– Понимаю. Перейдем к деталям.

Бакстер зашуршал разложенными перед ним бумагами.

– Итак, вкратце расскажу вам о всех фигурантах, – объявил он. – Джон, тебе это тоже будет интересно.

Инспектор Боулс поднялся и выключил в зале свет. В ту же минуту на дальней стене загорелся экран.

– Для начала посмотрим сразу на всех, – сказал Бакстер. – Будьте внимательны, может быть, кто-то из них покажется вам знакомым. Потом мы расскажем о каждом отдельно. Кстати, мисс Гласс, фотографии предоставлены оперативным отделом, который находится на этом этаже. Это так, для справки. – Бакстер откинулся на спинку кресла и буркнул в стоявший перед ним телефон громкой связи: – Том, давай общую.

На экране появились четыре фотографии. Я впилась в них взглядом, но мне это не помогло. Я не знала никого из этих людей. Мало того, увиденные лица обманули мои ожидания. Все, что я знала – или думала, что знала, – о художниках, было почерпнуто лишь из книг и фильмов. А под «аспирантами» я понимала молодых людей с беззаботными физиономиями. Ничего похожего на экране я не обнаружила.

Уитон. Очевидно, это был он. Самый старый на вид. В бифокальных очках. Похож на Макса фон Зюдова.[23] Суровое нордическое лицо и длинные, до плеч, седые волосы. Справа от него мужчина лет сорока – сорока пяти. Типичный громила: ввалившиеся глаза, взгляд исподлобья, густая щетина на щеках, нечесаная голова. Провалиться мне сквозь землю, если этот парень не просидел полжизни в тюрьме!

– А вот этот, справа… Бывший заключенный?

– Две ходки в «Синг-Синг»,[24] – тут же отозвался Бакстер. – Мы к нему еще вернемся. Забегая чуть вперед, скажу, что каждый из этих персонажей по-своему неординарен.

– Тем больше шансов отыскать среди них нашего приятеля, – процедил Кайсер.

Бакстер хмыкнул.

– Так что? Первые впечатления? Кого-то узнали?

– Н-нет.

Правее громилы фото молодого человека модельной внешности. Едва глянув на это лицо, я с ходу определила в нем гея. Я почти всегда безошибочно улавливаю признаки нетрадиционной сексуальной ориентации по внешности, речи и манере держаться. Сейчас передо мной только безмолвная фотография, но я, в конце концов, сама фотограф и кое-что понимаю в лицах. Он гей, это к гадалке не ходи. Последняя в ряду – женщина. Симпатичная, с длинными темными волосами, светлой кожей и черными, как уголь, глазами. Что-то подсказывает мне, что в ее жилах течет африканская кровь.

– Итак, левее всех Роджер Уитон собственной персоной, – сказал Бакстер, прокашлявшись в кулак. – Рядом Леон Айзек Гейнс, сорока двух лет. Родился и вырос в Куинсе, Нью-Йорк. Третий – Фрэнк Смит, тридцати пяти лет, тоже уроженец Нью-Йорка. Женщину зовут Талия Лаво, ей тридцать девять, уроженка округа Тербон, штат Луизиана.

«А, ну теперь все понятно…»

Лаво – сабинка, представительница малочисленной этнической группы, о которой присутствующие, наверное, даже никогда не слышали.

– Все четверо, включая Лаво, одно время проживали в Нью-Йорке, – продолжал Бакстер. – Другими словами, каждый из них мог иметь там знакомого и заказать ему Вингейта. Том, давай Уитона одного.

Общая фотография исчезла, и ее сменил любительский снимок Роджера Уитона. Я внимательно вгляделась в это волевое лицо, на котором несколько неуместно смотрелись бифокальные очки. Он больше походил на кузнеца или резчика по дереву, чем на знаменитого художника. В его руках хорошо смотрелся бы молот, а не тонкая кисть.

– Прежде чем перейти к биографии, давайте сначала разберемся с его переездом в Новый Орлеан. Три года назад этому человеку – отшельнику, несмотря на всю его известность, – врачи поставили неутешительный диагноз – склеродермия. Недуг тяжелый и зачастую смертельный. – Бакстер глянул на доктора Ленца. – Артур?

Тот встрепенулся, словно проснувшаяся сова.

