Ирга сидела у окна и правила погнувшиеся от времени височные кольца на очелье. Кольца были простенькие, медные, хлипкие. Никогда они с братом не голодали, но и дорогого убора али шелковых тканей в доме не водилось. Она сидела и смотрела исподлобья на свою Беду. А та знай сюсюкала с Василём: то кисельку ему поднесёт, то обнимет. Никак не уймётся! Беда ходила уже с трудом, переваливаясь с ноги на ногу, как бокатая кошка. Немудрено: девятый месяц на сносях! А всё норовила то посуде новое место, поудобнее, отыскать, то кашу сварить не как Ирге привычно, а как повкуснее. Беда носила имя Звенигласка. Голос её взаправду звенел ручейком, особливо когда ятровь1 вечерами вышивала под окном, на том самом месте, где сидела нынче Ирга, и песня летела до самого края острова и стелилась над озером. Ирга ненавидела Звенигласку. А ещё боле ненавидела чадо, которое та принесла в их дом.

Дело было недавно, и года не прошло. Лето выдалось холодное и дождливое, туманы густые и пахучие, а от сырости люд был зол и напуган. Это островные могут рыбой да морошкой промышлять! А коли погниёт пшеница на большой земле, сколько деревень останется без пищи! Потому, как слыхала Ирга, у соседей случилось немирье. К осени меж селениями завёлся разбойный люд, а нередко целые деревни поднимались и шли на соседей с железом, так страшен был надвигающийся голод. Что удавалось, забирали друг у друга силой, и платили за отвоёванное не монетой, а горячей рудой. Совались даже в Гадючий яр, да уходили несолоно хлебавши: дважды вороги не находили протоков, чтобы провести лодки, а раз плутали так долго, что местные успели собраться и встретить неприятеля вилами. Но то Яр, его сама матушка Жаба защищает. Другим же боги благоволили меньше.

В тот день, верно, небожители и Ирге не благоволили. Поздняя клюква едва успела покрыть дно новенького лукошка, сплетённого Василём. Брат был мастер на все руки, и рыжуха больше думала о том, как удобно легла на локоть рукоять, чем о том, чтобы наполнить туес. И вдруг – скулит кто-то. Да так жалобно! Какие уж тут ягоды?

– Никак зверь в силках запутался, – решила девка и пошла на звук.

Знай она, что сделается дальше, бросилась бы со всех ног прочь! Но разве небесные пряхи открывают судьбу тому, кого обвивает их тонкая нить?

В камышах у протоки застряла лодчонка. Плохонькая, кривенькая, подтекающая. В Гадючьем яре, где каждый первый жил рыбным промыслом, таких не держали даже детям – смех, а не лодчонка! Уж не пристал ли к берегу недобрый люд?

Но подул ветер, посудина зачерпнула левым бортом воды, а камыши наподдали с правого, и лодчонка начала медленно тонуть. Куда уж тут думать? Плач стал маленько тише, но не умолк. Тот, кого принесло Лихо к берегу, не мог либо не хотел выбираться. Ирга облизала пересохшие губы и, осторожно ступая по кочкам, чтобы не увязнуть в топи, подобралась к камышам. Протянула руку – не достать! Отломила ветку и шлёпнула ею по задравшемуся носу посудины.

– Эй, кто там? Зверь али человек? – как могла грозно спросила она.

Скулёж стих, а после на днище кто-то завозился, от чего судёнышко лишь быстрее пошло тонуть. Ирга приказала:

– Вылазь! А не то хуже будет!

Но вместо того, чтобы подчиниться, человек, а Ирга уже не сомневалась, что в лодке прятался никакой не зверь, перевалился через борт и… целиком скрылся в реке. Только вода забурлила!

– Чтоб тебя Щур драл! – выругалась рыжуха и кинулась следом.

Чужаки Гадючий яр не любили ещё и за то, что причалить, не зная места, было никак не можно. Берега сплошь топкие, болотистые. Станешь не там – провалишься в бочаг. А оставишь судно без присмотру, речные духи утянут на вязкое дно – не сыщешь. Так вышло и на сей раз. Недолго лодчонку удерживали на поверхности камыши, но куда им справиться с непосильной тяжестью! И вот теперь русалки пускали со дна пузыри и веселились, деля добычу – лодку и человека. Да и пусть бы им! Что Ирге неизвестный чужак? Но словно толкнул её кто под колено, и вот уже девка сама – бултых!

