Оно силилось мне что-то сказать.

– Кит?

Я стал наклоняться к телу, которое доползло до моих ног, чтобы расслышать хоть что-то. Но, вовремя заметив, что ко мне подходит обеспокоенный Роберт, убрал пальцы с трупа, и ожившее туловище пропало.

– Приступ мигрени. Можешь закатывать в холодильник.

– Да, вид у тебя и правда… больной. – Он уставился на мои синяки под глазами. – Подожди, я провожу тебя.

Выйдя в знойный сентябрьский день, я увидел Джереми, стоящим у машины; он был расстроен, погружен в мысли, и даже не заметил нас. Стоило Роберту заговорить, Джереми рефлекторно повернул голову к нам, и тут же, одернув себя, поднял голову к небу, наблюдая за облаками.

Длинные костлявые пальцы схватили меня за локоть и резко оттянули влево. Роберт не дал мне наступить на коричневого продолговатого жука с усами-антеннами. Все такой же.

– Завидую твоей работе. Всегда так тихо. – Я остановился на ступеньках, наблюдая за ползущим по своим делам жуком.

– В этом я согласен, – Роберт рассмеялся, прикурил. Задумчиво уставился на этого же самого жука. Он быстро перебирал тонкими зазубренными лапками, спасаясь от нас. – Да только иногда как захочется с кем-то поболтать часами, а никого и нет. Только я и трупы. Чем старше становишься, тем быстрее возрастает потребность говорить. Толи хочется поделиться своим опытом, толи быть уверенным, что не сдохнешь в одиночестве. Это, наверное, и есть кризис среднего возраста. Кто-то вдруг разочаровывается в том, чем всю жизнь занимался, находит себя в чем-то новом, кардинально меняется, делает то, на что никогда не решался…

– Убивает, – предложил я.

– Убийцами не рождаются, а становятся, да. Ну, тут уж кому как повезет. – Он повел рукой с зажатой сигаретой. Пепел упал на мысок его туфли. – Разве вся прелесть в том, чтобы оставаться таким же человеком, каким был вчера? Разве интересно жить, когда ты годами не меняешься?

Это явно был камень в мой огород.

– А с Джереми тебе стоит быть помягче. Он все же сирота, пусть и при живом отце. Дэвид только спал и видел, на кого бы его повесить. И хорошо, что на тебя. Ты можешь многому его научить, а он, в свою очередь, научит еще десять человек. Того и глядишь, наша полиция станет лучшей в мире.

– Я спешу, Роберт. Спасибо тебе.

– Да за что же? – рассмеялся он. – Надеюсь, мы здесь больше не увидимся. Но я не прочь встретиться с тобой в неформальной обстановке. Ты, я, Дэвид, а?

Если я сейчас же не уйду, то останусь до вечера слушать тирады Роберта. Поправив шляпу, я развернулся к машине, махнул Джереми; он в мгновение ока оказался за рулем. Только опустившись на сидение, я велел ему уезжать отсюда как можно быстрее, закрывая дверь на ходу. Роберт наблюдал за нами в полном недоумении, застыв на том же месте, где я сбежал от него.

– Вы не могли бы закурить? – спросил Джереми, сбросив скорость, когда мы отъехали на приличное расстояние. – У меня в носу и во рту стоит этот убийственный запах. Ничем не перебивается.

Я исполнил его просьбу. Пришлось приоткрыть окно, иначе дым выел бы нам глаза.

Мне страшно не хотелось ехать на ковер к Дэвиду и трепаться с ним часами. Но приказ есть приказ. Джереми был очень сосредоточен на дороге или же, правильнее сказать, на своих мыслях. На нем не было улыбки, яркий рыжий цвет волос превратился в русый; веснушки, усыпавшие все лицо, больше походили на капли грязи; большие зеленые глаза стали карими и потеряли живость. Уж не знаю, почему терзалась и рвалась его душа, от моих ли слов или от других переживаний. Мое присутствие сыграло на нем? Что поделать, такая у меня аура, или как его там, энергия, пусть.

До самого департамента никто из нас не проронил ни слова. На мой вопрос, не соблаговолит ли он пойти со мной, Джереми ответил, что подождет здесь и отвернулся к окну. Мне-то все равно что у него творится в душе и в голове, но пока Джереми со мной, не хочу, чтобы он терял время, просиживая штаны в обиде. Я протянул ему материалы дела.

