На берегу Федька осмотрелся. Опасность небольшая, но все ж осторожность соблюдать надо. Могут пограничники наскочить. А тут еще овца лихоматом орет.

Федька разделся, связал одежду в узел: после холодной воды хорошо в сухое завернуться. Поеживаясь, повел коня поперек течения. Когда вода дошла до пояса, Федька присел, окунулся с головой. Шумно выдохнул воздух. Холоднющая вода, дух захватывает. Но вроде сразу теплее стало.

Конь еще идет, а парню уже плыть приходится. Но вот несколько раз царапнул копытами каменистое дно, поплыл и конь. Отфыркивается, тянет шею.

Когда добрались до средины реки, на оставленном берегу послышались голоса.

— Эй! Назад поворачивай! Стрелять будем!

Но Федька вроде не слышит, даже голову не поворачивает. В этом месте течение уже к китайскому берегу бьет. Плыть легче станет. Несколько минут — и на земле.

— Поворачивай, язва! Кому говорят!

Федька скосил глаза. Так и есть — на берегу пограничники. Двое или трое.

Взвизгнула пуля, срикошетив о воду. По всплеску Федька увидел, что пограничники с умыслом целятся мимо, запугать хотят.

— Да не сам я плыву, конь меня тащит, — дурашливо завопил парень. Федька видел: вот-вот ноги коня дна коснутся.

— Смотри, рыжий гад, на обратном пути поймаем, — неслось с левого берега.

Федька дразнить пограничников больше не стал. Выбравшись на берег, увел коня в кусты. Там, прыгая на одной ноге, натянул штаны, жесткой ладонью растер плечи и грудь.

Возвращаться домой теперь осторожно надо. Пограничники обиделись. Попадешься с товаром — на отсидку угодить можно, коня лишиться.

Вантя Длинный по обычаю встретил парня приветливо. Покупатель хороший, от такого покупателя польза большая. Хоть на этой стороне и много белых недобитков, которые могут припомнить Федьке его партизанство, но в просторном Вантином дворе можно чувствовать себя в безопасности. Вантя скандала, тем более убийства, около своей бакалейки не потерпит, не потерпит, чтобы ему торговлю делать мешали. От беляков, которые бились до самого края и прибежали из-за реки без скота, без денег, польза для купца маленькая. А раз человек не может купить — нет для Ванти этого человека. На своем берегу торгаш — власть, да не маленькая. В ладах он и с таможней, и с полицией.

Вантя еще один амбар выстроил. Жиреет купец.

Вантя пригласил парня в низкую комнату:

— Кушать, Федя, надо? Пампушка. А?

После холодного купания у Федьки разыгрался аппетит.

— Давай. Жрать охота.

Вантя тоже доволен: хорошо с сытым человеком торговать. Покладистый тогда человек, довольный. Купец в ладоши хлопнул. В дверях показалась узколицая китаянка.

— Пампушка давай, — сказал Вантя по-русски. Девка поклонилась и исчезла. Не отказался Федька и от чашки спирта.

— Умеете вы готовить, — похвалил парень еду. — Только, однако, чесноку шибко много. Но под выпивку сойдет.

Федька замолчал на полуслове, отпрянул от маленького окна. Китаец забеспокоился:

— Чего тебе боится?

Федька не ответил, сгорбил спину, вздулись скулы желваками. Вантя к окну приник. За окном ничего страшного. Просто русский мужик метет широкий купеческий двор.

— Работника моя, Петра.

Парень и так видит, что работник. Завернул занавеску. Не надо, чтобы этот работничек, Петр Пинигин, увидел его раньше времени.

— Давно он у тебя?

— Две недели будет.

Купец посмотрел на Федьку внимательно. Руку свою холеную погладил. Видно, волнуется купец. Почуял что-то.

— Дай еще спирту.

Федька выпил, не морщась, не закусывая.

— Шибко мне хочется с твоим новым работником поговорить. Давно хочу поговорить.

Китаец сидел прямо, спросил бесстрастно:

— Его плохой люди?

Федьке хотелось закричать, что эта гадина друга его, Лучку, убила и нет поэтому ему, Федьке, покоя, пока ходит по земле враг, но он только прикрыл побелевшие глаза.

— Шибко плохой люди, — медленно ответил парень, — не заметив, что он впал в Вантин тон.

