Мальчишка кого-то напоминал. На всякий случай я нащупал в кармане пальто свой револьвер и положил палец на курок.

– Э-э-эх… Шеф Харли попросил встретить и сопроводить вас, – переводя дыхание выпалил он, гуляя зелеными глазами по моему лицу и широко улыбаясь.

Я развернулся и продолжил движение.

– Меня настоятельно просили! – Мальчишка начал теряться, но упорно шел за мной, стараясь поравняться. – Вы, должно быть, устали с дороги, столько ехать! Ого! Мне как раз выдали машину специально для вас, ну, я имею в виду, чтобы доставить вас.

Я молча глядел перед собой. Признаться, идея сопровождения мне понравилась бы больше, пошли «шеф Харли» взрослого и немого водителя, а не этот рыжий фонтан молодости.

– Умоляю вас, мистер Собер! Меня четвертуют, если я вернусь один. Сейчас на улицах неспокойно, а вы так хорошо и дорого одеты. У вас к тому же и багаж. А что если с вами что-то случится?

– Я – коп, – держась из последних сил, чтобы не вышибить ему мозги, я продолжал упрямится.

Мальчишка потер лоб.

– Но все же! Могут напасть со спины, выстрелить, ударить по голове, да так быстро, что вы ничего не успеете понять.

– Какое у тебя воображение.

– Я лишь предполагаю возможные варианты событий. Пожалуйста! Я буду делать все, что вы мне прикажите!

Я пытался игнорировать его пока мы не вышли из центрального вокзала. То, что я увидел… Эти люди-мураши, несущиеся туда-сюда, не оставляли даже дюйма личного пространства на дороге. Непрекращающийся гомон на разные октавы, сирены клаксонов и скрип шин, все это нервировало. Их мысли рвались мне в голову, пробивая череп. Перманентный шум и толпы людей, его порождающие, – вот что было мне поистине противно.

Я осмотрел рыжее чудо. Скрыться от этого ужаса в машине не казалась теперь плохой идеей, да к тому же у меня уже разболелась голова от его звонкого голоса под ухом. На вокзальных часах было пять вечера ровно. Неизвестно, сколько промурыжит меня Дэвид Харли, а нужно еще успеть найти жилье и немного привыкнуть к новому месту, пусть это и выглядело абсолютно невозможным. Мальчишка, видимо, не собирался сдаваться и прошел бы со мной до самого департамента, не прекращая упрашивать.

– Ладно. – Я остановился. Рыжий сделал два шага вперед, и осознав, что я больше не двигаюсь, вернулся ко мне. – Никаких разговоров, никаких звуков. Всю дорогу должна стоять тишина.

– Слушаюсь, детектив! – он приложил ребро ладони ко лбу. – Меня зовут Джереми.

Знакомое имя.

Меня подвели к припаркованному «понтиаку» глубокого черного цвета. Гроб на колесиках чистой воды. Новый, только сошедший с конвейера, он переливался в лучах солнца. Джереми положил мой чемодан на заднее сидение и открыл дверь переднего пассажирского, приглашая садится. Не хватало еще умереть в Чикаго.

– Не переживайте, я аккуратно вожу, – улыбнулся Джереми, словно прочитав мои мысли.

В салоне пахло новизной, удушающими парами химикатов. Джереми расположился за рулем, снял пальто и кинул назад. Да, на нем вся одежда висела мешком. Темно-синяя невыглаженная рубашка тоже была велика в рукавах, черные брюки подцеплены на подтяжки, то и дело сваливавшиеся с худых плеч. Джереми протянул руку к радио. Я успел шлепнуть по предплечью, прикрытому одеждой, не коснувшись его кожи.

Терпеть не мог большие города, непонятно кому хвастающиеся своими небоскребами. Эта окружающая серая груда камней, достающая до небес, готовая аж прорваться сквозь них, заставляла тебя и без того жалкого и мелкого, ощущать себя на их фоне еще ничтожнее. Чем дольше смотришь на них, тем выше они казались, будто росли на глазах, как бамбук. Росли, а грунтом им служили сотни тысячи бездомных, привалившиеся к ним, подпирая ссохшимися мышцами и костями величественную конструкцию. Здесь было слишком громко из-за суматохи. Здесь не чувствовалось свободы и беспечности. Особенно сейчас, запах гниющей гангрены, сочащейся кровью, намертво пропитал этот город, а белые опарыши ползали по серым небоскребам. Дети в лохмотьях просили милостыню на улицах, протягивая ладони, которые не замечал осунувшийся человек, случайно наткнувшийся на одну из них, вдруг очнувшись от дум. Идет ли он убивать себя или ищет, где подзаработать на стакан подпольной выпивки?

