Ирга вцепилась в спасительную ручку.

– Я не тебе это говорила, – жалобно выдавила она.

– Но брат тебя не услышал, а я услышал. Ты сама вызвалась в помощницы, так помогай.

Ладонь бессильно соскользнула. И то верно – некуда. Ирга воротилась к колдуну и покойнику.

– Что такое змеевица?

Теперь, когда колдун указал на них, Ирга и сама заметила две крошечные точки на щеке у Костыля. Не то соринки прилипли, не то при жизни где-то поранился. Вот только ядовитые змеи отродясь местных не трогали…

– Я расскажу. – Пообещал Змеелов. – Только условие.

– Какое?

– Что прикажу, всё выполнишь.

Ночь за окном становилась всё гуще – хоть ложкой хлебай. Трещали кузнечики, изредка подавали голос жабы, а в пятне света сновали, охотясь за глупыми бабочками, летучие мыши. И казалось, кто-то ходит по двору, прислушивается к звукам, доносящимся из избы. Ирга вглядывалась в темень, но рассмотреть никого не могла, да и, сказать по правде, не хотела. В чёрный час разве что духи нечистые могут бродить по деревне…

Змеелов приказал зажечь все лучины и свечи, что найдутся в доме, и окружить ими покойника, но неверный свет больше мешал осматривать тело, чем помогал. Ирге всё казалось, что тени, шевелящиеся у ключиц, в волосах и меж ног у Костыля, вот-вот оживут и червями поползут по столу и вниз, свернутся меж половиц до поры и выскочат, присосутся к ступням, когда всего меньше будешь ждать.

Колдуну же хоть бы хны. Он обжимал быстро деревенеющий труп, соскабливал что-то палочкой с кожи и откладывал в сторону, принюхивался. Достал из ссобойки несколько заляпанных бутыльков. Из одного капнул Костылю на лоб. Мутные капли затерялись в волосах.

– Воняет! – пожаловалась Ирга.

– Без зелья воняло бы сильнее.

Из второго хлебнул сам. А содержимое третьего плеснул на ладонь и обтёр покойнику шею и грудь. Зелье зашипело. Ирга испугалась, что вот-вот проест кожу, но случилось иное. На нагом теле Костыля проступили зеленоватые мерцающие пятна. Не иначе грибница-ночница, освещающая болота в тёмное время, выросла! Девка ажно приподнялась со скамьи. Много чудес повидала она на Жабьем острове, иным дивиться устала. Но такое – впервые!

Колдун самодовольно хмыкнул.

– Это – следы. Его убила змеевица. Я не ошибся.

– А мог?

Он глянул на неё озверело и отрезал:

– Нет.

Ирга поёжилась. От окна тянуло холодом, рубаха не сохла, а волосы так и вовсе просыхали дай боги на следующий день после купания – такая уж девка уродилась. Но тревожно было не поэтому. Что-то тёмное ворочалось в глубине острова. Что-то, что чуял каждый, рождённый в Гадючьем яре, но чего не мог объяснить. Ирга осторожно подала голос:

– У нас с покойниками так нельзя. Не к добру…

Змеелов и не подумал остановить своё странное действо. Он лишь рассеянно отозвался:

– И как же у вас можно?

– Покойников остров забирает себе. Мы относим их на болота. А если случилось такое, что человек пропал, и труп не предали трясине…

Жуть что делалось, когда сгинул отец Костыля. Стояла зима, и озеро сковало льдом до самой большой земли. Льда было столько, что тяжёлые гружёные товаром телеги с двумя, а то и тремя впряжёнными лошадьми легко скользили по нему. В первый день после того, как исчез Азар, поднялась метель. Она не унималась до самого вечера, и тогда ещё никто не знал, что стало причиной гнева богов. На другой день ветер стих, но снег повалил с утроенной силой. Когда избы замело по окна, всем стало ясно, что глупого мужика, ввязавшегося в пьяный спор, больше нет на свете. Пережить зиму яровчанам помогла волхва. На поклон к норе ходил староста, носил богатые дары. Волхва научила его, как быть. Ясно, что того, кто сгинул в Лихоборе, не вернуть ни живым, ни мёртвым. И тогда заместо покойника сшили большую тряпичную куклу. Набили мясом да творогом – у кого что нашлось – и прямо сквозь пургу на санях повезли на болото. О том, что видели мужики на месте, по сей день никто не говорит, но первые седые волосы в бороде у старосты появились именно тогда.

