А еще говорят, что мужики не плачут.

Но оказалось, что боль боли рознь, и есть такая, которую вынести в одиночку просто невозможно.

Да, у Лекса были верный молчаливый Женька и холодный хмурый Варг — они не давали ему упасть на самое дно одиночества и с того дня зорко и неустанно следили, чтобы Лекс один совсем не оставался.

Но иногда он сбегал и от друзей.

Приезжал посреди ночи на то самое место, где его отец погиб так быстро, жестоко и страшно, садился прямо на асфальт и разговаривал с папой.

Всё ему рассказывал, потому что знал, что его душа здесь, а не в пустой могиле, куда не смогли положить даже прах.

Иногда ложился, прижимаясь щекой к асфальту, и замирал, словно ждал, что папа ответит.

Что подскажет мудрым словом или расскажет историю из своей жизни как мораль того, что может случиться.

Как же ему сейчас не хватало этих разговоров и историй!

Лекс знал, что Женька пытался отгородить его от печальных мыслей. Вероятнее всего, на этом месте не раз проводили уборку и пытались смыть все следы от чудовищного взрыва, после которого от добротного джипа и четырех мужчин остались лишь клочки плоти, костей и металла. Но черный след, который шел почти ровной окружностью, всё равно остался.

Такой же след был и в сердце Лекса — черный, прожигающий насквозь, а внутри пугающая гнетущая пустота.

— Всё в порядке, Лёш? — мужчина тронул его за плечо, возвращая из тягостных мыслей на землю, и Лекс поспешно кивнул, подумав о том, что забыл надеть перчатки, перед тем как вышел.

Стеснительным он никогда не был, и по большому счету ему было плевать, кто что думал.

Но чаще всего, видя его изуродованные руки, люди начинали говорить об отце.

О том, что они понимают его и им очень жаль.

А Лексу хотелось убить за ложь каждого второго. Задушить этими же руками. Потому что понять его мог только тот, кто сам остался без родителей. Как Варг, отца которого убили так же жестоко и несправедливо, пока тот пытался защитить свою семью. Как Архан, который был без отца с раннего детства.

Лекс поэтому носил перчатки — чтобы лишний раз не лезли в душу.

Потому что ничего хорошего в ней не было.

— Да. Я зашел у вас сигарету стрельнуть, — криво улыбнулся Лекс. — Поделитесь?

— Не вопрос!

Лев Богданович тут же положил пачку на стол.

— Всю забирай. У меня еще есть.

— Спасибо. С меня причитается.

— Да брось ты, Лёш!

— Где тут у вас места для курения?

Лекс поднялся, а Лев Богданович покачал головой.

— Все на улице, а тебе выходить не положено. Женя запретил тебя выпускать. Так что кури здесь.

— Ох уж этот Женя! — только хохотнул Лекс.

— Ты его слушай! Не у каждого из твоих людей старая закалка еще времен КГБ, а потом ФСБ. Женька столько знает и умеет, что нам и не снилось. — Лев Богданович поднялся из-за стола и чуть приоткрыл окно: — Кофе будешь?

— Нет, спасибо. Я только перекурю и вернусь в свою каморку.

— Потерпи еще немного. Скоро Женя решит все вопросы с этим покушением, и ты снова будешь жить свободно, а главное, в безопасности.

Мужчина протянул ему зажигалку, когда в дверь постучали и раздалось на русском:

— Товарищ генерал, можно войти?

— Входите.

На пороге появился один из работников тюрьмы.

Тоже русскоговорящий.

Поэтому его Женька сюда и запрятал, что девяносто процентов служащих в этом заведении были выходцами из России и бывших стран Советского Союза. Все говорили на русском и друг друга поддерживали.

Здесь все друг друга знали, а потому лишние вопросы про Лекса сразу вызвали бы подозрения.

Но за него все стояли горой.

Даже те из заключенных, кто тоже был русским.

Лекс не слушал, о чем рапортовал вошедший мужчина в форме, только подошел к приоткрытому окну и глубоко затянулся с непередаваемым блаженством.

Че-е-ерт.

Хорошо-то как.

Если Лекс и курил, что делал очень редко и лишь для того, чтобы расслабиться, то сигареты у него были другие. Не такие крепкие и, как правило, с ароматом вишни или шоколада.

