– Чему там завидовать? Я просто давно не менял контактные линзы.

– И какой у тебя минус? – Она продолжала веселиться, решив, что фраза про линзы – очередная шутка. – Ты хоть догадываешься, как я выгляжу? На улице ни с кем не спутаешь?

– Не спутаю, – отозвался я, потянувшись к ее волосам.

Мне так захотелось увидеть ее натуральные пряди, без уймы слоев яркой краски. Короткие или длинные – без разницы. Кэр нравилась мне и с этой странной прической, но в ней угадывался какой-то юношеский протест. Желание что-то доказать. Или от чего-то спрятаться.

Мне ли не знать…

Больше месяца я видел в зеркале короткий и непривычно темный ежик волос. Сначала просто перевел упаковку краски, но, разочаровавшись, решил радикально сменить имидж и постригся под машинку. Еще и контактные линзы впервые купил светло-карего оттенка.

Что я пытался доказать? Что отличаюсь от двух помешанных на своем эго человек, которых все считают моими родителями? Возможно.

– Мне пора. – Перестав смеяться, Кэрри отстранилась.

Она встала, поправила одежду, которая и так идеально на ней сидела, сжала ткань джинсовой юбки и попятились к выходу. Я не ожидал, что свидание закончится так скоро. Хотел провести с ней весь день: говорить без умолку, обнимать, целовать. Любить? Словно это был наш последний день. Но правда в том, что уже тогда я не хотел ее отпускать. Ни сегодня, ни завтра.

Она успела спустить ноги на веревочную лестницу, когда я пришел в себя и громко окликнул ее:

– Просто уйдешь?

Сидя на полу, с опущенными плечами, она бросила на меня затравленный взгляд и молча моргнула.

– Даже не поцелуешь… на прощание?

Я ждал, что в ее глазах отразится злость или слезы обиды, но Кэрри без слов поднялась на ноги и в четыре шага расправилась с разделявшим нас расстоянием. Сжав между пальцами полы моей футболки, тихо спросила:

– Покажешь как? Целуют на прощание.

Мне не нужно было повторять дважды. Я в ту же секунду с готовностью показал. Жадно прильнул к ее рту и потянул на себя. Крепко сцепив руки на моей шее, Кэрри с какой-то непостижимой ловкостью избавилась от кед и забралась пальчиками мне на стопы, пытаясь стать выше. Я положил ладони ей на талию, прижал к себе и приподнял, удивляясь тому, насколько же она легкая.

Нежная. Хрупкая.

Такая обалденно желанная.

Моя.

– Забудь про оставшуюся неделю. Эти семь дней ничего для меня не значат, – прошептала глупышка, решив, что до сих пор меня сдерживал какой-то там возраст.

Ее взгляд стал другим. Прямым, уверенным, взрослым. Дыхание тяжелело с каждым касанием. Я крепче сжимал в руках ее тело, не решаясь дотронуться до кожи под футболкой. Сопротивление безрассудному желанию отдавалось тянущей болью.

Кэрри прервала поцелуй, когда почувствовала мое возбуждение. Она неловко отвела взгляд и, спрятав лицо на моем плече, тихо выдохнула:

– Прости. Я думала, это произойдет после того, как мы… разденемся.

– Давай остановимся, если ты не готова, – прошептал я, поглаживая ее лицо. – Со мной все будет в порядке.

Кэр не ответила. В очередной раз поймала мой взгляд, сделала шаг назад и одним движением рук избавилась от своей футболки.

Я видел ее в купальнике – и не раз. К тому же короткий топ, надетый вместо лифчика, скрывал намного больше, чем чашки тех купальников, в которых Кэрри училась плавать. Но сейчас было другое место и совсем другие обстоятельства: потому привычное уже действие приобрело другую окраску.

– Тебе помочь или сам справишься? – Она словно обрела нужную порцию необходимой уверенности.

– Если хочешь помочь…

Я сказал, не задумываясь, выдал первое, что пришло в голову. И только когда она освободила меня от футболки и вернула не менее жадный поцелуй, где-то в глубине океана собственных мыслей я услышал неумолимо затихающий внутренний голос: «Что ты на хрен творишь, придурок?!»

Но голос исчез, когда я почувствовал пальцы Кэрри на груди. Тогда я был уверен: она не понимает, что делает. Ее руки все время оказывались в самых чувствительных местах, порхали по коже, рисуя линии над мышцами. Кэр касалась губами моих ключиц, целовала шею, водила ногтями по животу, с довольным мурлыканьем очерчивая пресс.