Девка содрогнулась, представив ужасы, которыми могут наказать боги весь Гадючий яр из-за её молчания. Она скомкано закончила:

– Случается беда.

– Ничего, – хмыкнул колдун. – Уж в бедах я разбираюсь, придумаю что-нибудь и с этой. Подойди.

За время, минувшее с вечера, Ирга уже привыкла бездумно подчиняться колдуну. Принести, подать, полить водой, расставить лучины… Помощи с неё, прямо скажем, было немного, но девка тешила себя надеждой, что осталась при Змеелове не зря. По меньше мере, она знатно досадила Василю, а это уже много. Послушалась и в этот раз.

– Ты хотела знать, кто такие змеевицы.

Всего больше Ирга хотела бы знать, что не повинна в смерти Костыля и что никто не узнает, кто последним видел рыбака живым. Потому как иначе сосельчане рыжухе жизни не дадут, и неважно, найдут настоящего убийцу или нет. Но она молча кивнула и поднялась с лавки.

– Подойди. Ближе. Ну что ты нога за ногу! Встань рядом и прекрати дрожать!

Ирга обхватила себя за плечи и коротко отбрехалась:

– Холодно.

– Холодно – переоденься в сухое. Вон, у этой, – колдун кивнул на занавеску, отделяющую их от Блажи, – возьми что-нито.

– Нет.

– Ничего, ей уже навряд понадобится.

Девке ажно умыться захотелось, так стало гадко. Да уж, Блаже и верно навряд пригодятся как праздничные сарафаны, так и простые рубахи. Она без сыновьей помощи и вовсе в Тень скоро отправится. Материны платья тоже навряд пригодились бы владелице, однако ж, когда брат отдал их Звенигласке, хотелось удавиться. Ирга рявкнула:

– Я сказала, нет!

– Уймись. Как начну тебя силой раздевать, так верещать и будешь.

Ирга запнулась. Всего меньше она думала о том, что колдун мог оставить при себе девку не помощи ради, а для… забавы? А что? На большой земле вечно жалуются, что Гадючий яр зябок. Плыл колдун ночью, один, непонятно ещё, сколько в пути провёл. Не в ближайших же деревнях время коротал? Слухи дошли бы… А ведь Змеелов, хоть и с проседью, но не стар. И вполне может статься, что калечен он только глазом да ногой, а остальное… Что если и впрямь велел он остаться, чтобы после трудов согрела ему постель?

Сама не ведая, чего для, Ирга опустила взор. По всему выходило, что колдун от обычного мужика ничем и не отличался. От его ядовитого голоса девка едва чувств не лишилась.

– И потом они говорят, что это мужики норовят им подолы задрать. Не на ту змею смотришь, дура!

Жар бросился в лицо. Всего больше Ирге, пойманной на непотребстве, хотелось выскочить вон и никогда-никогда боле не возвращаться. Но она сделала над собой усилие и медленно подняла взгляд. Облизала пересохшие со страху губы и с вызовом спросила:

– А тебе жалко, что ли? Ну поглядела. Чать не убудет.

Колдун опешил.

– О как, – сказал он. – О как. Люблю норовистых девок! Ты, стало быть, за словом в карман не полезешь?

Он повернулся к ней, и Ирга едва поборола желание попятиться к стенке да мышкой спрятаться под лавкой. Она задрала нос, радуясь, что не видно, как дрожат колени.

– А чего за ним лезть? Оно всегда на языке вертится.

Он не спешил, давая дурёхе время опомниться и сбежать. Даже больше, нарочно растягивал каждое движение, упиваясь своей властью. Тонкие губы колдуна искривила полная яда усмешка.

– Да?

Он не шагнул, а словно проплыл к ней по воздуху. Завёл руку за спину и провёл ею по мокрой рубахе – вдоль хребта, сверху вниз, до самого пояса. От одного этого касания Иргу сковало страшное чувство, страшнее которого она не испытывала никогда – она захотела, чтобы колдун сделал так снова. А Змеелов приподнял тонкими пальцами её подбородок и прильнул губами к губам.

Мир вокруг закружился. Стало дурно и сладко, хотелось кричать и бежать прочь, а после возвращаться и снова бежать, но ноги отнялись… А потом всё прекратилось. Змеелов отстранился, словно ничего и не случилось. Словно не он украл первый поцелуй яровчанского перестарка. А после облизался и издевательски протянул: