Богиня с воздетыми кверху руками начинала сиять. Сначала как золотая вещица, затем как голограмма, которую можно обойти и рассмотреть со всех сторон.

На этот раз она все росла и росла, пока Скифу не пришлось смотреть на нее снизу вверх.

Зазвучала музыка, даже не музыка, а какой-то подземный гул, в котором не различить отдельных звуков. Он словно клещами сдавливал голову и стискивал дыхание.

Полупризрачная богиня опустила руки, подняла голову и открыла пустые глаза, из которых лазерными лучами расходилось золотисто-голубоватое сияние.

— Вот ты наконец и наш, воин Гинду… Чаша твоих страданий перевесила чашу крови, пролитой тобой. Возьми священную маманду и взгляни на свою судьбу!

Перед Скифом выплыл хрустальный шарик и встал, переливаясь всеми цветами радуги.

— Всего девять было маманд. Девять — по числу планет, детей великого отца Солнца, дарующего жизнь. Девять маманд было даровано людям для познания вселенского разума. Девять измерений пронизывают пространство и три царства мира живут одно в другом: царство духа, царство материи и царство людей. Эпох тоже было девять. Восемь раз зарождалась и исчезала на Земле жизнь. Наступила последняя эпоха.

Скиф зябко повел плечами, хотя от прозрачной сияющей фигуры и от маманды исходил сильный жар. Тьма исчезла, на него вплотную надвинулось звездное небо. Так близко, словно Земля под ногами превратилась в футбольный мяч и он стоял на нем.

— Вглядись в свою судьбу!

Скиф прищурился. В хрустальном шарике пылало пламя.

— Это очистительный огонь, он превратит тебя в священный пепел.

«Вселенская перспектива», — подумал Скиф.

— Ум твой еще короток. Как у человека. Очистительный огонь сожжет твою душу, а не тебя. Тебе придется принести на алтарь жертвы свою дочь.

— Не бывать! Кто ты?

— Я — созидающее зло. Люди меня называют Ана Кали или…

— Или дьяволом? — догадался Скиф.

— Что названо — то уже существует. Созидающее зло даровало вам технический прогресс, который принес наслаждение комфортом, но породил еще большее зло. В мире людей никогда не было и не будет места добру. Оно живет в духовном мире, но у человека нет надежды обрести бессмертие. Хотя человек может стать вечным, как пророк, в мире зла. Еще до твоего рождения тебе выпал такой жребий — стать бессмертным в мире зла.

Скиф невольно попятился от этой дьявольской силы, исходившей от видения, но уперся спиной во что-то живое, колышущееся, движущееся. За ним плотной стеной стояли афганские цыгане, те, что просили подаяния в электричке Калуга-Москва.

— Это твои проводники в мир вечного зла. Они охраняют тебя.

Скиф поднял камень и замахнулся на перекошенного дервиша, пританцовывавшего на деревянной колодке. Цок, цок, цок — отстукивал убогий своей культей. И забытым гулким эхом отзывался этот звук в голове Скифа, отчетливо напоминая ему тиканье ходиков из его далекого детства.

— Не смей — это Хранитель Времени. Убьешь его — остановится время. Тогда наступит смерть для всех миров.

Скиф повернулся к великану в обрезанных сапогах.

— Это Хранитель Пространства. Разобьешь ему череп — разорвешь пространство, и в бреши ринутся захватчики из других миров.

На маленького побирушку с бритой головой у Скифа не поднялась рука.

— Этот ребенок — наследственное зло, груз прародительских грехов, которые достаются каждому младенцу от всех его предков. Когда он вырастет, девятая эпоха жизни на Земле закончится вместе с Землей, потому что дети не в силах вынести тяжести грехов всех своих предков. Они будут умирать во чреве матери.

— Запомни, ты должен принести свою жертву очистительному огню, иначе мы покинем тебя навсегда…

Именно на этом месте его разбудил звонок Ольги.

…Скиф приподнялся на локте и выглянул в окно. Дед Ворон возился в своем саду, обматывая стволы деревьев блестящей на солнце пленкой. Голуби и галки, прикормленные стариком, и в саду не давали ему прохода. Прыгали по свежему снегу у самых его ног, оставляя следы-крестики.

…Об отношениях с Аней Скиф действительно не сказал Ольге всей правды. Не потому, что боялся. Он и сам еще не понимал, что случилось сегодняшней ночью.

