И, казалось бы, в новом мире Падальщиков надлежало боготворить и возносить, но вот незадача – Падальщики ненавидели живых так же, как и мертвых. Почему? Никто не знал. Бескорыстно они не помогали никому, лишь щедрая плата побуждала их вступиться за кого-то. Отчего они и получили столь уничижительное прозвище в простонародье. Тем не менее от безысходности люди шли к Падальщикам на поклон и несли свои кровные, чтобы те сопроводили их из одного города в другой или отогнали одержимых от стен. Для знати же содержать на службе собственного Падальщика являлось показателем наивысшего благосостояния и способом утереть нос заносчивым собратьям.

И никому было невдомек, что глазами Падальщиков на мир смотрела сама Смерть. В телах угрюмых и замкнутых борцов с нечистью по королевствам бродили ее Проводники. Они искали для своей госпожи Верховного Бога Время и способы подобраться к Пустоте.

Спустя одиннадцать лет после падения Богов

Приземистый круншо́рец с блестящей лысиной и пушком седых волос на висках приосанился и выпятил вперед круглый живот, когда к его лотку на базарной площади подошла миловидная худенькая девушка лет двадцати пяти на вид. Пшеничные волосы ее были заплетены в простую косу, перекинутую через плечо, карие глаза смотрели добро, в ушах поблескивали аккуратные золотые серьги. Наряд – синее платье с высоким воротом и длинный серый плащ, подбитый белым мехом, – был неброским, но все же выдавал в ней особу состоятельную. Указывало на ее достаток и наличие раба, стоящего подле нее с большой корзиной в руках. Даже в стальном ошейнике и на цепи, конец которой держала девушка, он выглядел так, будто мнил себя выше всех на этой площади. Высокий, с развитой мускулатурой и длинными черными волосами, собранными в аккуратный низкий хвост, невольник выделялся среди толпы той редкой аристократической красотой, от которой у других людей перехватывает дыхание, особенно у женщин. Легкий загар выгодно оттенял яркие желтые глаза, внимательно и настороженно следящие за происходящим вокруг.

«Такой вполне мог быть королем в прошлой жизни», – подумал торговец, а еще прикинул, что реши дюжий раб вдруг напасть на кого-нибудь, эта хрупкая дамочка едва ли его остановит, даже несмотря на наличие плетки-трехвостки с металлическими наконечниками в виде загнутых когтей, притороченной к ее поясу. Новые власти обязали носить трехвостки или кнуты каждого, кто владел рабами, дабы иметь возможность усмирить свою собственность в любой момент, коль та удумает взбунтоваться. В том, что этого раба сможет утихомирить какая-то там жалкая плеть, торговец очень сомневался, отчего нервно сглотнул. Спутник девушки вызывал в нем безотчетный страх. Пока дамочка перебирала разложенные на прилавке пучки трав, откладывая нужные в сторону, торгаш то и дело косился на невольника. Подметил, как заинтересованно поглядывают на раба, одетого лишь в простецкие холщовые штаны и безрукавку из той же ткани, проходящие мимо женщины, задерживая взгляды на мускулистых руках и широких плечах. В отличие от обычных людей, вынужденных кутаться в шерстяные плащи, дракон не мерз и лишними одеждами себя не обременял.

Рабу, видимо, не понравилось пристальное внимание торговца к его персоне, потому что он вдруг оскалился и негромко рыкнул, подобно дикому зверю. Мужчина отшатнулся.

– Дар, – строго произнесла девушка, не отрываясь от своего занятия, – веди себя прилично и прекрати пугать людей.

– Я буду вести себя прилично, когда этот слизняк перестанет на меня пялиться, – огрызнулся невольник.

– Да как ты смеешь обзывать меня слизняком, никчемная ящерица!? – От возмущения торговец позабыл о страхе, а лицо его покрылось красными пятнами от негодования.

– Дар. – Девушка сложила руки на груди, слегка натянув цепь, повернулась к рабу и приказала: – Извинись перед господином немедленно.

– Вот еще, – надменно фыркнул дракон. – Скорее небеса упадут на землю, чем я стану извиняться перед невеждами, что позволяют себе таращиться на меня, точно я цирковой уродец.

– Дар, – девушка повысила голос, а в глазах ее на мгновение мелькнула паника. – Ты извинишься. Сейчас же.

– Черта с два я стану извиняться, Тори! – вспылил раб, раздраженно мотнув головой, отчего она чуть не выпустила из рук цепь. – Я ему ничего дурного не сделал, просто стоял рядом с тобой тихонечко.

– Так и он ничего дурного не сделал! Смотреть на людей не запрещено! Что на тебя снова нашло?!

– Уважаемая леди, я вынужден просить вас отойти от моего прилавка, ваш раб пугает других покупателей, – упер руки в бока торговец, стараясь за напускной важностью спрятать страх перед рассвирепевшим драконом. Пусть обратиться в ящера он не сможет, но эта соплячка явно не помешает ему пустить в ход кулаки. – Коль не в силах с ним совладать, лучше и вовсе не выпускайте из дома. Негоже с диким зверьем среди добропорядочных горожан расхаживать. Сначала выдрессируйте как следует, а потом уж выгуливайте где пожелаете.

– Да как ты, червяк, смеешь говорить с ней в таком тоне?! – Невольник отшвырнул корзину с покупками в сторону, едва не прибив ей какого-то парнишку из толпы зевак, постепенно собирающихся вокруг. – Как смеешь называть меня зверьем?! – Стиснул кулаки и подошел ближе к прилавку, на тренированных предплечьях вздулись вены, желтые глаза вспыхнули ярче.

– Дар, пожалуйста, – взмолилась девушка, хватая своего раба за локоть, вместо того чтобы, как и положено, использовать плеть. – Ты же обещал быть паинькой.

– Я не стану это терпеть! – Невольник дернулся, сбрасывая ее руку.

Толпа возбужденно загудела, возмущенная такой дерзостью.

– Стража! – заорал торговец, пятясь, и, схватив с прилавка нож, которым ранее измельчал травы, направил его на раба. – Стража! Убивают!

– Да тебя и пальцем никто не тронул, трус поганый! Что ты несешь?! – продолжил напирать раб.

– Дариз, ради всего святого! Лу́на нас убьет, если мы затеем тут драку. Она же запретила тебе покидать замок. – Тория готова была разрыдаться от бессилия и мысленно костерила себя на чем свет стоит за то, что в очередной раз поддалась на уговоры Дариза и совершила глупость, выведя его в люди. – Она не потерпит…

– Что тут происходит? – Сквозь толпу к ним протиснулись трое стражников в бригантинах с мечами и топорами на поясе. – Госпожа, это ваш раб?

– Мой, – со вздохом кивнула Тория, крепче сжимая конец цепи, будто это могло хоть как-то помочь ей уберечь Дариза от наказания, которое он теперь, несомненно, понесет. – Прошу нас простить. Я сейчас же его уведу и заплачу достопочтенному господину торговцу за причиненные нами неудобства.

– Боюсь, этого будет недостаточно, госпожа, – возразил стражник. – По правилам раб должен преклонить колени и принести извинения, а после его надлежит выпороть за неуважение к свободному человеку и нарушение общественного порядка. Вам же придется заплатить городу штраф за его недостойное поведение.

Тория вышла вперед, закрыв собой Дариза.

– Я готова заплатить и принести извинения от его имени, если вы…

– Это невозможно, госпожа, – отрезал страж. – Если он откажется извиниться надлежащим образом, то мы заберем его и бросим на неделю в яму.

– Да я лучше попаду в яму, чем опущусь на колени перед этим ничтожеством, – процедил сквозь зубы Дариз, хватая Торию за плечо и вынуждая посторониться. Девушка от неожиданности запнулась о длинные юбки и врезалась бедром в соседний прилавок.

Обида и ярость затопили разум Дариза, и даже молящий взгляд Тории не унял этот гнев. Лучше и правда гнить в яме, чем пресмыкаться перед кем бы то ни было. Даризу уже доводилось испытать на собственной шкуре все «прелести» данного наказания, когда в прошлом году он вот так же не сдержался и кинулся на одного напыщенного индюка, вздумавшего приударить за Торией, хотя она ясно дала понять, что его ухаживания ей неинтересны. Тогда Дариза как следует высекли на главной площади и швырнули в эту самую яму.