Грязная вода, густая, что кисель, полилась в рот и уши, илистое дно заглотило ноги до коленей. Тьма пеленою заволокла глаза: где погибель, где спасение? Второпях девка и воздуха в грудь набрать не успела, и теперь всё нутро жгло огнём. Хлебнёшь мутного киселька – навеки мертвянкой останешься. Станешь топить лодки да зазевавшихся рыбаков, плести косы из ивовых ветвей и туманов, играть на рогозе, как на свирели… Страшно!

«Выручай, бабушка!» – мысленно взмолилась Ирга.

И будто бы ответила из Тени добрая старушка! Протянула руки, в посмертии украшенные белоснежными лентами: хватайся, внученька! Ирга схватила, что схватилось, и всем своим существом потянулась к тусклому солнцу, ворочающемуся за тяжёлыми тучами.

Как выбиралась из топи сама и как волокла за собою спасённого, Ирга по сей день уразуметь не могла. Однако ж страх подстегнул, и сил хватило что на первое, что на второе. Лишь спустя время, очухавшись и извергнув из себя бурую воду, девка разглядела, кого ради чуть не утопла.

Девка! Почти девчушка: маленькая, сжавшаяся в комочек, оборванная. И нет бы поблагодарить! Безучастно глядела на спасительницу, словно ей дела не было, на этом она свете или на том.

– Как… – За хрипом Ирга собственного голоса не узнала. Прокашлялась, утерлась мокрым рукавом и спросила снова: – Как звать тебя?

Девчушка медленно-медленно моргнула, и лишь тем она в тот миг отличалась от мертвянки. А после поворотилась на другой бок.

Ирга села, обхватив колени, и долго глядела на клубы тумана, парящие над спокойной гладью воды. Не выберись они на берег, туман плыл бы дальше, а отдалённый плеск вёсел всё так же тревожил пелену тишины. И лишь на двух глупых девок в этом мире стало бы меньше.

– С большой земли сбежала? – угадала Ирга.

Но девчушка не пошевелилась.

– Обидел кто? Эй?

Едва ладонь легла на плечо бедняжки, та забилась, как в падучей, беззвучно разевая рот, а после, когда силы покинули её, свернулась калачиком плотно, как ёж

. Но глазастой Ирге хватило времени разглядеть порванное платье, ссадины на зарёванном лице и продолговатые синяки на запястьях и ногах. Больше она у девчушки ничего не спрашивала. Впрочем, желающие на это дело и без неё нашлись: заслышав возню, к берегу направили лодки рыбаки.

Ершистую Иргу и саму по себе в Яре не жаловали, а тут ещё и чужачка! Словом, перво-наперво мужики решили, что это само Лихо в человеческом облике к ним пожаловало, и, не то в шутку, не то всерьёз, предложили забить девок вёслами.

– Я тебе это весло знаешь, куда засуну? – негромко спросила Ирга.

С земли она не поднялась, да и видок после купания был так себе, зато взгляд твёрдый, а голос ровный, хоть и тихий. И почему-то занесённое весло Дан, внучок бабки Лаи, опустил.

– В воду её и дело с концом! Нечисть она, как пить дать! – ткнул длинным пальцем в чужачку долговязый Костыль. – Вернём туда, откуда явилась!

Ирга осклабилась:

– А ты дурак дураком, давай тебя теперь мамке между ног обратно засунем!

Остальные трое мужиков оказались подальновиднее. Отправив гонца за старостой, они сгрудились вокруг девчушки и нашли, что не так уж она мала, как показалось наперво Ирге, и что хороша собой.

– Небось свои же и поваляли, – заключил Дан и недобро усмехнулся: – Напросилась, а опосля в рёв. Знаем мы таких. Эй! – Он наклонился и за подбородок повернул чужачку к себе лицом. – Кому тебя возвращать-то?

Девка и без того была полубезумная и либо молчала, либо скулила, не в силах толком объяснить, что стряслось. Но тут её словно ужалил кто – кинулась вперёд да как вцепится зубами Дану в самый нос!