Но теперь что-то терзало Лаша, делало грубым, диким, безжалостным. И тем не менее Надлис продолжала приходить, хотя Шонатт, видя, как опасен стал его невольник, великодушно позволил ей больше не спускаться в подземелья. Однако глупое сердце не дало ей отказаться от Лаша. Надлис любила его. Любила даже сейчас, когда он причинял страдания. Любила и верила, что сможет помочь Лашу вернуть рассудок.

Не упрекнула его ни словом, ни взглядом, просто дождалась, пока он закончит. Оправила юбку, ощущая, как вязкое семя стекает по бедрам. Приведет себя в порядок позже, тут все равно нечем. В клетке не было ничего, кроме соломенного тюфяка, миски с водой (из таких же Шонатт поил своих охотничьих псов) и ведра в углу.

Лаш тяжело дышал и тоже молчал, таращась в одну точку, желтые глаза сияли ярче обычного, мысли его, казалось, блуждали где-то далеко. Надлис не стала пытаться его растормошить, просто взялась за краски и нанесла первый завиток на скулу.

– Как думаешь, если я помолюсь сегодня Смерти, она придет за мной? Дарует покой? Избавит от всего этого? – сказал он тихо, и впервые Надлис увидела, как в уголках его глаз заблестели слезы.

– Прости, Лаш. Но Смерть уже давно ни за кем не приходит, как ни молись.

Трибуны ревели. Амфитеатр, в центре которого располагалась арена, был забит до отказа. Лаш ощущал, как вибрирует земля под ногами, вторя беснующейся толпе, пока его вели к выходу из подземелий. Поражало, что даже сейчас, когда Скрытый мир умирал, люди продолжали предаваться веселью и не скупились тратить последние гроши на развлечения, вместо того чтобы запасаться дровами и провизией. Ведь близилась зима. После смерти Отражений снег выпадал повсюду, и Огненные земли, ранее не ведавшие, что это такое, не стали исключением. Сам Лаш, конечно, ничего подобного не видел: ему рассказывала Надлис.

При мысли о девушке незамедлительно напомнила о себе совесть. Лаш сегодня ужасно с ней обошелся.

«Слабак! Гадкая тварь!» – ругал себя, не переставая.

Поддался дурному настроению и дракону, что нынче терзал его разум с каким-то особенным остервенением. А еще проклятый холод. Лаш никогда не мерз, но сейчас у него зуб на зуб не попадал, хотя все остальные явно страдали от духоты. Но права обижать Надлис и делать ей больно он все равно не имел. На душе от этих мыслей становилось все гаже с каждым вздохом.

– Ты бьешься следующим, – сказал Шонатт, когда стражники подвели Лаша к выходу на арену. – Не вздумай чудить. За последние месяцы ты исчерпал мое терпение. Знай, начнешь дурить, и я запру тебя с одержимыми. Будешь жить с ними, пока мозги на место не встанут.

Лаш стиснул кулаки. Как же хотелось свернуть шею этому уроду. Вот только рядом всегда крутилось столько стражников и надсмотрщиков, что реши Лаш и правда убить Шонатта, у него не было бы ни единого шанса уйти отсюда живым. К тому же Шонатт хоть и был ниже Лаша на полголовы, слабаком не выглядел. Такой точно окажет достойное сопротивление, да и факт, что Лаша выпускали из клетки исключительно в кандалах, вынуждал воздерживаться от необдуманных порывов. Цепи снимут, только когда распахнутся ведущие на арену ворота.

– Я не подведу, – нехотя буркнул Лаш, глядя себе под ноги.

– Уж постарайся. Сегодня у меня на тебя большие планы.

Вопли толпы стали громче.

– Убей! Убей! Убей! – скандировали зрители.

А вскоре ворота отворились, и Лаш увидел ненавистную до тошноты арену. Устилающие пол каменные плиты были залиты кровью. В центре валялся обезглавленный труп раба. Сама голова укатилась довольно далеко. Над телом стоял второй невольник, принадлежащий Шонатту, и держал в опущенной руке окровавленный меч. Он бросил взгляд на Лаша, с которого как раз снимали кандалы, и осклабился, а потом направился к воротам, сопровождаемый одобрительными криками зрителей.

– Надеюсь, сегодня ты наконец сдохнешь, шлюшка, – он смачно харкнул Лашу под ноги, когда проходил мимо.

Лаш проигнорировал его выпад. С неприязнью других рабов к своей персоне смирился давно. Понимал: они всего-навсего завидуют его «особому» положению. Большинство считало, что Шонатт благоволит Лашу не только из-за побед на арене. Потому прозвище «хозяйская шлюшка» стало уже привычным и никаких эмоций не вызывало. Главное – это не было правдой, остальное Лаша не волновало. И он предпочел сосредоточиться на грядущем бое.

– Кстати, забыл сказать. Я тут кое-что придумал в последний момент. Уверен, ты будешь в восторге. Этот бой будет особенным, – глумливо произнес Шонатт. – Наслаждайся. – Он хлопнул Лаша по плечу и направился в свою ложу, возвышающуюся над ареной.

Лаш ждал, пока уберут труп, а Падальщик, работающий на Шонатта, усмирит душу убитого. Все это он видел уже множество раз, но именно сегодня отчаяние охватило его с новой силой.

Сколько так будет продолжаться? Сколько боев ему еще предстоит пережить? Сколько наказаний стерпеть?

Драконы живут минимум по два столетия.

Двести лет в подземелье. Двести лет в клетке.

Зачем он терпит? Почему не прекратит все это, убив себя и став неупокоенным?

Лаш покосился на меч одного из стражей, прикидывая, хватит ли духу перерезать себе глотку, когда ему самому выдадут оружие для боя, а потом перевел взгляд на Падальщика и ошарашенно замер.

Воздух вокруг парня в черной маске будто дрожал, пока он читал заговор перед неупокоенным, чьи вопли легко перекрывали шум толпы. Полупрозрачный силуэт призрака, постепенно опутывали странные, едва различимые черные нити. В какой-то момент Падальщик топнул ногой, и прямо в камне разверзлась дыра, в которую неупокоенного затянули черные путы. Заклинатель довольно хмыкнул, легонько поклонился, повернувшись к ложе Шонатта и его высокопоставленных гостей, а затем неторопливо покинул арену.

Лаш тряхнул головой, потер глаза.

Что это было?

– Ты видел? – спросил он у стражника, державшего его меч.

– Что именно? – скривился тот, будучи совершенно не в восторге даже от мимолетной беседы с ничтожным драконом.

– Плети, дыру…

– Да ты и правда спятил, – хохотнул стражник. – Прав был Шонатт, с тобой надо кончать.

– Но…

– Шагай уже, ящерица. Зрители заждались. – Он грубо толкнул Лаша в спину, прежде вложив ему в руку меч.

Доспехов рабам не выдавали, сражались они босыми, в одних лишь штанах да ошейниках. Лаш споткнулся, получив тычок в спину, но тут же выпрямился и, гордо вздернув подбородок, вышел на арену.

Рев толпы сделался поистине оглушающим. Люди вскакивали со своих мест, выкрикивая его имя. Лаш, как и положено, встал перед ложей Шонатта, преклонил колени, уперевшись острием меча в землю и обхватив рукоять обеими руками, опустил голову.

– Дамы и господа! – Шонатт подошел к ограждению балкона. Статный, темноволосый, покрытый татуировками Неверных, он притягивал взгляды. В отличие от своих собратьев, хозяин Лаша одевался по последней моде, не брился налысо и не носил бороды. Дождавшись, пока народ притихнет, он продолжил: – Дамы и господа! Впереди нас ждет завершающий и самый зрелищный бой! Зрелищным он будет не только потому, что на арену, наконец, вышел Лаш. – Шонатту пришлось сделать паузу, так как трибуны вновь взорвались одобрительным гулом. – Этот бой будет особенным, потому что сегодня Лаш будет сражаться не один. Вместе с ним за жизнь поборется самая прекрасная из моих рабынь и по совместительству возлюбленная нашего Лаша. Встречайте! Надлис!

Лаш вскочил как ошпаренный, наплевав на все правила, оглянулся. К нему, мертвенно-бледная и с выпученными от ужаса глазами, шла Надлис. Зрители точно взбесились при ее появлении: аплодировали, свистели, визжали, орали, хохотали, топали.

Надлис переодели в короткую тунику без рукавов, едва прикрывающую ягодицы, волосы заплели в косу, а на лицо нанесли те же узоры, что и Лашу. Девушка с трудом волочила меч, который, Лаш был уверен, она держала в руках впервые в жизни.

– Соперниками этой сладкой парочки станут рабы, присланные сюда лично нашей обожаемой и достопочтенной Императрицей из далекого Элхеона! – как ни в чем не бывало продолжил Шонатт.