Из строя раздался тоненький голосок, от которого Генка даже поморщился:

— А вы не будете так любезны разрешить нам посетить одно общественное заведение?

— Чо за заведение? — удивленно спросил очкарика он.

— Общественную уборную!

— Чего? — опять не понял он.

— Да в туалет ему надо! — расхохотался Вован. — Вон, справа, — тайга! Валите! Только чтобы через пять минут стояли вон у той хаты с проваленной крышей! Понятно?

— А уборной у вас нет? А то как-то неудобно! — проблеял все тот же заморыш.

— Неудобно трусы через голову одевать! Привыкнете! А уборную построите сами в свободное от работы время! Если, конечно, захотите!

— Разрешите идти? — с отчаянием в голосе спросил кто-то.

— Идите! — благосклонно кивнул головой Вован. — Только медведей там не распугайте! А то Генке будет не с кем развлекаться!

Проводив разбежавшихся «зеленых» насмешливыми взглядами, мы выгрузили из багажника подарки и вернулись в избу. Татьяна, страшно довольная баней, сидела на лавке у окна и, приобняв вымотанную до предела Мицуко, участливо гладила ее по голове.

— Что с ней? Угорела? — растерялся Вован и, побросав на пол коробки и свертки, рванулся к девушкам.

— Не уголела! — Мицуко подняла усталые глаза и добавила. — Холосо то как, Силозенька!

— Я не Сереженька! — возмутился Вован.

— Всилавно холосо! — пробормотала она и вместе с Татьяной захохотала.

Хохотал даже Гена, видимо, знавший этот анекдот, а Петр Семеныч с супругой просто схватились за животы.

Наконец, до Вована тоже дошло, и он, глупо улыбнувшись, погрозил Татьяне пальцем:

— Твоя школа?

— А что, есть сомнения? — заулыбалась она. — Просто я не хотела, чтобы вам было скучно!

— Да уж, с вами соскучишься! — Вован сел на стул и тяжело вздохнул.

— А девчушка у тебя справная, сынок! — подала голос Егоровна. — Все при ней, хоть и мелковата! Крепенькая, ладная, я за тебя даже порадовалась!

Вован и Мицуко покраснели до корней волос, а Мария Егоровна, словно не замечая их смущения, переключилась на меня:

— И у тебя невестушка хороша! Прям, как я в молодости! Я даже всплакнула немного!

— Ты у меня и сейчас дюже как хороша! — Петр Семенович встал и приобнял жену за плечи.

— Точно, мама! — Вован любящим взглядом посмотрел на мать и улыбнулся. — Красивее я не видел.

Потом, получив маленьким кулачком в бок, поправился:

— Вот только Мицуко с ума свести смогла! — потом опять подумал и представил девушек, по-моему, и так во всем разобравшемуся Гене.

А чуть погодя выгреб из груды пакетов длинный сверток и протянул его отцу:

— Батя! Этот меч я выиграл на соревнованиях в Японии. Хочу, чтобы он стоял у тебя дома! Вот на этой подставке!

— Подставка богатая! А ножны какие-то простенькие! — отметил Петр Семеныч. — Да и меч кривоват, не нашенский!

— А ты достань его из ножен! — посоветовал обиженный сын. — И сразу все поймешь!

— Ух! — воскликнул через миг восхищенный глава семьи. — Вот это сталь!

— Он платок шелковый на лету рубит! — Вован сиял, как лампочка в ночном саду. — И камень! Только мне его жалко! И ему лет триста с лишним!

— Знатный мастер ковал! — заметил Семеныч. — Видать, и соревнования были не простые!

Вован тут же смутился и, показав на меня, перевел тему разговора:

— Жорик тоже такой же выиграл! Их там всего два и было! Мы оба и забрали! А вот это тебе, батя! — он достал из баула карабин с оптическим прицелом и цинк патронов к нему. — Немецкий! Стоит, как иномарка! А бой — точнее и не представить!

Петр Семенович нехотя убрал катану в ножны и принял из рук сына оружие. Судя по его взгляду, подарок пришелся ему по сердцу:

— Спасибо, сынок! Уважил!

— А это тебе, мама! — перед Егоровной на стол легли три свертка. — В одном свертке для тебя сарафан и шаль, какие ты любишь! Во втором — шуба; я думаю, тебе понравится! А в третьем — платье на мою свадьбу! С обувью и всякими побрякушками! Я забирал твое старое платье в прошлый приезд, и мне все пошили по нему! Иди, примерь, а девочки тебе помогут!

— А это тебе, Генка! — он протянул другу спиннинг с огромной коробкой со снастями, катушками и тому подобной мелочью. — Рыбачь на здоровье!

— А не сломается? — аккуратно потрогал тонкое удилище парень, потом, почувствовав, что оно упруго пружинит под его пальцами, зажал один конец спиннинга ногами, а второй согнул рукой до пола: — Ни фига себе, не ломается! Спасибо, братан! Век не забуду!

— Тут еще куча всякого для всех наших, просто у меня времени не много все это раздавать, так ты разнесешь потом, ладно?

— Не вопрос! С удовольствием! А кому что?

— А там везде написано! Не перепутаешь!

В этот момент в комнату втолкнули донельзя смущенную Марью Егоровну, и у ее супруга отвалилась нижняя челюсть: его жена могла соперничать со многими голливудскими звездами! Все еще эластичная от жизни на природе кожа, почти полное отсутствие морщин, не по годам подтянутая фигура в сочетании с элегантным платьем, туфелькам на небольшом каблучке и драгоценностям делали ее похожей на какую-нибудь английскую светскую львицу лет тридцати пяти! Девчонки зачесали ей волосы в высокую прическу, оставив пару локонов свисать вдоль висков, слегка подвели ей глаза и подкрасили губы. И теперь счастливая женщина стояла в дверях и плакала, глядя на побледневшего мужа и молчащего сына.

— Плохо, да? — сквозь закушенную губу почти простонала она и с мукой в глазах затравленно посмотрела на себя. — Пойду, сниму все это…

— Да ты что, Машенька! — наконец пришел в себя Семеныч. — Только попробуй! Ты помолодела лет на тридцать! Я просто вспомнил, какая ты была красивая, когда сказала, что у нас будет сын! Ты сейчас точно такая же! — он подкинул ее на руки и закружил по комнате.

Потом остановился около довольного Вована и отвесил ему звонкую затрещину:

— Раньше надо было думать! И дарить такие подарки! Посмотри, какая мать красивая! — потом пару раз поцеловал жену и снова повернулся к сыну: — Молодец, сынок! Огромное тебе спасибо! Прости старого за рукоприкладство, это я так, от души!

— Да что ты, батя! Всегда пожалуйста!