Огромным усилием я сдержала залп смеха. Дед удивил сарказмом.

– Я тоже, просилась быстрее к вам под родное крыло.

Гордон оправил руками волосы, поредевшие за годы. Голубой тон терялся за седыми прядями все больше и больше.

– Я повторю свой вопрос, Вивьен. Ты забыла господина Тотала?

– Допустим, – кивнула я, чувствуя какой-то подвох.

– Я рад, что ты справилась с детскими чувствами, не являющимися настоящими.

– Вы что-то хотите, дедуля? Говорите прямо.

– Ничего такого, – слегка пожал плечами мужчина, но только бы слепец не увидел за этим спокойствием, что он что-то задумал.

– Эдмунда проговорилась о гостях? И кто они?

– Озвучу за трапезой.

Гордон поднялся с кресла, чиркнув ножками по скрипучему паркету. Тяжелый аромат благовоний, сразу же ударил в нос.

Мужчина обогнул стол и подошел ко мне, приобняв за худые плечи.

– Знаю, как ты соскучилась по всем, – мужчина поднажал на мою спину, чтобы побыстрее выпроводить, – скоро ты утолишь разлуку с близкими.

Я закатила глаза, промолчав на очередную высокопарную речь.

Из столовой доносились умопомрачительные ароматы вечерней трапезы.

В чем дед не экономил, так это в питании, предпочитая стол, уставленный яствами. Редко можно было узреть что-нибудь простое и сытное. И уж точно, на трапезе я бы ни за что в жизни не увидела здоровенной ноги каюна, капающей жиром.

– Господин, – плавными движениями пройти в зал пригласила Эдмунда. Помимо запаха деликатесов, я тут же встретила двух своих родственников и повела носом.

– Вивьен, – ко мне очень эмоционально подошел отец. Мужчиной он был средних лет, носил пышные усы и вихрастую шевелюру. Маленькие, бегающие глазки мутно-серого оттенка, окружали тонкие морщинки, а на носу, вполне себе внушительном, можно было разглядеть мелкие конопатины. Одевался он вполне прилично, по крайней мере именно так Алистер Стейдж, думал.

Когда мой отец появился на свет, ему дали сильное имя, имевшее значение «защитник». Возможно, дед и моя умершая бабка Матильда, в своих мечтах считали, что наследник будет сильным, крепким и целеустремленным.

Увы, все случилось не так. Мой отец, был целеустремлен только в курении табачных листов, лени и тайным посещениям непотребного дома, расположившего все оттенки разврата на окраине города.

Ростом он пошел в Матильду, а не в рослого Гордона, казался плюгавым и незаметным. Больше всего он любил размеренный образ жизни, редко срывался на крик и часто разрешал мне многое, дабы я не жужжала над ним как надоедливый пискун.

Отношения у нас были сносные и вполне неплохие. Алистер жил в своем мире дурмана от табака, а я в любви к плодовым. Наши миры не пересекались и не бились друг об друга.

– Ты вернулась, – левый глаз отца зашелся в подмигивании. Он заключил меня в свои худосочные объятия, от которых моя голова закружилась. Дело было не в крепости мышц, а в запахе табачных отдушек, коими провоняла вся одежда Алистера.

– Отец, – улыбка коснулась моего напряженного рта, – не могла дождаться, что этот день настанет. Как здоровье? Мигрени отпустили вас?

Алистер быстро высвободил меня из отеческой хватки. Порыв отеческой любви можно было назвать завершенным.

– Теплые месяцы действуют на меня удручающе. Духота давит на сосуды.

– Хм, – хлопнула я глазами, – вам нужно было составить мне компанию в мерзлые земли. Озеро Эа лечит все недуги. Не правда ли, дедуля?

Дед косо поглядел на нерадивого отпрыска.

– Боюсь, здесь уже ничего не переделаешь, – не скрывая своего пренебрежения, дед уселся на главное место, расправив салфетку.

Алистер моментально дернул галстук и забегал глазами, в поисках новой порции табака, чтобы убежать от реальности, в виде деспотичного Гордона Стейджа.

Я тоже села на свое место и только решила с жадностью рассмотреть закуски, как в столовую, увешанную антикварными тарелками, чуть ли не до потолка, украшенного потрескавшейся лепниной, вплыла как дирижабль молчаливая Агнесс.