Джереми попытался открыть окно, и вовремя заметив, что я замахнулся, сразу понял, что и этого делать не стоит. Уж лучше задохнуться, чем хоть один звук с вонючих улиц этого города проникнет в салон.

«Понтиак» важно заехал на парковку Департамента полиции Чикаго. Как только я переступил порог этого «чудесного» места, время замерло.

Побледневшие сотрудники всех мастей, застыли в той позе, что принимало их тело секунду назад, затаили дыхание; чьи-то руки выпустили ворох бумаг. Вцепились испугано-удивленными не моргающими глазами в меня. Воцарилась тишина, телефоны не решались пискнуть, пылинки – упасть.

Джереми, как ни в чем не бывало, улыбающееся яркое пятно на сером полотне, повел меня до кабинета начальника отдела расследований. Стоило пройти мимо лейтенантов, сержантов, детективов, офицеров и им подобных, за спиной тотчас начинали отмирать и шептаться о моей персоне. В какой-то мере мне льстило, что матерые копы, повидавшие столько ужасов на своем веку, столбенели от страха при виде какого-то детектива Собера.

Джереми любезно открыл для меня дверь в кабинет шефа и вошел следом.

– Ну и ну! – Дэвид Харли всплеснул руками. – Не ожидал, что Джереми приедет с тобой. Или ты с Джереми… – Он жестом указал на кресло напротив стола, за которым восседал.

Я остался стоять. Джереми подошел к окну и сделал вид, что его здесь нет. Сорокатрехлетний Дэвид по сравнению со мной выглядел на все шестьдесят. Морщины прочно обосновались на его лице, у корней каштановых волос проступила седина. Некогда зеленые глаза помутнели, приобрели желтоватый налет на склерах. Я думал его разнесет ближе к старости, но в его теле не было и намека на толстоту. А какое же амбре стояло в его кабинете. Учуяв паленый запах виски, пропитавший все стены, стало понятно, что ничего хорошего меня тут не ждет.

– Зачем послал за мной кортеж?

– Подумал тебе скучно будет одному! Хм! – Дэвид, прекрасно знавший мою страсть к одиночеству, усмехнулся своей искрометной шутке. – Я дал ему ориентировку на тебя: психопат с неподвижным лицом и безэмоциональным голосом, да и вообще… – Дэвид неоднозначно покрутил руками, – весь какой-то скованный, и наводящий страх своим присутствием. Ну, и по мелочи: рост – шесть футов два дюйма, вес – сто восемьдесят фунтов, возраст – сорок лет, но выглядит на двадцать пять. Кожа цвета светлого цемента. Черные короткие волосы уложены на левый пробор, огромные темно-карие глаза, чей взгляд невозможно долго выносить, черная шляпа, черное пальто, идеально выглаженная белая рубашка, черные штаны, черные кожаные дерби. Обязательно должен выйти последним из вагона и держаться за сотню ярдов от людей.

– Прекрасно. Он сразу узнал меня. – Одному дьяволу известно откуда Дэвид догадался о том, что на мне сегодня будет надето.

– Видишь!

– Меня чуть глазами не сожрали. Я больше здесь не появлюсь.

– А кто тебя тут хотел видеть? Это означало бы проигрыш всей полиции Чикаго, и все же я признаю поражение. Ты же символ чего-то жуткого и неотвратимого. Олицетворение смерти и жестокости мира, в котором мы живем. Тот, кого каждый коп боится увидеть в своем городе.

– Таким ты меня считаешь?

– Все считают. – Дэвид задрал голову. Зеленые глаза приготовились отчитывать меня. – О тебе бы сложилась иная слава, Кит, работай ты по-человечески, как все! Если бы хоть кто-то видел, как ты работаешь! Ты выбрал запереться в Новом Орлеане, жить бок о бок с племенами и выезжать по особо важным делам, как министр какой-то. Здесь, в Чикаго, настоящая жизнь! – Он ударил пальцем по столу.

– Да. Один за одним люди мрут.

– Сколько раз я тебе говорил, что очень буду рад видеть тебя среди моих подчиненных. Сколько раз предлагал тебе устроиться на твоих условиях, снисходил до тебя, унижался, лишь бы ваше высочество согласился! – Если бы людям выдавали награду за число экспрессий в секунду, Дэвид бы занял Гран-при. Невыносимо было смотреть на него. – Да с твоими данными, с твоими талантами, которые ты безбожно зарываешь, можно с легкостью дослужиться до комиссара! Да что там, Бюро расследований бы тоже не отказались от тебя. Разве ты не хочешь хорошо жить? По статусу, так сказать.