Рождество и новый год мы отметили в засыпанной снегом Москве, на даче Толяна, и ничего, кроме пьяной мути в голове, у меня в памяти, увы, не сохранилось. Три дня после приезда домой мы просто отсыпались и отходили от переедания и перепоя. Я с трудом передвигались по дому, то и дело бормоча под нос фразу из анекдота: «Лучше бы я умер вчера!».

Я твердо решил не пить. Хотя бы неделю. И девочки были со мной солидарны.

Мигелито, встречавший нас в аэропорту, по-моему, передумал ехать в Россию: по крайней мере, всмотревшись в наши лица, он понял, что столько выпить не решится никогда!

И лишь начало рабочей недели постепенно вернуло всех нас в нормальное состояние.

В офисе было многолюдно: отдохнувшие и довольные собой сотрудники о чем-то непрестанно гудели, и мне пришлось даже разок рявкнуть, чтобы настроить всех на рабочий лад.

Трудоголик Левик за время каникул нашел еще четверых кандидатов в бухгалтера. Правда, двух по каким-то причинам отсеял Энди, но и оставшиеся двое меня очень порадовали. Парень лет двадцати шести, экономист по образованию, по имени Люка, и смешная маленькая японочка, тоже экономист, по имени Мицуко. Они с радостью и удивлением приняли мое предложение и тоже вгрызлись в работу.

Я сидел в своем любимом кресле в кабинете и рылся в очередной пачке бумаг, когда в комнату влетела испуганная Татьяна и закричала:

— Что-то с Людкой! Она где-то около клуба! Ей плохо! Плачет навзрыд!

Уже при первых словах меня как ветром сдуло с кресла, и я, на бегу кивнув двум бойцам Энди, несущим службу на этаже, влетел в лифт. Татьяна и оба парня влетели следом, и створки ужасающе медленно поползли друг к другу.

По городу мы летели, как на пожар! Я даже чуть не сбил какого-то нерасторопного прохожего, но, честно говоря, мне было все равно! У клуба мы оказались уже через шесть минут, и издалека увидели включенные мигалки полицейских машин. Я, сжимая зубы от ярости, вылетел из машины и, расшвыривая в разные стороны зевак, прорвался к окруженной полицейскими девушке.

Она сидела на асфальте, обхватив свои колени руками, и, смотря перед собой остановившимся взглядом, не обращала внимание ни на что вокруг. Врач, пытающийся осмотреть девушку, развел руками и попытался дать ей какое-то лекарство. Однако она даже не пошевелилась.

— Что случилось? — рявкнул я, распихивая руками полицейских и отталкивая от нее врача.

— На нее напал какой-то ублюдок! — ответил мне ближайший ко мне офицер. — Как говорят свидетели, он схватил ее за руку и попытался втолкнуть в машину! Она оттолкнула его от себя. Тогда он достал нож и приставил его к ее горлу!

— Где он! — зарычал я в бессильной ярости.

— Вон, под простыней! — ответил мне он. — С выколотыми глазами и проломленным адамовым яблоком! Мы не смогли его спасти!

— А зря! — мстительно заявил я. — Я бы его еще раз убил!

— А что с ней? — я показал на девушку.

— Шок! — ответил мне врач. — Вернее, сильное душевное потрясение! Она уже десять минут тихо бормочет, что не хотела его убивать! Что действовала автоматически!

Я прислушался к тихому бормотанию девушки и действительно расслышал что-то похожее.

— У вас есть какие-нибудь претензии к ней? — спросил я у полицейских.

— Нет! У нас достаточно свидетелей! Нам, конечно, придется ее допросить, но с этим можно подождать, учитывая ее состояние! Может, ее отвезти в больницу?

— Не надо в больницу! — в первый раз слабо среагировала девушка. — Отвези меня домой!

Я поднял ее на руки и вслед за своими бойцами, расталкивающими возбужденную толпу, понес ее к машине. Один из бойцов открыл дверь моего лимузина, помог внести в него девушку, потом без всяких указаний сел за руль.

Второй посмотрел на меня и, не дожидаясь приказа, сказал:

— Я тут вникну в вопрос до приезда Энди. Мы найдем, откуда он взялся, шеф!

Татьяна уселась рядом со мной, и машина медленно тронулась с места.

Всю дорогу я гладил по волосам вздрагивающую Люду, и она понемножку начала расслабляться. Однако, когда мы внесли ее в дом, ее плечи снова начали вздрагивать, а тело сжалось в комок. Отпустив бойца, я, не отходя от девушки, связался с Энди и приказал найти Юльку, мотающуюся где-то в городе, и приставить к ней усиленную охрану.

Оказалось, что это уже сделано, и девушка едет домой. У меня сразу упал камень с плеч, и я снова уселся рядом с Людой. Не смотря на все попытки Татьяны ее успокоить, она все так же вздрагивала всем телом, и по ее щекам все так же текли слезы. Но стоило ей почувствовать меня рядом, как она обхватила меня руками, спрятала лицо у меня на коленях и разрыдалась. Я гладил ее по волосам, выслушивая ее всхлипы и причитания, и старался дать ей выговориться:

— Он схватил меня за руку, — рыдала она, — и, обозвав меня твоей сучкой, поволок к машине! Я вырвалась, а он так резко взмахнул рукой с ножом, что я не успела подумать и ударила! — всхлипывания участились, она непрерывно дрожала, и мне стоило больших трудов не скрипеть зубами в бессильной ярости.

— Я не хотела его убивать! — причитала девушка, то и дело повторяясь. — А у него так страшно хрустнуло горло! А потом я выколола ему глаза! У меня теперь руки такие липкие! Мне противно, противно, противно! Помойте мне их, пожалуйста!

Я привстал, но Люда тоненько взвизгнула:

— Не оставляй меня одну! Мне страшно! Мне противно! — она зябко передернула плечами.

— Я только в ванную и обратно! — попробовал было вырваться я. — А с тобой пока Татьяна посидит!

— Пожалуйста, не уходи! — она посмотрела на меня красными от слез глазами и горько заплакала.

Я уселся на место, обнял ее голову руками и продолжил свои поглаживания. Татьяна сбегала за водой и тазом, и долго мыла руки дрожащей от отвращения Люде. Наконец, та начала немного успокаиваться. Тогда я попросил Татьяну принести чего-нибудь покрепче и, приподняв Людмиле подбородок, заставил ее выпить два бокала вина.

К приезду Юльки алкоголь начал немного действовать, но все равно не вывел девушку из ступора. Она не отпускала меня ни на шаг: даже в туалет она пошла, держа меня за руку. А когда я остался за дверью, она тряслась, как мышь, и, выскочив наружу, снова повисла на мне.