Ирга вскочила, возмущённая. Аж силы в члены вернулись.

– Я?! С этим?! – Костыль лежал, голый и посеревший, и укоризненно взирал в потолок. Так-то плох был, что ажно после смерти меня хулишь? Ирга виновато закончила: – Не люб он мне… был. Никто не люб. Да и о Костыле, вроде, тоже никто не вздыхал.

Собравшись с духом, она вернулась к столу. Костыль лежал беззащитный, лишённый одежды и оберегов, не похороненный как подобает. Девку кольнула жалость. Она прикрыла его распахнутые веки, с усилием выровняла руки и ноги, накрыла срам одеялом и подоткнула края. Вот уже не мёртв Костыль, а всего-навсего спит.

Змеелов спросил:

– Ты с ним на болоте была?

– Нет…

– Врёшь.

Ирга закусила губу.

– Я не вру! Я просто настойки отпила и…

– И нос ему сломала? – лениво подсказал колдун. – Мне и так непросто будет гадюку отыскать, а ты ещё хуже делаешь. Отвечай немедля!

– Я не трогала его!

Колдун гаркнул:

– Правду отвечай!

Мёртвый глаз Змеелова позеленел и вспыхнул, как болотный огонёк. Подчиняясь колдовству, одеревеневшие холодные пальцы покойника крепко сжали Иргино запястье. У неё голос отнялся от страха.

– Помоги! – одними губами взмолилась она.

Но проклятый колдун как сидел на лавке так и остался, ещё и ногу на ногу закинул. По длинным пальцам его сновали зелёные искры.

– Гляди-ка! – прыснул он. – Мертвец говорит, врёшь ты всё! Признавайся, колдовка, что скрыла?

Ирга изо всех сил дёрнулась, но мёртвая хватка крепка! Только полулуния от ногтей отпечатались на коже.

– Ничего я не знаю! Пусти! Помоги мне! Пожалуйста!

– Ой, врёшь, девка! Мертвец говорит, врёшь бессовестно! Признавайся, что утаила, колдовка?

«Колдовка… А ну как взаправду? Матушка, бабушка… Кто-нибудь!»

– Пусти немедля! – взвизгнула Ирга.

Дальше разом сделалось вот что. Наперво, в дверь постучали. Да не вежливо стукнули, а со всей дури, будто телом впечатались. Никак осерчала старая Жаба, хранительница острова?! Требует к себе покойного немедля? С испугу Ирга дёрнула руку так сильно, что ногти Костыля прочертили по коже борозды. Зелёные искры на ладонях колдуна вспыхнули, и тот зашипел, стряхивая их на пол и топча сапогами. А ещё с петель слетела дверь.

На пороге, тяжело дыша, стоял Василёк. Мокрый от росы, с запавшими от усталости глазами, лохматый. Он перевёл взгляд с напуганной Ирги на колдуна и обратно, вбежал в избу и ка-а-а-ак даст Змеелову в челюсть! Едва успевший подняться навстречу незваному гостю колдун ажно к стене отлетел и снова сполз на лавку. Ошалело мотнул головой, поднял руку, видно, готовя какое-то заклятие, но Ирга кинулась меж мужчин.

– Вас, какого Лиха?!

Василь долго не думал и уже замахивался вдругорядь.

– Нутром чуял! – крикнул он. – Ты! Чтобы пальцем её…

– Да не трогал меня никто! – перебила Ирга. – Ну… Он не трогал.

Василь побледнел. Выходит, за просто так в морду колдуну дал? Экая вышла оказия…

Змеелов же огладил челюсть: вроде не сломана.

– Ты что, герой, во дворе с вечера сидел? – догадался он. – У тебя дел больше нету?!

Растерялась и Ирга. В самом деле сидел? Слушал под дверью, чтобы чужак не приставал к сестре, чтобы беды не вышло? Но заместо того, чтобы поблагодарить, она ударила Василька в плечо.

– Вконец ополоумел?!

– А сама?! – в тон ей ответил Вас. – Решила, я тебя, дуру немужнюю, одну с… этим оставлю?!

– Но-но, – негромко пригрозил Змеелов, и Вас на всякий случай сделал шаг в сторону.

– В тебя и так все пальцами тычут! Мало?

– Если и так тычут, так что мне терять?

Он мог бы привычно отбрехаться, бросить в ответ что-то обидное и злое, но заместо этого Василь просто обнял сестру одной рукой и прошептал:

– Я так испугался…

Ирга разинула рот, но не выдавила из себя ни слова ни за, ни против. Лишь умоляюще глянула на Змеелова, и тот вскинул руки кверху.

– Я, – особенно подчеркнул он, – я тебя не держу, лягушонок. Захочешь что-то рассказать, знаешь, где меня найти.