– Ознакомься. Соберешься блевать – куда угодно, только не на фото, хоть на них мало что видно.

Я поднялся к кабинету, но не успел открыть дверь, как она с неимоверной скоростью распахнулась, прошла в дюйме от лица и чуть не слетела с петель. Из кабинета Дэвида выскочил мужчина, раздраженный до ужаса и вместе с этим в глубочайшем отчаянии. Дэвид же стоял у окна с нервным видом и трепал пальцами окурок. Я постучал по двери, нехотя вернувшейся на свое место.

– Я же сказал тебе идти на х… – Дэвид вздрогнул. – Господи! Что с тобой?

Я оставил его без ответа. Шеф проморгался, привык к новой версии моего лица. Пригласил садиться, и опять повернулся к окну. В комнате стояла духота и жара из-за недавнего скандала. Мне пришлось снять шляпу и пальто. Откинувшись на кресле, я уперся взглядом в спину Дэвида. Он глубоко задумался. Я решил не отвлекать его, закурил, наслаждаясь каждой секундой тишины.

– Прости, Кит, что так встречаю. – Дэвид повернулся ко мне после пятиминутного молчания.

– Что тут было?

– Увольнение. – Он махнул рукой и сел за стол. – Ну, насмотрелся на мясо?

– Ничего интересного.

Дэвид вперился скучающими пустыми глазами в мои. Если бы кто-то сейчас увидел эту картину, подумал бы, что мы телепатически общаемся. Только никаких слов в мою голову сейчас никто не передавал. Я хлопнул по столу что есть сил. Не сомневаюсь, что хлопок разнесся по всему зданию.

– Я здесь не для посиделок. В свои думы погружайся где-нибудь за пределами рабочего места.

– Да, ты прав. – Дэвид провел ладонями по лицу. – Говори, что у тебя.

– Сначала хочу узнать твои предположения.

– Кто бы это ни был, он определенно псих. Вижу, тут мы оба согласны. И, предвосхищая твой вопрос, мы проверили все лечебницы для душевнобольных. За последние полгода никто не сбегал и не выписывался, наоборот, очень много людей поступило в такого рода заведения. Оно и понятно. Что в мире творится…

– Не отходи от темы.

– В общем и целом, эта вошь ходит среди обычных мирных граждан. Очень может быть, что даже ничем не выделяется. С нашей же стороны тоже не выявлено никаких побегов, а все, кто были освобождены, проверены на два раза, пусть сидели за разбой, грабежи, надругательства. И не тебе ли говорить, что за похожие преступления, убийства с расчленением – сразу казнь. Так что, всех, кто как-то мог быть связан с этим делом уже съели черви. Он просто взял и появился из ниоткуда.

– Говоришь в единственном числе. Не думаешь, что в этом замешана мафия?

– Ох, нет… навряд ли… – Дэвид замялся и отвел глаза. Щеки слегка покраснели. – Просто мы с ними, понимаешь, на короткой ноге.

– Хочешь сказать, берешь взятки?

– Я лишь закрываю глаза на нарушение закона Волстеда.

– Уверен, что только на это? Тебя посадят.

– Никто меня не посадит, Кит. И если это и произойдет, то не в скором времени, уж точно.

Я не переживал за него. У каждого своя судьба. Но, если Дэвид сам того не зная, прикрывает преступника, я сам лично казню его.

– Орудие убийства, части тел? Что по ним?

– Мы проверили все мясные лавки, но ничего. Фрагменты тел пока не найдены.

А искали хоть? Я все смотрел на него, пребывая в смешанных чувствах. Меня поражал этот город – расцвет преступности, подкупленная полиция, которая даже пальцем пошевелить не может или не хочет, полный хаос на улицах. Одно ясно, никому нельзя здесь доверять, да я и не собирался. Но разве один Дэвид виноват в коррумпированной полиции?

– Так как у некоторых жертв отсутствуют органы, – заговорил я, – к тому же не найденные, я предполагаю, что их продали. Что касается конечностей, то их тоже могли продать на опыты или проведение ритуалов каким-нибудь племенам.

В Новом Орлеане последователей культа Вуду, поклонявшихся духам Лоа, тьма-тьмущая. Не сказал бы, что все их обряды были безобидные. Начиная от заколки животного и последующего его поедания, заканчивая странными куклами, вольтами, где главный ингредиент – органический материал человека, и не обязательно живого, будь то кровь или растопленный жир вместо воска.