Когда дерево завершило рост, оно легко встряхнулось, словно сбрасывая усталость, и замерло в безмятежном покое.

– Тебе нравится? – спросил крестный с волнением в голосе.

– Я в жизни не видела такой красоты. – Я вскарабкалась на каменный выступ, чтобы рассмотреть дерево вблизи. – Как оно называется?

Он пожал плечами:

– Оно единственное в своем роде. Как ты его назовешь?

Я привстала на цыпочки и потянулась к цветку, но, услышав эти слова, резко отдернула руку.

– В каком смысле?

– Я пытался придумать что-то такое, что тебе точно понравится, и… – Он пошевелил пальцами.

Я посмотрела на темный ствол, на переплетение ветвей.

– Это дерево… Оно такое одно в целом свете?

– Да, – подтвердил он, довольный своим творением.

Я задохнулась, будто мне в грудь ударило тараном.

– Ему одиноко.

Мои слова повисли в воздухе жалобным эхом. Я знала, что значит быть одинокой. Не похожей на братьев и сестер. Избранной богом, но им же и брошенной. Отличающейся от других. Не такой. Не способной вписаться в любое пространство, которое занимаешь.

Его взгляд смягчился, словно он понял мою боль.

– Мы сейчас это исправим, – пообещал он и щелкнул пальцами. Один, два, три. Столько раз, что хватило на рощу, чтобы первому дереву никогда не было одиноко.

Когда он закончил, ближайший к нам склон превратился в цветущий сад с дивными оттенками розового и зеленого. Цветы трепетали на легком ветру, поднятом крестным. Он был как художник, сотворивший прекрасную картину на чистом холсте.

– Настоящее волшебство, – прошептала я и закружилась на месте, раскинув руки. Мне хотелось плясать от радости. Хотелось запечатлеть в памяти каждую деталь этой невероятно прекрасной рощи, которую крестный создал для меня.

– Это не волшебство, – сказал он.

Я никогда не слышала, чтобы он говорил таким резким и жестким голосом. Я удивленно застыла и обернулась к нему.

– Сила, – пояснил он. – Это разные вещи, разве не ясно?

Нет, не ясно. Я не сталкивалась прежде с волшебством и не представляла, что значит обладать силой. Для меня не было разницы между силой и волшебством. И то и другое не про меня. Что-то далекое, недостижимое, запредельное.

Крестный огляделся по сторонам и уселся на валун.

Его черный плащ распластался по черному камню, растекся темным ночным туманом. Он сделал мне знак присоединиться к нему, и я подчинились, пусть и неохотно.

– Волшебство – это ничто. Игры разума, ловкость рук. Нечто поверхностное, механическое. Да, оно требует определенного уровня мастерства, но это навык, который при должном старании может развить в себе любой. – Крестный протянул руку, и я чуть не свалилась с камня, когда он вытащил у меня из-за уха золотую монету. – Видишь? Монета всегда была где-то здесь. – Он зажал золотой кругляшок между пальцами и ловко спрятал его в ладони.

– И ты дал моей маме такие же спрятанные монеты? – Я отобрала у него золотой и попыталась повторить фокус.

Он ненадолго задумался и сказал:

– Да и нет.

– Тогда я, наверное, не понимаю, – честно призналась я, пробуя спрятать монету в ладони. У меня ничего не получалось. Каждый раз, когда я пыталась вынуть монету из воздуха, она вылетала из моей поднятой руки и с громким звоном падала на землю.

– Я не создавал эти монеты, они уже существовали. Но я и не прятал их в рукаве или в карманах. – Он развел руки в стороны, его плащ всколыхнулся и опал мягкими складками.

– Хотя под таким большим плащом можно было бы спрятать все, что захочешь, – заметила я, и он рассмеялся.

– Да, Хейзел. Так и есть.

Я помахала монетой у него перед носом.

– Если это волшебство… – я постаралась произнести это слово так же пренебрежительно, как крестный, – то что тогда это? – Я кивнула в сторону рощи.