Но сейчас был такой момент, что было не до выбора.

Лишь бы прийти немного в себя и вернуться обратно к Варюше собранным и достаточно спокойным, чтобы не наброситься на нее с порога.

Он вспомнил о том, как познакомился с девушкой, и тихо улыбнулся.

В тот день он тоже был на взводе.

И тоже курил.

А потом появилась она: маленькая, хрупкая, с большими карими глазищами и говорящая правду.

Вкусная девочка, которая смотрела на него, как завороженная, и выполняла всё, что он говорил, но поцелуя испугалась, потому что в тот день Лекс не сдерживался, как делал это сейчас.

— Лёш, я отойду ненадолго, — услышал он голос Льва Богдановича и кивнул.

— Я докурю и к себе пойду.

Так было даже лучше.

Общаться Лексу не сильно хотелось, хотя Лев был хорошим мужиком и всегда говорил правильные и мудрые слова.

Оставшись в одиночестве, Лекс уселся на подоконник и нахмурился, вспоминая поведение Варюши недавно.

Что же с ней сделали, что оставили такой след в душе?

И кто сделал, мать его?

А Лекс ведь о ней ничего не знал, кроме имени и того, что девушка сама рассказала за эти дни.

Она была замужем?

Или, может, был парень?

Мужчина, который ее ждал?

Если был, почему не помог тогда? Не спас трех беззащитных женщин?

В груди тут же заныло и стало жарко от яда ревности.

Лекс не хотел делить Варюшу ни с кем!

И уже сейчас знал, что если в ее жизни есть какой-то мужчина, то это ненадолго.

Эгоистично?

Да!

Жестоко?

Возможно.

Но тот, кто не способен защитить свою любимую и ее семью, не достоин находиться рядом с девушкой, и точка!

Лекс потянулся к телефону и уже набрал сообщение Жене, чтобы тот собрал досье на Варюшу, но потом замер и удалил его, так и не отправив.

Он сам всё узнает.

Будет спрашивать, разговаривать, общаться. Как делают все нормальные люди.

Потому что он хотел нормальных доверительных отношений с ней.

Курил Лекс долго. От души.

И вышел из кабинета, только когда был полностью уверен в том, что будет вести себя нормально и на Варюшу не кидаться, а еще всё-таки прихватил с собой оставшуюся пачку сигарет. Потому что знал заранее, что она ему ой как пригодится.

В его странной камере, переделанной из еще одного кабинета для таких вот особенных «гостей», было тихо, только приглушенно работал телевизор.

Варюша сидела на диване, поджав под себя ноги, и улыбнулась, когда увидела Лекса. Радостно и, наверное, даже как-то облегченно.

Видимо, одной ей здесь было неловко.

— Всё в порядке, Варюш? — пробасил Лекс, почувствовав облегчение на душе, когда девушка закивала ему в ответ.

— Да. А у вас?

Девушка сказала это и смутилась, но взгляда не отвела. А Лекс улыбнулся широко и хитро:

— Уже гораздо лучше. Но чувствую, что пачка сигарет закончится очень быстро.

Варя прозрачно покраснела, но так и не нашла что сказать в ответ, а Лекс улыбнулся еще шире.

Милая она, эта Варюша.

Так бы смотрел на нее и любовался.

И смотрел бы, если бы не осознал, что он снова возбуждается, а это значит, опять нужно будет идти курить.

Забавно даже — Варюша сбегала от него на кухню, чтобы не попасть под его тело, а теперь сбегал он сам, чтобы не затащить ее под себя.

— Супы я готовить не умею, — наконец пробасил Лекс, когда пауза явно затянулась и молчание становилось всё более неловким. — А вот второе блюдо вполне могу сварганить. Сегодня будет фирменное блюдо Алексея Морозова — макарохи по-флотски!

Девушка улыбнулась:

— Звучит аппетитно!

— Еще бы, пальчики оближешь!

Лекс браво зашагал на кухню, не признавшись в том, что на самом деле еще не готовил ни для одной девушки за всю свою бурную жизнь.

Только для себя, мамы. И пару раз для Женьки, когда тот слег от какой-то заразы и лежал плашмя почти неделю с высоченной температурой. Вот только это было давно.