую любовь к китайской литературе, что его знания позволяли оперировать множеством исторических фактов, с легкостью использовать для примеров события, описываемые в древних китайских трактатах, равнялся ли он в этом на своего учителя, когда сам стал наставником наследного принца? Общался ли он с другими своими единоутробными братьями Фудзивара Манацу и Фуюцугу, родственниками со стороны матери, дедом Настопаро Асукабэ в детстве и раннем отрочестве? Оставим это на совесть профессиональных историков-японоведов, если это им было или будет когда-то интересным. Не меньше вопросов не только к детским годам героя нашего повествования, но и к тем, кто вместе с ним вошел в круг авторов китайской поэзии.
