– Но… а вдруг со мной что-то случится, пока тебя не будет? Вдруг я… – Я замолчала на полуслове и вновь обвела взглядом скалистую долину, представляя опасности, которые могут подстерегать ребенка в этом странном, уединенном месте.

Крестный нахмурился:

– Хейзел, я же пообещал, что ты будешь жить долго и счастливо. Неужели ты думаешь, что я не сумею защитить тебя от беды?

Я поежилась под его пристальным взглядом.

– Нет, не думаю. Просто… Тебя долго не будет?

Мне так не хотелось, чтобы он уходил!

– Трудно сказать… Но не волнуйся. В доме много еды. И я хочу, чтобы ты начала читать книги… Ты же умеешь читать?

Я робко кивнула.

– Вот и славно. Прочитай сколько сможешь, и мы все обсудим, когда я вернусь. Хорошо?

Я прикусила губу, понимая, что спорить бессмысленно.

Крестный поднялся на ноги:

– До встречи, Хейзел.

Он пошел прочь.

– Подожди! – крикнула я.

Он замер на месте и обернулся.

– Ты… ты не сказал, как мне тебя называть. Бог Устрашающего Конца? Крестный?

Он задумался.

– Да уж, как обращение это не звучит. Называй меня… Меррик. Да. Меррик.

Я проглотила комок, вставший в горле. Я знала, что мне не удержать крестного. Сам воздух в Междуместье будто сгустился и потемнел. Оставалось лишь надеяться, что в моем новом доме есть лампы и свечи.

– До свидания, Меррик. Но ты же вернешься?

Он улыбнулся. Его темная фигура растворялась во мраке, одна чернота перетекала в другую.

– Я вернусь, – пообещал он и исчез.

Комната была маленькой, но казалась просторной. Она представляла одно жилое пространство, части которого как бы перетекали друг в друга. Кровать сбоку от очага. С другой стороны – мягкое кресло, занимавшее почти половину крошечной кухни с высоким деревянным столом, предназначенным и для работы, и для еды.

В центре стола стоял торт к моему дню рождения. Совсем небольшой – по размеру как раз для моего одинокого праздничного застолья, – но украшенный по-королевски. Я в жизни не видела такого красивого торта. Золотистая карамельная паутинка накрывала бледно-розовую глазурь, а вокруг основания располагались засахаренные цветы. Такой торт жалко есть – это же произведение искусства! – но я заметила вилку с серебряной ручкой, лежащую рядом с фарфоровым блюдцем, и поняла, что его здесь оставили для того, чтобы я его съела.

Первый кусочек был сплошной сладостью. Впервые в жизни я ела подобный десерт: легкий, воздушный, с густым сахарным послевкусием, напоминавшим мне мамин розовый сад. Я взяла еще кусочек, заинтригованная, но не уверенная, что мне понравился вкус. Я ела торт и рассматривала новый дом.

На кухонных полках стояли глиняные горшки, кастрюли, чайник и одна тарелка, чашка и набор столовых приборов. Это был повод задуматься, собирался ли Меррик обедать со мной. Что едят боги и едят ли вообще?

Я повернулась спиной к кухне, скользнула взглядом по водяному насосу и раковине. В дальнем углу стояла медная ванна – невероятная роскошь по сравнению с жестяной лоханью, которой наше семейство пользовалось по очереди утром в день посещения храма, – и небольшой шкаф. Я подошла к нему, открыла дверцу и ахнула.

Платья и юбки, сарафаны и блузки, ночные рубашки, плащи и накидки – все из лучшей, тончайшей материи. Мягкая шерсть таких ярких цветов, о которых я и не мечтала. Саржа и маркизет, собранные в безупречные складки. Хлопок с красивым цветочным узором. Аккуратная вышивка. Крошечные гребешки настоящего кружева. Пышные оборки и шелковые петельки. На нижней полке стояли в ряд башмаки: черные, коричневые, светло-серые и одна пара из тонкой кожи ярко-красного цвета. Все блестело, как новое. Без единого пятнышка или потертости. И я была абсолютно уверена, что эти вещи будут мне впору.