Около двух часов ночи он проезжал мимо Киевского вокзала и увидел неподалеку от въезда на Бородинский мост лежавшую на проезжей части пожилую женщину с двумя сумками. Скиф ехал без пассажиров, заказов после встречи с Походиным и Шведовым не было.

Он остановился, следом за ним притормозил и Засечный. Тот тоже был один — братьев Климовых он уже развез по домам. На теле женщины не было никаких следов автодорожной травмы. Ей просто стало дурно, когда она пересекала улицу с двумя огромными авоськами, набитыми пустыми бутылками.

От немытой и оборванной бродяжки несло перегаром.

— Оттащите ее на тротуар, — презрительно сплюнул сквозь зубы подоспевший к тому времени милиционер. — Таких за ночь вокруг вокзала по десятку замерзает.

— «Скорую помощь» бы вызвать, командир, по радио, — сказал Скиф.

— Бросьте вы ее, всех не натаскаешься. «Скорая» к нормальным людям из-за таких вот не может приехать вовремя. Да еще заразу врачам в машину занесет.

Милиционер несколько раз легонько толкнул ее носком сапога под ребро и, услышав пьяные стоны, проговорил в микрофон: «Я — Двадцать третий. На участке все в порядке».

Засечный со Скифом погрузили несчастную пьянчужку в «жигуль» и пошли колесить по мокрому снегу в надежде, что их пути пересекутся рано или поздно со «Скорой помощью».

И точно — на Арбате, сразу за зданием Министерства иностранных дел, навстречу им шла машина с красным крестом на бортах. Водитель «Скорой» обложил их злым от усталости матом, когда они двумя машинами преградили ему путь. Рыжий фельдшер орал, что у них заканчивается смена и что «Скорая» не маршрутное такси для бездомных.

Потом он вышел, зевая в кулачок. Разбудил врача. Врач тоже вышел из кабины… Перед ними стояла Аня.

Холодно кивнув Засечному и Скифу, она осмотрела больную и властно прикрикнула на фельдшера и водителя. Те послушно погрузили бомжиху в салон машины.

— Вы куда едете? — усталым голосом спросила Аня.

— Куда бог или черт пошлет, — ответил Скиф, кивнув на телефонную трубку в руке. — Пока ждем вызова. А вам куда?

Аня замялась. По ее лицу было видно, что собралась она домой — халат уже сняла и держала его на руке вместе с сумкой.

— Да подкинь ты ее домой на «жигуле», а я за тебя поработаю, если Нидковский позвонит, — сказал Засечный, стрельнув лукавым глазом на смущенную Аню.

— Нет-нет, что вы! Я вернусь на работу, высплюсь в дежурке. А утром на метро.

Но Засечный уже вложил свои ключи в руку Скифу, забрал ключи от «Мерседеса» и сел за руль иномарки. Посигналив, подбадривая Скифа, он резко газанул с места. Вскоре, медленно-медленно развернувшись, пошла прочерчивать ночную темноту красными огнями машина «Скорой помощи».

Скиф открыл дверцу и нерешительно предложил:

— Садитесь, пожалуйста.

От Ани пахло валерьянкой и еще какими-то сердечными каплями. Скифу было неловко глядеть, как она суетливо прихорашивалась перед зеркалом, словно стыдясь своего усталого вида.

Они обменялись малозначащими фразами и потом долго молчали, пока Аню не сморил сон. Во сне она притулилась к его плечу головой. Скифу было неудобно вести машину, сначала он попробовал чуть отстранить ее от себя. Затем обнять, но все равно она ему мешала. Он остановил автомобиль, и Анна проснулась. А уже совсем потом ему стало как-то неприятно, что первая близость произошла у них в машине. На «брачную ночь», о которой говорила Ольга, все это было слишком мало похоже.

На следующий день он ночевал или, вернее сказать, дневал у Ани, и вовсе не потому, что прозорливая Ольга «благословила» их связь. Он чувствовал себя виноватым перед женщиной, которую один из «ангелов-хранителей» в ильичевской маршрутке нежно назвал «подранком».

Ночью ему опять приснился сон, один из тех самых, афганских.

Снова этот поезд, снова выезжают из узкого ущелья. Но теперь он не один. Народу много, среди них знакомые цыгане.