– Так сильно нравлюсь? – улыбнулся, осторожно прикусив покрасневшую кожу на ее ушке.

– А я тебе?

– Сильно. Ты очень мне нравишься, Кэрри. Не знал, как это бывает…

– Эйс…

Я хотел поднять ее на руки и отнести на кровать. Пусть не самую мягкую и удобную, но Кэр не заслуживала того, чтобы ее первый раз случился на видавшем лучшие времена одеяле, что использовалось вместо ковра в этой «хижине».

Я освободил руку, чтобы наощупь пробить нам путь в спальню, но Кэрри крепко схватила мою кисть и потянула вниз, увлекая за собой.

Это я должен был вести ее. Учить поцелуям, касаниям, ласкам. Но все время боялся, что испугаю. Сделаю больно: физически или морально. Я так сильно любил эту девочку, что одна мысль о том, чтобы ее обидеть, превращала меня в полного страхов мальчишку. Она была единственной, кого я хотел так сильно, что боялся собственного желания. Мне нужно было не только ее тело, и даже не одно лишь сердце в придачу. Я хотел, чтобы Кэр доверяла мне. Верила. Но меньше всех этого заслуживал.

Ее кожа горела. Я чувствовал огонь на губах, покрывая поцелуями ее тело. Небольшая грудь, которой она почему-то стеснялась, плоский живот, выступающие из-под низкого пояса юбки косточки. Я не хотел упускать ни единого дюйма.

Добравшись до пуговицы джинсовой юбки, я замешкался, но Кэрри вновь помогла моим сомнениям развеяться. Ее рука потянулась вниз, коснулась моих волос и приподняла голову. Я поймал горящий взгляд, коснулся губами ладони и припал к животу, попутно расстегивая пуговицы на юбке.

Тогда я и увидел ее впервые – татуировку с инициалами, которую всегда скрывала одежда. Даже во время плавания. Часть рисунка выглядывала из-под верхнего края белья. Когда я спустил ткань на пару дюймов и увидел все три буквы, уже тогда догадался, что это инициалы. Провел пальцем по рисунку и оставил на нем томительно долгую печать поцелуя. Кэрри выдохнула «мое» имя и крепче схватилась за волосы.

А я понял, что не смогу. Не смогу просто взять то, что она отдавала с такой искренностью. Мне – человеку, который трусливо скрывал свое настоящее имя.

Я тихо поднялся и лег рядом с Кэрри, пряча лицо между ключицами. Даже решив отпустить ее, продолжал бороться с самим собой. Примет ли она меня? Есть ли у меня право признаваться во всем сейчас, когда у девушки не осталось шансов разорвать эту связь без вреда для совести?

Но пока я размышлял, уткнувшись в тонкую шею, Кэрри притянула мое лицо и выдохнула:

– Люблю…

Поздно. Слишком поздно сдавать назад, Хорнер. Как бы ты ни хотел оградить ее от правды, слез и неминуемой боли, хуже того, что ты натворил, уже не будет.

Я попросил у нее прощения, с трудом отстранился и помог одеться.

Ее глаза казались больше под пеленой сдерживаемых слез. Я проводил Кэрри и попросил о последнем свидании. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Найти себе оправдание и постараться донести правду так, чтобы не сделать еще больнее.

Кэрри кивнула и попрощалась.

А следующим утром иллюзия, в которой росли мои чувства, разбилась о горькую реальность.

Утро. Лагерь «Капитанов». Огромный внедорожник бизнес-класса и выбегающая из него девушка.

Наверное, это было впервые, когда Кэр не только соответствовала своему возрасту, но даже выглядела старше. Свободная блузка, застегнутая на несколько нижних пуговиц, белая майка с глубоким вырезом, прямые джинсы, босоножки на небольшом каблуке. Собранные в аккуратную прическу волосы, солнечные очки, яркий блеск на губах.

Я удивился ее изменениям, но не подал виду. У меня был к ней важный разговор.

Весь день с той самой минуты, как она покинула домик на дереве, я думал о том, как будет правильнее признаться. И не нашел ничего лучше, чем передать ей послание через книгу. Та самая «Левая рука тьмы», которая стала «виновником» моей затянувшейся лжи.