Агнесс, Андромеда и Алистер, были единокровными наследниками деда.

Все трое были настолько разными, что порой я задумывалась, как три таких ребенка могли уродиться у столь серьезного деда.

Ни один не был похож на него характерами.

Алистер был прожигателем жизни. Андромеда заносчивой, откровенной и развратной, а Агнесс, можно было назвать целомудренной непорочностью и энциклопедией запретов.

Больше всего, меня допекала именно она, решившая что сможет воспитать меня в канонах веры, терпимости и чистоты.

По молодости, Гордон сумел спровадить ее на церемонию обмена брачных чаш, но спустя год ее супруг отправился к богам, видимо не выдержав целибата и воздержанности от похоти.

У Агнесс, даже расцветший куст глицинии казался полным разврата.

Женщина считала, что во мне сидит бес, его надо изгонять всеми возможными способами и посему часто гоняла меня в молельный дом на исповеди и слушанья молитв.

Именно она, нашептала Гордону на ухо, что мне будет полезно провести время вдали от дома, в холоде.

Одетая в темное платье из неприметной синей вискозы, застегнутое по самое горло, она уселась напротив меня, вперившись своими черными глазами. Внешностью она пошла в деда. Только волосы были с синим отливом, вечно собранные в высокую прическу и заколотые шпильками.

Трапезы фанатичная тетка, посещала регулярно и не было ни одного раза, когда мы не бодались с ней при встрече.

– Худоба пошла тебе на пользу, – высказалась она заместо приветствия, – не все же объедаться до неприличия.

– И вам доброго дня, тетушка. Успела соскучиться по запаху ладана, спутнику вашей жизни.

Гордон кивнул Эдмунде, разрешая начать обслуживание.

Перед носом поставили тарель с фаршированным морским угрем и подливой.

Я вздохнула. Морские гады не были моим любимым видом трапез, но все же лучше, чем топленый жир в тарелке. Я бегло осмотрела стол, где в убранстве хрупкого фарфора, углядела бланшированные огурцы, овощную нарезку из моркови и свеклы под маслом, спаржу в приправе и тушеного лепура (кролик) в холодной подливе. Чуть правее дымились пирожки. Не дожидаясь разрешения, я быстро добавила себе в тарелку все то, что было съедобным и даже носом не повела, наплевав на взгляд Агнесс, полный укоризны. Дед молчал, не обращая внимание на мои манеры, явно свыкшийся с тем, что в его семье все ненормальные.

– Земли Ванн, хотелось думать, пошли тебе на пользу, но вижу сумбурные резкие движения и заносчивость не искоренить.

Из-под густых бровей, меня пронзил колкий взгляд Агнесс. Женщина пилила в тарелке микроскопический кусок угря.

– Увы, ваши ожидания по изгнанию беса из меня, не оправдались. Мерзлые земли воспитали во мне умение противостоять невзгодам и закалили мой характер.

Агнесс тихо подавила вдох, моментально почернев от негодования. Странно, что не возвела руки к небу и не стала в голос читать молитву, призывая высшие силы меня спасти.

– Молодец, дочь, – деловито высказался Алистер, воодушевленно разделывая лепура в тарелке. – Далеко пойдешь! Вся в отца!

Жадно пережевывая овощи, я заставила себя наигранно улыбнуться. Наверно надо было благодарить высшие силы, что на родителя я совершенно не была похожа. Только эти конопатины на лице остались от него и врождённая заносчивость.

– Где бабуля? – решила я сменить тему на самую безопасную.

– Не стали будить ее к трапезе, – меланхолично ответила за всех Агнесс. В одной теме, мы все сходились в едином мнении. Аманда, мать Гордона, дожившая до дремучих седин, повредившаяся умом от старости, была костью в горле у всего семейства.

Аманда любила умирать и никак не могла это сделать, зато допекала всех знатно. Манипуляторша до корней своих жестких как мочалка волос, она добивалась того, чего хотела, но с годами сбавила обороты, что не могло ни радовать.

Даже Агнесс, казавшаяся оплотом терпения и правильности, выводилась из себя, а потом долгими вечерами стояла на коленях, отмаливая свой грех перед любимым образом богини терпения Сумары.