В доме потемнело. Грозные черные тучи затянули небо и закрыли сияющий звездный свет, который зажгла для меня Благодать.

Я расправила плечи, выпрямив спину. Я знала, что права, и не собиралась отступать. Меррик раздул ноздри.

– Вот уж не думал, что тебе было здесь настолько тяжело, – жестко проговорил он. – В собственном доме, а не в хлеву. В доме, где я тебя одевал и кормил лучше, чем ты могла мечтать. Где у тебя появилось время приобрести новые знания, изучить секреты и чудеса смертного тела. Да. Теперь я понимаю, как ты здесь страдала.

– Ты оставил меня одну! – крикнула я, хотя и не хотела этого говорить. Мой голос сорвался, от наплыва чувств у меня перехватило дыхание. Я сердито вытерла слезы, навернувшиеся на глаза. – Столько лет мне твердили, что однажды ты придешь за мной и заберешь к себе. Я думала, это значит, что мы будем вместе. Что ты всегда будешь рядом и у меня наконец появится настоящая семья. Ты говорил моим родителям, что я тебе нужна. А сам исчез и пришел за мной только через двенадцать лет. И сразу же бросил меня. На целый год. – Меня душили рыдания, я больше не могла говорить. Не в силах смотреть на него, я закрыла лицо руками, уткнулась в стол и заплакала.

О боги, как же я плакала! Крупные горячие слезы текли по щекам, лицо покраснело и сморщилось. Мои плечи тряслись от рыданий, а грудь будто раскалывалась пополам. Нос заложило, мне стало трудно дышать, мои горькие всхлипы превратились в жалкие потуги схватить ртом воздух.

Внезапно рядом со мной оказался Меррик. Его костлявая, как у скелета, рука гладила меня по спине, он пытался меня успокоить, унять мою боль и ярость.

– Я… я не знаю, что сказать, – произнес он с искренним недоумением. – Я не думал, что ты захочешь, чтобы я оставался рядом. Ты уже не ребенок, ты совсем взрослая девушка.

– Я ребенок! – всхлипнула я. – Была ребенком. Я была… – Я покачала головой, не уверенная ни в чем. Я уже много лет полагалась только на себя. Это сделало меня взрослой? Но я не чувствовала себя таковой. Всегда, сколько себя помнила, я считала себя никем и ничем, а сейчас и подавно. Мне было больно говорить, больно сдерживать чувства, рвущиеся изнутри. Я порывисто обняла Меррика и уткнулась залитым слезами лицом в его плащ. Я ощущала его твердое тело под мягкой тканью. Он был слишком худым и каким-то неправильным, словно состоял из углов, геометрия которых была недоступна моему человеческому разумению, и костей, не имевшихся в моем смертном скелете. Для могучего бога, наделенного силой за пределами воображения, его физическое воплощение в этом мире занимало не так уж много места.

После короткого замешательства Меррик обнял меня и прижал к себе. Я изливала свое горе, а он гладил меня по плечам, по голове и не говорил ничего, лишь издавал тихие звуки сочувствия и утешения.

Не знаю, сколько мы так просидели в обнимку, но в конце концов мои слезы иссякли. Я разомкнула объятия, выпрямилась и пошевелила плечами, разминая лопатки. Вытерла мокрую щеку тыльной стороной ладони. Мое лицо горело от стыда. Мне было страшно представить, что Меррик подумает об этой истерике, что он подумает обо мне.

Меррик смотрел на меня, и тревога, читавшаяся у него на лице, была заметна, как брызги крови на хирургической простыне.

– Прости меня, – произнесла я, пытаясь взять себя в руки. – Я не хотела… не хотела… – Я осеклась, сама не понимая, чего не хотела. Мне требовалось высвободить накопившиеся во мне чувства, чтобы Меррик узнал о моем горьком разочаровании. Чтобы понял, как сильно меня огорчило его отсутствие.

Он прочистил горло, и его тихий кашель прозвучал как шелест крыльев насекомых, трущихся друг о друга.

– Я должен перед тобой извиниться, Хейзел. Я… не думал, что ты захочешь, чтобы я остался с тобой. Что ты захочешь, чтобы я находился рядом.

Лишь по прошествии многих лет я поняла, что, говоря, как он раскаивается, он ни разу не произнес слова «прости».

– Ты мой крестный, – всхлипнула я. – Ты моя семья… Другой семьи у меня нет.

Он склонил голову набок, пристально глядя на меня. Его глаза казались ярче обычного. В них появился странный стеклянный блеск, словно он тоже готов был расплакаться.

– Семья, – эхом повторил он и протянул мне руку.

Я взяла его за руку, и, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг моей детской ладони, это напомнило церемонное рукопожатие, будто мы заключали договор. Я порывисто прильнула к нему и стиснула в отчаянных объятиях. Я больше не плакала. Не искала утешения для себя. Мне хотелось, чтобы он почувствовал, как сильно я в нем нуждаюсь, в странном крестном отце, которому меня обещали с рождения. Мне хотелось, чтобы он нуждался во мне не меньше, чем я в нем.

Он обнял меня, и у меня зашумело в ушах от внезапно поднявшегося ветра. Вокруг нас закружился стремительный вихрь, развевая мне волосы и превращая плащ Меррика в шквал черной ряби.

Крестный первым разомкнул объятия, отступил назад и дал мне возможность обрести равновесие. У меня заложило уши, и на секунду показалось, что все вокруг изменилось. Мой дом не такой, каким был. Комната слишком большая. Мебель не на своих местах.

Я моргнула и протерла глаза, уверенная, что ветер нанес в них песка. Сейчас я вычищу песок, и все станет как прежде. Но этого не произошло. Я изумленно огляделась по сторонам. Дело было не в том, что мебель стояла не на своих местах… Это оказалась другая мебель. В другой комнате.

– Где… где мы? – спросила я, повернувшись к Меррику.

Он улыбнулся:

– Мы дома.

Я еще раз оглядела комнату и с удивлением обнаружила двери, ведущие в другие помещения. Этот дом был гораздо больше прежнего, с высокими стропилами и мощными потолочными балками. Я уже представляла, как развешу на них пучки трав и цветов для сушки. Здесь было просторно. Много солнца и воздуха. Сквозь открытые окна лился солнечный свет. Тюлевые занавески колыхались под легким весенним ветерком. Я сделала глубокий вдох. В воздухе витал аромат свежевскопанной земли, распустившихся цветов и пьянящей смеси зеленых растений. В Междуместье не было подобных запахов, там вообще их не было. Мои органы чувств напряглись, переполненные изобилием впечатлений. Казалось, в моей крови вспыхивает фейерверк.

– Тебе нравится? – спросил Меррик, сцепив пальцы в замок.

Было заметно, что он волнуется. Переживает, что неправильно все понял и мне не понравился дом. Что мне здесь неприятно находиться, а значит, если брать шире, неприятен и он сам.

Я прошла в соседнюю комнату. По одной стене тянулся ряд окон с ромбовидными стеклами в металлических переплетах. Противоположная стена была заставлена книгами. Пробежавшись пальцами по корешкам, я заметила множество новых названий среди знакомых. История и естествознание, география и искусство, романы и поэзия.

– Хейзел… – Меррик вошел в комнату следом за мной.

Я заметила, что он соблюдает дистанцию между нами.

Следующей оказалась кухня. Белые шкафы и буфеты, расписанные крошечными голубыми цветами. Медные кастрюли и сковородки, большой холодильный ларь и чугунная печь в углу. Длинный стол, табуреты. Травы в горшках на подоконнике. Тарелки и чашки, которых хватило бы для застолья на шестерых.

Я заглянула в каждую дверь. Зашла в прихожую и кладовую, в уютную гостиную и ванную комнату, обустроенную в самом доме, – такую красивую, что у меня перехватило дыхание. Наконец я вошла в спальню. Казалось, она тонет в зелени. Из огромных окон, занимавших три стены, открывался изумительный вид на лес и луга с колышущимися под ветром высокими травами. Крестный подарил мне деревья.

Я обернулась. Меррик стоял на пороге пригнувшись, чтобы не задевать головой низкую притолоку.