– Считается, что склеродермия – женская болезнь, но мужчинам, которых она поражает, от этого не легче. Мало того, мужчины переносят недуг тяжелее. Внешние симптомы – уплотнение кожной ткани на лице и других участках тела – часто никак не проявляются у мужчин, но болезнь прогрессирует быстрее и в более тяжелой форме. Склеродермия – болезнь сосудов, в сложных случаях вызывает появление рубцов на внутренних органах, в том числе легких, что резко ослабляет их функцию. Вплоть до некроза. Один из симптомов, явно замеченный у Уитона, называется синдром Рейно. Речь идет о спазме сосудов в определенных частях тела – в первую очередь кончиках пальцев, но могут поражаться также нос, гениталии, пятки. Как правило, это холодный воздух или вода. Спазм не дает пораженной части тела снабжаться кровью и может длиться очень долго, что приводит к отмиранию. Иной раз врачам приходится прибегать к ампутациям. Больные склеродермией вынуждены постоянно носить перчатки – в том числе и летом.

– Уитон переехал на юг, спасаясь от холодного климата? – спросила я.

– Вероятно, хотя врачи не рекомендуют поступать подобным образом. Ибо это бесполезно. И даже вредно в некоторых случаях. Да, на юге жарко. Зато здесь, куда ни плюнь, установлены кондиционеры, а они Уитону противопоказаны. Спазм может случиться даже у открытой дверцы домашнего холодильника. Так что от склеродермии не убежишь. На свое счастье, он известный художник. И Туланский университет обеспечил ему все условия для работы. Известно, что художник Пол Кли также страдал от этой болезни и она сильно отразилась на его творчестве. В его картинах стали преобладать мрачные сюжеты, а из-за спазмов в пальцах совершенно изменилась техника письма. Он даже…

Бакстер погрозил Ленцу пальцем.

– Артур, давай не будем уклоняться от главной темы. У нас мало времени.

Ленцу не понравилось, что его так грубо прервали, но спорить с Бакстером было бессмысленно.

– Итак, Роджер Уитон, – объявил Бакстер тоном профессионального лектора. – Родился в тысяча девятьсот сорок третьем году в Вермонте, на ферме. Младший из детей. У него было два брата. Оба после школы отправились на военную службу – один в армию, другой на флот. В начальной школе Уитон не учился, но в своих интервью – а их он за всю жизнь дал до обидного мало – вспоминал, что мать была большой поклонницей классического искусства. Однажды она купила ему альбом, краски и книгу с репродукциями известных картин старых мастеров. Уитон пытался копировать их в альбом. Получалось настолько здорово, что в семнадцать лет он уже знал, кем станет. Уехав из дома, направился прямиком в Нью-Йорк. Об этом периоде его жизни нам пока известно мало. В интервью он вспоминал, что перебивался случайными заработками и рисовал портреты на улицах. Карьера художника не задалась, и поэтому в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году он записался в морскую пехоту. Дважды был во Вьетнаме, имеет Бронзовую звезду и Пурпурное сердце.

Я почувствовала, как под столом мне кто-то наступил на ногу. Это был Кайсер.

– Любопытный факт. Во Вьетнаме Уитон донес на двух солдат из своего взвода, что они изнасиловали двенадцатилетнюю вьетнамскую девочку. Тех судил трибунал и забрил в Ливенворс.[25] Что скажешь, Джон?

Кайсер почесал в затылке.

– А что сказать… Этот поступок, боюсь, приравнял Уитона по популярности к траншейным вшам. Поступок показательный. Он должен кое-что рассказать нам о характере Уитона, хотя что именно – я пока не знаю. Либо то, чему он стал свидетелем, действительно выглядело настолько отвратительно, что он не мог смолчать, либо у Уитона просто «комплекс праведника».

Меня возмутили эти слова.

– По-моему, любое изнасилование отвратительно само по себе, – холодно и спокойно произнесла я, хотя в душе у меня бушевал пожар. – И я считаю, что на месте Уитона любой порядочный человек поступил бы так же.

Вместо Кайсера мне ответил Бакстер:

– Я тоже служил во Вьетнаме, мисс Гласс. Большинство моих товарищей, оказавшись на месте Уитона, тоже испытали бы шок и возмущение, можете мне поверить. Но они не стали бы доносить.