— Нет милая, ты сама этого хочешь, — два пальца резко врываются в мою киску. Грубое движение выбивает из моей груди тихий стон. — Юля, запомни, при изнасиловании не кончают, не просят не останавливаться, и уж тем более не скачут на своем насильнике верхом, закатывая глаза от удовольствия, — он продолжает быстро двигать пальцами внутри меня. Он достает их и снова резко проникает внутрь, продолжая вычитывать меня. — И если ты еще раз пошутишь, что я тебя совратил, изнасиловал, или как-то еще причинил тебе вред, я это сделаю в действительности Юля.

Его пальцы выскальзывают из меня, и я снова получаю увесистый шлепок за шлепком. Попа начинает гореть. Возбуждение смешивается с болью. Егор снова наклоняется надо мной. Я чувствую, как уже далеко не пальцы упираются в меня. Непроизвольно двигаюсь ему на встречу, но получаю еще один шлепок.

— Вот об этом я и говорю. Жертва не виляет своей аппетитной задницей с целью насадится на хуй.

Грубое название его детородного органа слегка режет слух и заставляет меня еще больше покраснеть. