– Но идея твоя. Мне кажется, тебе надо поучаствовать, – сказал Морхаус. – Ты как, Алек?
– Я… – Алека прервал гудок из динамика.
– Ну что?! – заорал Тобиас в микрофон. – Я же сказал…
– Это русский. Он нашел, – проквакал Брэд. – Вы говорили…
– Переключи его, – ответил Тобиас. – Извините. Это насчет моего «Илюшина». Алло, Юрий? Как в Ленинграде погодка? Это как? Уже Санкт-Петербург? Да хоть Петроград.
– Его чего? – шепнул я. Может, мы с Алеком заключим альянс, пока одни.
– Его «Илюшин», – сказал Алек. – Он покупает истребитель, как те из Долины.
– Господи боже, это шутка?
– Не-а. Говорит, что умеет на таком летать.
– Он же убьется.
– И убьет того, кто в соседнем кресле. – Алек закатил глаза.
– Вероятнее всего, тебя.
– Или тебя, – парировал он. Жестковата получилась свечка.
К черту показуху, решил я. Тобиас не заметит – увлеченно дискутирует о транспортных расходах с российским правительством.
– Слушай, Алек, хочешь, я умою руки?
– Ты о чем? – бесстрастно спросил он.
– Ну – чтоб над душой у тебя не висеть. У меня такое чувство, будто я тебя как-то ущемляю.
– Как скажешь.
– Кроме того, – я подкатился на кресле поближе, – у меня еще новая веб-архитектура на сегодня.
– Как угодно.
Тобиас повесил трубку и расплылся в улыбке.
– Пусть полюбуются, что у меня есть, – сказал он в пространство. Затем к нам: – Ну, кто работает?
– Я с кампанией справлюсь, пап, – сказал Алек. – Джейми сегодня программирует. – Меня чуть не затошнило – так он это сказал. Будто программирование – недостойное занятие для тупых работяг. Ревнует, что я теперь любимый сын его папаши.
– Ладно, – кивнул Тобиас. – Только завтра пусть Джейми участвует.
Тобиас ни шагу не желал ступить без моего одобрения. Я теперь его правая рука. Идиотизм – я ведь ни во что тут не верю. Но приятно нести ответственность за судьбы такой толпы людей. Приятно, что от меня зависят. Только бы все увязать.
Я великодушно отказался от пиара в пользу Алека – и могущество мое лишь возросло. Кроме того, стратегию-то я уже придумал. Осталось воплотить. У меня ближе к вечеру визит в «Синаптиком», а Бирнбаумова филиппика отнюдь не доказала прославленной власти «МиЛ» над Федеральным резервом. Надо бы картинку настроить. Но проблем не предвидится. Уложу всех одной левой.
Я забежал в кабинет проверить звонки. Карла Сантанджело оставила сообщение: что-то типа встретиться с нею завтра в фокус-группе. Когда она успела пронюхать? Ладно, плевать. Я не позволю отнять у меня территорию, которую неделю назад у нее же украл. К тому же я с ней не прочь встретиться. Может, на сей раз сложится иначе – я ведь больше не ее паж. Или я не могу выкинуть ее из головы, потому что она последняя, с кем я спал? Рынок сексуального предложения. Я не перезвонил.
Через Гудзон до синаптикомовского пирса[164] в Форт-Ли я прокатился катером на воздушной подушке. Занимательная вышла поездочка. Жалко, что Бенджи на палубе не было, что его не окатило водой, не оглушил механический воздушный ток под судном. Мы приближались, и солнце мерцало на стеклянном фасаде здания. Я давным-давно хотел заглянуть в этот сияющий эллипс.
Когда по «Си-эн-эн» транслировали первую экскурсию, я еще учился в колледже. В моде был фэн-шуй[165], и на открытие явились с десяток мастеров этого искусства – жгли шалфей и заклинали разнообразные стихии. Через год на крыше впервые вспыхнула голографическая сфера, и «Синаптиком» стал единственной рукотворной конструкцией в Нью-Йорке, которую видно с «шаттла» (второй была свалка на Стейтен-Айленд, но ее конструкцией не назовешь).
Об этом факте посетителям напоминал гигантский аэрофотоснимок над столом регистрации в круглом вестибюле. Возле черной кляксы Манхэттена – крошечная зеленая точка. Для тех, кто не в силах ее найти невооруженным глазом, каждые десять секунд лазер с потолка тыкал в нее зеленой стрелочкой и писал: «Вы тут».
– Мистер Коэн, – приветствовала меня из-за мраморного стола потрясающая стройная черная фотомодель в узком зеленом свитере под горло. – Добро пожаловать в «Синаптиком». Меня зовут Моник. Вы у нас впервые?
– Э… да, мэм. Впервые. – Если она знает, как меня зовут, почему не в курсе, что я тут впервые? Или спрашивает, чтобы я расслабился и не пугался, что в мою частную жизнь вломились? Надо будет Эль-Греко спросить.
– Следуйте, пожалуйста, за мной, – пригласила Моник.
Она встала, явив величественные шесть футов с гаком росту, и сопроводила меня по круглому вестибюлю в дзэнски белый гардероб. По стенам – ряды светлых деревянных шкафчиков, в каждом – пара туфель или мешочек. Моник вынула мешочек:
– Можете надеть. – И она вручила мне пару миткалевых тапок. – Обувь оставьте в шкафчике.
– А кто-нибудь отказывается переобуваться? – спросил я, сбрасывая мокасины.
– Неплохо подмечено. – Она улыбнулась, я загляделся на потрясающие белые зубы и не заметил, что она увильнула от ответа. Моник раздвинула матированную стеклянную дверь в стене – там на вешалках обнаружился строй темно-зеленых балахонов. – Хотите халат?
– Нет, спасибо, – подмигнул я. – Уж лучше голым.
Моник то ли не поняла намека, то ли слышала его не в первый раз. Вручила мне халат, и я надел, как велели.
– Привет, Джейми. Рад, что ты пришел. – В дверях материализовался Эль-Греко. Какое счастье. Только сейчас я понял, как нервничал, отчего тут же занервничал опять. На сей раз я хотя бы в курсе.
– Рад тебя видеть, – сказал я. – Ты сегодня мой экскурсовод?
– Неплохо подмечено. Пошли, Джейми. – Говорил он дружелюбно, но как-то слишком четко. Синаптикомовский акцент. Видимо, потому что на работе.
Греко провел меня по вестибюлю к лифтам.
– Само собой, ты обещаешь не разглашать все, что увидишь, – сказал он, едва открылись двери. – Нормально?
– Конечно. Обещаю.
– Перед видеокамерой, кстати, – улыбнулся он. – Все, что происходит в здании, цифруется, архивируется и хранится.
– Это ж невероятные ресурсы нужны.
– Больше на адвокатах экономится. – Он нажал кнопку. – Мы на барже, так что подвала нет. На первом этаже приемная, зрительный зал, раздевалки и кафе.
Вместе с нами в лифте ехали еще два зеленорубашечника. С Греко не заговорили. Даже виду не подали, что его заметили.
По длинному кольцевому коридору, каких тут имелось во множестве, мы подошли к стеклянным дверям. На секунду Греко застыл.
– Программе визуального распознавания по-прежнему требуется несколько секунд.
Потом двери открылись, и внутри загомонили какие-то звери.
– У вас там вроде зоомагазин, – заметил я.
– Мы называем – Живодерня, – ответил Греко, пока мы пробирались меж кабинок из плексигласа. – Она больше не нужна, так что мы ее сокращаем.
Мы остановились у стены прозрачных пластиковых ящиков. В каждом – одинокая белая курица. Птицы клевали кнопки под лампочками, красной и зеленой.
– Что вы с ними делаете?
– Это скорее демонстрация, чем эксперимент, – объяснил Греко. – Есть три сценария. Куры в левом ряду клюют кнопки, какая бы лампочка ни горела, и получают еду в любом случае.
– Жирные какие. Ленивые вроде.
– Именно. Едят больше всех, рефлексы замедленные, сокращенный жизненный цикл. – Греко ткнул пальцем в центральный ряд. – Эти, в середине, тоже клюют кнопку, но за это могут получить еду, а могут и не получить. На красный, на зеленый – когда как. Они понятия не имеют, добудут пищу или нет. Иногда мы их даже кормим, когда они вообще ничего не делают.
Бедняги пребывали на последней стадии нервного истощения. Одни бешено мотали головами, другие, подергиваясь, валялись на полу.
– Как ни странно, в целом они едят больше, чем особи справа, – продолжал Греко. – Называются «синаптикомовская проба».
– А с этими вы что делаете?