– Сила. Настоящая сила. Созидание. – Он протянул руку, и из его ладони пробился зеленый побег. Не дерево, нет. Цветок. На тонком стебле развернулись широкие листья, будто натертые воском. Лепестки были темно-лиловыми и напоминали по форме перевернутый колокольчик. – И разрушение.

Цветок завял, его листья и лепестки почернели, свернулись засохшими трубочками и рассыпались в пыль.

– Этого цветка не было нигде в мире, пока я его не создал. И его снова не стало, когда я своей волей отменил его существование.

– По-моему, это и есть волшебство. – Я провела кончиком пальца по его ладони. Пыль от исчезнувшего цветка, неразличимая на его коже, окрасила мой палец черным, словно я испачкала его в саже.

– Наверное, так и должно быть для смертных, – согласился крестный. – Впрочем, мы еще обсудим этот вопрос.

– Правда?

Я посмотрела на рощу мерцающих розовых деревьев и попыталась представить новую жизнь в этом невероятном волшебном месте, вместе с крестным – с темным богом. Что ждет меня? Как все обернется?

Он ласково улыбнулся:

– Да. Видишь ли, Хейзел, у меня есть для тебя еще один подарок.

– Как ожерелье? – уточнила я, глядя на его руки. В них не было ни шкатулки, ни свертка, но я уже знала, что бог Устрашающего Конца не подчиняется в дарении подарков общепринятым правилам.

– Совсем не как ожерелье.

И вот тогда крестный впервые рассказал мне о той ночи, когда он пришел с предложением к моим родителям. О той ночи, когда они согласились отдать меня. О той ночи, когда они от меня отказались.

Его рассказ отличался от версии, которую я слышала раньше. В его версии он был героем, пришедшим спасти еще не родившуюся малышку – меня, с изумлением поняла я, – от жизни в семье, где она никому не нужна. От родителей, которым все равно, выживет она или умрет.

Я не знала, что до него в наш дом приходили другие боги. Не знала, что мои родители были настолько смелы – или настолько глупы, что наверняка ближе к истине, – чтобы им отказать.

Когда он закончил рассказ, у меня в голове все смешалось, и мы еще долго сидели в молчании. Он, наверное, ждал, что я что-то скажу, а я пыталась распутать клубок мыслей. Я болтала ногами, стуча каблуками по камню, и этот стук помогал мне сосредоточиться. Я размышляла над тем, что услышала. Обдумывала слова, которые он сказал.

– Что именно ты говорил, чтобы убедить моего отца? – наконец спросила я. У меня пересохло во рту, и я хотела попросить стакан воды, но почему-то боялась. Рядом с ним – с темным богом, моим крестным – я вдруг с пронзительной ясностью осознала свою смертность. Я такая же хрупкая, слабая и беззащитная, как цветок, выросший у него на ладони, и меня так же легко раздавить.

Он склонил голову набок, не понимая, к чему я клоню.

– Ты рассказал, что предлагала родителям богиня Священного Первоначала и что предлагали Разделенные боги… чем они обещали меня одарить, что готовили для меня в будущем. А что обещал ты?

Он сидел неподвижно, будто каменная горгулья на крыше храма, но я заметила, как дернулось его горло, когда он сглотнул.

– Ну… – начал он. – Это и есть тот подарок, который я для тебя приготовил.

– Подарок, который не ожерелье, – уточнила я, пытаясь доискаться до смысла его слов.

Крестный загадочно улыбнулся:

– Который лучше любого ожерелья. – Он протянул руку, будто хотел погладить меня по щеке, и этот жест был наполнен удивительной нежностью, в которой никто бы не заподозрил устрашающего бога смерти. Но я не хотела, чтобы он ко мне прикасался, и он это почувствовал и убрал руку. Его взгляд наполнился пониманием. – Я сказал этому глупому охотнику: «Отдай ее мне, и она никогда не узнает ни голода, ни нужды. Позволь мне стать ее крестным отцом, и сроки жизни будут отмерены ей полной мерой. Она познает секреты и тайны Вселенной. Она станет великой целительницей, величайшей из всех, кого знала земля. Я одарю ее силой сдерживать многие болезни и хвори и даже меня самого».