Конечно, брат покойного царя лукавил, выставляя напоказ свою показную скорбь по безвременно почившим родственникам, прежде всего по племяннику. На самом деле тут личные амбиции и жажда реванша играли куда большую роль. Ведь в глубине души Михаил Александрович считал себя ничуть не менее достойным трона, чем его старший брат Константин и уж тем более его малолетний сынок Иван…
Вот только злодейка судьба и завещание царя, а также непроработанный принцип престолонаследия лишили великого князя всяких шансов примерить на себя пурпурную мантию самодержца. Самому Михаилу, как великому князю и шефу гвардейцев, по его же мнению, вполне хватало и связей и ресурсов для организации дворцового переворота с последующим воцарением. Вот только на пути к заветной цели встала одна серьезная загвоздка — фигура ненавистного Ивана Федоровича Самсонова, решительно пресекшего любые поползновения других конкурентов на высший пост в Империи. А значит, для начала требовалось во что бы то ни стало разделаться с зарвавшимся выскочкой и его «черноморцами», после чего со спокойной душой приступить к междоусобным разборкам за обладание троном.
К тому же имелся еще и личный мотив — великий князь жаждал поквитаться с проклятым диктатором за собственное унижение и вынужденное бегство из столицы. Когда в первые дни после смерти Константина Черноморский космический флот адмирала Самсонова подошел к орбите Новой Москвы, и после трагедии в Тронном зале дворца, Михаил едва унес оттуда ноги. Причем бежал второпях, бросив на произвол судьбы все свое немалое имущество и фамильные драгоценности…
Похожие настроения бурлили и в головах других видных царедворцев, мнящих себя великими стратегами — начиная с князя Трубецкого и заканчивая младшими флагманами из свиты самого Грауса. Эти господа хоть и имели за плечами кое-какой опыт управления боевыми кораблями, набранный за годы противостояния с американцами, однако в массе своей не шли ни в какое сравнение с Дессе.
Но разве объяснишь этим честолюбцам, уже заочно делящим между собой лавры грядущих побед, что главное сейчас — не пускать пыль в глаза и бить себя пяткой в грудь, а тщательно и скрупулезно проработать план предстоящей операции? Детально согласовать все нюансы оперативного взаимодействия между различными соединениями и эскадрами, отладить систему связи и снабжения, предусмотреть любые неожиданности и форс-мажоры в виде внезапных контрударов противника.
Нет, подобные тонкости ни великого князя Михаила, ни его закадычного дружка Трубецкого ничуть не интересовали. Им позарез требовалось сорвать куш, первыми ворвавшись в столичную звездную систему…
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — снова взял слово Илайя Джонс, бесцеремонно перебив вошедшего в раж великого князя Михаила, продолжающего доказывать, что именно он достоин возглавить авангард союзной эскадры. — Я только что прибыл сюда и, чего уж греха таить, остаюсь чужаком в вашем тесном кругу. Поэтому, хоть убейте, никак не могу понять всех этих премудростей субординации и взаимоотношений в Имперском космофлоте. Не соблаговолите ли пояснить мне, кому из присутствующих здесь высоких чинов принадлежит реальная власть над нашей разношерстной эскадрой? Проще говоря, чье слово на данный момент должно быть законом и руководством к действию для всех остальных?
Американец намеренно сгустил краски и придал своему тону легкий флер язвительности. Конечно, подобный хамоватый тон со стороны «янки» изрядно покоробил слух собравшихся здесь русских офицеров и адмиралов. Кое-кто даже гневно засопел и начал багроветь лицом, готовясь, видимо, проучить дерзкого американца, но не успел этого сделать. Именно в этот момент в разговор вмешался Птолемей Граус.
— На данный момент главнокомандующего среди нас нет, — произнес первый министр, в упор глядя на Джонса своими холодными змеиными глазами. — Как вы уже знаете, обязанности начальника штаба объединенной эскадры исполняет адмирал Дессе, на опыт и мудрость которого мы все безмерно рассчитываем в предстоящей кампании…
Выделив голосом последнюю фразу, Граус одарил Павла Петровича многозначительным взглядом, давая понять, что лишь его, первого министра, особое благоволение удерживает боевого адмирала на столь ответственном посту. И что в любой момент расстановка сил может поменяться самым кардинальным образом, если тот вдруг возомнит о себе невесть что и начнет своевольничать. Или, того хуже, оспаривать верховенство Птолемея в принятии ключевых решений.
