Дон Лючано не обманул: уже через три недели ко мне в офис заявился человек, представившийся его младшим сыном, с поклоном положил на мой стол дипломат с присланными отцом документами, и сказал, что начинает вникать в дела Бартоломео в Америке. Посетовав на недостаток времени, он быстренько откланялся и оставил меня разбираться с бумагами. Я, правда, успел пообещать ему определенную поддержку, если в том возникнет необходимость. Проводив парня, еще не избалованного властью, деньгами и безнаказанностью до лифта, я вызвал к себе Мицуко, и мы часа три ковырялись в документах. Потом я облегченно откинулся в кресле и довольно произнес:

— Ну, все, теперь у меня есть подарок Толяну! Теперь можно устроить небольшой отпуск! Мицуко! Кто из твоих бойцов способен заменить тебя дня на четыре? Впрочем, решишь этот вопрос сама! Завтра мы улетаем!

— В Москву? — испуганно спросила меня она, видимо, наслушавшись всяких страшилок о моих там похождениях.

— Да нет, в Токио! — рассмеялся я. — Ты же приглашала Вована принять участие в турнире по Сумо?

— Приглашала! — робко кивнула она головой.

— Татьяна на днях выкопала в Интернете, что в пятницу состоится какой-то турнир чьей-то там памяти, с участием бойцов различных школ Карате, Дзюдо, Сумо, Кемпо и чего-то там еще. Так что нам пора и выполнить свои обещания!

— Джонни-сан! — она, зардевшись, прямо посмотрела на меня, что для нее было признаком высшего героизма, и твердо сказала: — Но вы ведь можете прекрасно отдохнуть без меня! Я ведь простой сотрудник вашей компании!

— Мицуко! Не смеши меня! Ты уже давно не сотрудник! Ты уже относишься к категории друзей, и еще, кроме всего прочего, — я рассмеялся, — к категории «Любимая женщина друга!». А это очень весомая должность! И я не могу с ней не считаться!

Красная, как рак, Мицуко зажмурилась, потом выскочила из-за стола и унеслась в коридор, сопровождаемая моим хохотом. Утерев выступившие слезы, я вызвал по селектору Татьяну и Людмилу и попросил навестить любимого шефа. Девчонки не заставили себя долго ждать: уже через минуту они восседали на моем столе, болтая ногами, и слушали мое предложение. Под крики ура и поцелуи я приказал бросать работу к этой самой матери и ехать домой готовиться к каникулам. Потом запер бумаги в сейф и, раздав кучу ценных указаний Энди и еще нескольким помощникам, отправился вдогонку за девчонками в гараж.

Вован, уже больше месяца безвылазно сидящий в Лос-Анджелесе, ухаживая за своей ненаглядной, с энтузиазмом воспринял предложение слетать в Японию. Узнав, что Мицуко уже освободилась, и ей нужно помочь собраться, он радостно заорал в трубку «Понял, спасибо!» и отключился. А вот Юлька меня расстроила: услышав о каникулах, ехать куда-то отказалась наотрез. Дома, вместе с девчонками занырнув в джакузи, я решил с ними посоветоваться:

— Девочки! Что творится с Юлей?

— Наконец-то, заметил! — укоризненно посмотрели они на меня. — У нее уже месяца полтора дикая депрессия! Работает, как проклятая, чтобы хоть как-то забыться!

— Почему? — смущенно спросил я, уже почти зная ответ.

— А потому, что ты нас игнорируешь! — возмущенно пнула меня ногой в воде Татьяна. — Ладно, мы с Людой хоть спим в одной постели с тобой, а ей — совсем одиноко! Я, например, не занималась с тобой любовью уже дней двадцать!

— А я — две недели! — так же возмущенно поддержала подругу Людмила. — А ведь так хочется! Ты даже целуешь нас реже, а уж про нежность мы забыли давно! Все работа, работа, работа! Сколько можно?

— Девочки! Я даю вам слово, что исправлюсь! — немного краснея, пообещал я. — Только вот что делать с Юлькой?

— Думай сам! А мы тебе поможем! Только, чур, ты сначала уделишь внимание нам! — они захихикали и начали до меня домогаться. — А то пока ты такой внимательный, надо успеть урвать свою долю нежности!

Я весело повоевал с ними в джакузи, залив весь пол водой. Потом немного повалялись на кровати, слушая музыку и строя планы на отдых. Потом я придумал, что делать с Юлькой, выпил для храбрости и начал одеваться. Девочки дополняли мой план деталями, дико при этом веселясь, и вскоре, весь пунцовый от их замечаний, я выехал из дому на «Феррари».

Юлька вышла из «Жанны д'Арк» в десять вечера, и я, увидев, насколько измученное у нее лицо, начал про себя ругать свою работу последними словами. Охранник клуба попытался было сбегать за ее машиной, но я оказался рядом с погруженной в свои мысли девушкой, открыл перед ней дверь и пригласил ее внутрь. Девушка устало посмотрела на меня и молча залезла в салон.

Я обошел машину, сел за руль и молча рванул с места. Девушка открыла глаза, лишь когда машина остановилась и я выключил двигатель:

— А что ты забыл в старом доме? — довольно безразлично поинтересовалась она.

— Пойдем, покажу! — потянул я ее за собой.

— Может, я подожду тебя здесь?

— Увы, нельзя! Ты мне нужна внутри! — я подал ей руку, и мы вошли в дом.

Поднявшись на второй этаж, я усадил девушку в кресло в кабинете, спиной к входной двери, попросил немного подождать и сбегал в свою спальню, где на кровати лежали купленные недавно подарки. Схватив все пакеты в охапку, я кое-как выловил в тазу с водой букет цветов и вернулся в кабинет, где побросал все пакеты за спиной сидящей девушки. Потом обошел кресло, встал перед ней на колени и протянул ей букет:

— Юлек! Я прошу у тебя прощения за свою черствость, невнимательность и малодушие! Я искренне раскаиваюсь в том, что столько времени был занят одной работой! Я не уверен, что достоин твоего уважения и любви, но, поверь, все когда-то ошибаются, и некоторые ошибки можно иногда и простить! Я был глупцом! Имея рядом таких великолепных помощниц, я только грузил вас работой, а вот тепла своей души недодавал! Особенно тебе! Ты же знаешь, что для меня ты много значишь! Просто я тебя немного боюсь!

Тут Юлька, наконец открыв глаза, посмотрела на меня с удивлением:

— Это почему это?

— Помнишь, когда вы с Татьяной заставили меня вывести Люду из депрессии? Я после этого не только привыкал к факту существования второй женщины в одном доме, но и начал все чаще ловить себя на мысли, что смотрю на тебя, как хозяин! У меня ехала крыша от буйства моего воображения, ведь я относился к тебе так же, как к Людмиле! И знал о твоей любви ко мне! Но, вместо того, чтобы поговорить с тобой или быть к тебе еще нежнее, — ведь ты, подталкивая меня к Люде, делала себе больно, — я просто испугался! И ушел в работу с головой! Так же, как и ты! А сегодня, оглянувшись, понял, что вокруг меня стало намного холоднее, чем раньше, что я реже слышу ваш смех, особенно твой, что ты мне ни разу не пела песен, играя на подаренном синтезаторе, и вообще, что я — дурак!