Ирга в который раз за вечер облизала губы и осторожно высвободилась из объятий брата.

– Пойдём домой…

Тот едва бегом не выскочил, но от порога вернулся и подал колдуну руку – левую, которой и бил, ибо правая едва начала шевелиться.

– Ты на меня зла не держи… Решил, ты сестру… – От одной мысли о непотребстве Василь снова стал белее извёстки и сбивчиво закончил: – Вот.

Змеелов брезгливо посмотрел на протянутую ладонь и касаться её не стал.

– Твоя сестра сама кого хочешь… – Василь начал багроветь, и колдун поправился: – Кому хочешь в морду даст.

Василёк убрал и обтёр о штаны ладонь. Деловито кивнул и вышел.

Ирга ждала брата на крыльце, в задумчивости покачиваясь с носков на пятки. Она наблюдала, как бабочка с тонкими белыми крыльями всё норовит влететь в окно избы, но раз за разом пугается, словно не тусклый свет лучины виднеется в обрамлении наличников, а самый настоящий пламень Ночи Костров. И сигануть в него боязно, и на месте оставаться невмоготу.

– Ты правда полночи во дворе сидел, меня ждал? – спросила она, не отрывая взгляда от ставней.

– Правда.

– Почему?

– Потому что правильно Айра говорила: мы вдвоём супротив всех.

Ирга вздохнула и едва слышно пробормотала:

– Вот только уже не вдвоём…

– А?

– Ничего. – Она взяла брата под локоть. С крыльца они спустились вместе. – Пойдём дом… до Звенигласки.

Ирга шла, держа брала за руку, и думала, что небесные пряхи любят пошутить. Всё же эту Ночь Костров они провели вместе с Васильком.

Во многих избах до сих пор виднелись светцы: не унять тревогу селян, не остановить беспокойные пересуды. Где-то Дан шумно баял бабке об увиденном, знатно преувеличивая свою роль в действе; Звенигласка вздыхала и гладила огромный живот, дожидаясь мужа и не ложась без него спать; Залава плакала от испуга на груди жениха-кузнеца; сестрицы-хохотушки, дочери старосты, пугали друг дружку враками одна другой страшнее. Наверняка не спал и сам Первак: спорил с женой, думал, как верней поступить. Выпроводить чужака вон и самим вызнать, что сделалось с Костылём? Принять помощь и ходить на цыпочках, опасаясь разозлить колдуна? Да и есть ли он вообще – выбор?

В Гадючьем яре все друг друга знали. Вот только кто-то из знакомцев скрывал свой истинный облик под человечьей личиной.

Изба стояла в овраге, прячущаяся в зарослях узловатых яблонь. Прадед кукушат, первый её владелец, не шибко жаловал людей и всего меньше хотел лишний раз их встречать. Оттого, если смотреть издали, дома и вовсе было не видно – лишь убегающая вниз по склону роща. Сначала деревья были высоки, с налитой влагой листвой и раскидистыми ветвями, но внизу, у реки, они хирели и сдавались болоту. Вечерами из оврага поднимался и тянул к избе липкие пальцы густой туман. Детьми Ирга и Василёк боялись его и спешили запереть ставни, защищаясь от зла.

– Что же страшного в тумане? – посмеивалась над ними старая Айра. – То ли дело тот, кто в тумане прячется…

Дети визжали и с головами укрывались одеялом, а после выглядывали и, дрожа от страха и нетерпения, просили рассказать, кто же может прятаться во мгле. И Айра рассказывала, каждый вечер сочиняя новую враку. Про тварей зубастых и когтистых, про летающих и бегающих, про кровожадных и ненасытных… Одно было общее у всех врак: любую тварь можно было победить, взявшись за руки и смело шагнув в туман. Дети засыпали, тесно прижавшись друг к дружке и переплетя пальцы.

На сей раз Ирга спала одна, и никто не сжимал её холодную и мокрую от липкого страха руку. Ей снова снилось, что кто-то выбирается из тумана. Что ползёт меж плесневелыми стволами, что вжимается тяжёлым гибким телом в мох. Чёрная и гладкая, гадюка могла бы походить на сломанную ветку, если бы не была вдесятеро больше самой большой ветки, что мог покорить ветер. Тонкий язык её пробовал на вкус прохладный утренний воздух. Вкус гадюке нравился. Что-то смутно манило её вверх по склону. Что-то тёплое и влажное, что-то, что хочется заключить в кольцо объятий и держать так долго, покуда вся жизнь и весь огонь не перетекут в ледяные жилы змеевицы. Гадюка ползла к стоящей на отшибе избе, и Ирга нутром чуяла её приближение.