Дессе все прекрасно понял без лишних слов. Опытный царедворец и интриган, он и сам отлично сознавал всю шаткость и уязвимость собственного положения при нынешнем дворе. А потому счел за благо смолчать, всем своим видом изображая смиренную покорность любым начальственным директивам. Мол, как скажете, ваше высокопревосходительство, разве ж я смею перечить вашим мудрым указаниям?
Зато командующий Балтийским космофлотом Карл Карлович Юзефович при этих словах Птолемея еле удержался от гневного сопения. Этот человек, пожалуй, не уступал в честолюбии и властолюбии самому Самсонову. Еще совсем недавно именно Юзефович числился вторым лицом во всей военной иерархии Российской Империи, командуя одним лучших космических флотов. А тут на тебе — какой-то выскочка Дессе отодвинул его, боевого адмирала в тень, бесцеремонно задвинув на вторые роли…
К тому же, видите ли, «северяне» представляют абсолютное большинство кораблей в союзной эскадре. Так теперь еще и каждый шаг предписано согласовывать с этим напыщенным павлином в адмиральских эполетах! А как же честь мундира, как же былые заслуги перед отечеством и престолом? От кипящего негодования на скулах Карла Карловича заиграли желваки, а кончики пышных усов угрожающе задрожали. Но железная выдержка флотоводца и здравый смысл все же одержали верх над уязвленным самолюбием. Затаив обиду до лучших времен, Юзефович кое-как совладал с собой и промолчал, ответив первому министру лишь укоризненным взглядом.
— Я уверен, что адмирал снова покажет себя, как не раз доказывал это в жарких сражениях с моими бывшими товарищами, а теперь злейшими врагами — американцами, — кивнул Илайя, слегка кивнув Дессе. — Но при всем моем искреннем уважении к Павлу Петровичу, боюсь, что его нынешняя должность недостаточно авторитетна и весома для столь ответственной миссии, как наша…
Произнося эти слова, американец метнул быстрый, испытующий взгляд в сторону первого министра, явно стараясь прощупать реакцию Грауса на подобное достаточно спорное заявление. Но тот лишь бесстрастно приподнял бровь, никак не выказав своего отношения к словам «янки», так бесцеремонно рассуждающего о расстановке сил в высшем командовании русской эскадры.
Видя это, Илайя тут же сменил тактику. Повернувшись к собравшимся вокруг стола флотоводцам, он заговорил проникновенным тоном умудренного опытом ветерана, стремящегося достучаться до разума ослепленных амбициями молодых офицеров. При этом голос его то и дело срывался на надрывные нотки, словно от переполняющего говорившего искреннего желания предостеречь и спасти новых союзников от фатальной ошибки. Благо синхронизатор, работающий в режиме художественного стиля, переводил правильно и как надо.
— Послушайте меня внимательно, джентльмены. Поверьте, если мы в самом скором времени не изберем из своей среды единого и всеми признанного верховного главнокомандующего, то, будьте уверены, мы очень быстро растеряем даже те скромные шансы на успех, кои пока еще брезжут перед нами в кровавом тумане грядущих сражений. Без твердой направляющей воли подлинного вождя и стратега наша необъятная армада, увы, обречена на сокрушительное фиаско…
Адмирал говорил с все большим накалом страсти, да так самозабвенно и вкрадчиво, словно уже видел воочию неминуемый разгром союзных сил с последующим повешением строптивых флотоводцев на площади перед императорским дворцом. Картина получалась настолько впечатляющей и мрачной, что даже самые легкомысленные и беспечные невольно притихли, проникаясь нешуточностью момента. Но кое-кто из присутствующих, похоже, не впечатлился этой апокалиптической ораторией, почувствовав за пафосными словами Илайи явный подвох и лишь желание поддеть излишне самоуверенных «раски».