Я сняла с вешалки ночную рубашку кремового цвета, положила ее на кровать и принялась любоваться. У меня никогда не было ночной рубашки. Дома я спала в том же платье, в котором ходила весь день, а когда оно становилось совсем грязным, меняла его на другое, чередуя три своих платья.

Но эта рубашка… Невероятная красота! Тонкая, мягкая, почти прозрачная ткань. Окантовка из вышитых роз и плюща. Ночное платье, достойное принцессы. И оно было моим.

Мне захотелось немедленно сбросить с себя старую рваную юбку и обвисшие чулки. Надеть эту рубашку. Закружиться по комнате, чтобы широкий подол развевался, как купол из пышного безе. Рассмеяться над тем, какой удивительный оборот приняла моя жизнь.

Но тут я увидела книги на тумбочке. И на полу у кровати. Я медленно повернулась и еще раз оглядела комнату. Книги были повсюду: большие книги и маленькие, книги, переплетенные в кожу, просто стопки бумажных листов, скрепленных друг с другом клеем и нитками. Буквы из золоченой фольги искрились на переплетах и корешках в свете каминного огня. Некоторые тома и вовсе не имели названий. Здесь были учебники и трактаты, руководства и своды инструкций. Я взяла толстую книгу – первую, которая попалась мне под руку, – пролистала несколько страниц, и у меня свело живот.

Это оказался учебник по анатомии с разноцветными иллюстрациями и диаграммами. Поперечнополосатые мышцы, раскрашенные в зловещие оттенки алого и багрового. Человеческий глаз в разрезе. Какие-то непонятные волнистые линии, сплетенные в клубок. При мысли, что все это находится у меня внутри, мне стало дурно. Я с трудом справилась с тошнотой и сто раз пожалела, что съела торт.

Я захлопнула жуткий учебник и огляделась по сторонам, пытаясь понять, сколько здесь книг. Начала считать, но вскоре сбилась. Неужели крестный – Меррик, мысленно поправила я себя, – всерьез полагает, что я прочту эти книги, и не просто прочту, но смогу их понять, а потом еще и обсудить с ним?!

В комнате вдруг стало тесно. Будто каждое слово на каждой странице в каждой из этих бесчисленных книг обрело физическое воплощение и встало передо мной, настойчиво требуя к себе внимания. Мне показалось, они рушатся на меня грузом чернил и смыслов. Громоздятся, как камни, все выше и выше. Стена, башня, гора идей.

Она была слишком высокой, эта гора знаний. Такая громада не выдержала собственной тяжести. Камни срывались с вершины, катились вниз, увлекали за собой другие, превращаясь в неудержимую лавину, которая неслась на меня, а я ничего не могла сделать – только ошеломленно смотреть на приближавшуюся гибель. Мне не спастись. Эта лавина накроет меня, погребет под собой и расплющит в лепешку. Мне в жизни не прочитать столько книг. В меня не вместится столько знаний. Это несправедливо. Это так…

У меня слипались глаза. Здесь, в Междуместье, время двигалось странно. Пару часов назад я занималась обычными утренними делами, а теперь мне казалось, что настала глубокая ночь. У меня не осталось сил бороться с сонливостью. Не было сил тревожиться и удивляться. Только дойти до кровати и рухнуть на мягкую перину, которую сотворил для меня Меррик. Что я и сделала.

Я погрузилась в нее словно в облако и подумала: вот бы хорошо, если бы эти роскошные пуховые перья поглотили меня целиком. Я не нашла в себе сил переодеться в ночную рубашку. Не смогла даже забраться под одеяло. Я только укрылась своим бархатным одеялом, смутно осознавая, что оно стало чище и новее после того, как побывало в руках у Меррика. Пятен не было и в помине, как и заплат, и коряво заштопанных прорех.

Я закрыла глаза и пожелала всем сердцем, чтобы то же произошло и со мной.