Когда затихли последние бои, многим казалось, что мир наступил на тысячу лет. Устали люди от стрельбы, от крови, от убийства. Но зимним волком выла в душе Федьки тоска. Не было в его душе мира. И он знал почему: Пинигин. Федьке нужен был еще один выстрел. Без этого выстрела мир оставался слишком сложным. Лучка отпустил доносчика Пинигина, человека, погубившего его отца, а Пинигин убил Лучку. Это плохо укладывалось в рыжей Федькиной голове.

Федька оценивающе посмотрел на купца.

— Жизнь не пожалею, коня отдам, лишь бы сквитаться с этим гадом.

— Кушай пампушка, Федя.

Купец прошелся по комнате, задернул занавески на других окнах.

— Тебе чего прииски не ходит? Золото не возит?

— Не приучен золотом торговать. Да и не об этом сейчас речь.

Купец встал, вышел в дверь.

Федька остался один, задумался. Довелось все-таки с Пинигиным встретиться. Только как ему должок вернуть? В этом месте без согласия купца трудно сделать. А если скараулить? Ждать случая? А ждать, может, целый месяц надо. И ведь не невидимка. Пинигин непременно заметит и поостережется. Потом, он и сам стрелять мастак.

Послышались шаги. Федька подумал, купец вернулся, поднял голову. На пороге — работник Вантин, желтоскулый маньчжур. Маньчжура Федька помнит с давних времен, хоть и встречал его мимоходом. Маньчжур — работник особый. В огороде на корточках или в ограде с метлой его не увидишь. Его дело серьезное, ночное: перегнать ворованную лошадь, переправить золотишко. Да и вообще, как Федька догадывался, дел у маньчжура было много.

— Где хозяин?

Работник показал крепкие зубы, костисто ссутулился на стуле.

— Хозяин занят. У тебя дело есть?

Федька удивился, услышав голос маньчжура, его довольно чистый русский выговор. Вспомнилось, что никогда раньше он не слышал его голоса, хоть и приходилось встречаться.

Они разглядывали друг друга, приценивались. Маньчжуру заречный гость, видимо, понравился. Он снова показал в улыбке зубы. Федька в ответ улыбнулся.

— Как тебя называть-то мне?

— А хоть Петром зови, если имя понравится.

— Понравится.

Вид у маньчжура разбойный. Сухая бычья шея, жилистые, в узлах, руки. Давни такими руками горло, и только хрящи хрустнут.

— Ты чего пришел? — спросил Федька.

— Когда коня пригонишь?

Вон за чем пожаловал купеческий работник. Не захотел Вантя упустить своего. Хорош купец. Чем угодно торговать согласен, лишь бы прибыток был. Ну что ж, он, Федька, согласен.

— Пригоню, но нескоро. Когда река станет. Хорош?

Маньчжур промолчал. Не поймешь: доволен или нет.

Федька тоже свое слово сказал, собеседника с ответом не торопит. В делах спешки не надо. Чуть отогнув занавеску, выглянул в окно.

Пинигин уже двор подмел. Сидит на амбарном приступке, курит, греется на осеннем солнце. Греется… А Лучка в земле лежит.

Федор повернулся к маньчжуру.

— Только я сам хочу рассчитаться. Своими руками. Понимаешь?

Собеседнику нравится мстительность парня. И он согласен. Пусть гость пригонит коня по льду.

Дальше разговор совсем легкий пошел. Самое главное позади: в цене сошлись. Налили в чашки спирт, выпили.

Вошел купец, прошуршал шелковым халатом, привычно приветливый. Работник гортанно что-то стал говорить хозяину. Хозяин согласно головой кивнул.

— Чего, Федя, покупать тебе будет?

— Обожди про торговлю, — Федька прервал купца бесцеремонно. — Как бы твой подметальщик моего коня не увидел, не догадался, кто здесь.

— Его сейчас поедет. Завтра вернется.

Хитрый Вантя и это предусмотрел.

В синих сумерках Федька снова подъехал к реке. Почти к тому же месту, где переправлялся накануне. Тихо сидел в кустах, прислушивался. Вспомнилось: на прощанье маньчжур сказал, что сейчас трогать Пинигина не нужно. Федьку в бакалейках ведь кой-кто видел. Пусть пройдет месяц-другой. Федьке будет сообщено. Тогда и переправится тайно, и дело свое сделает. Молчать только надо и ждать.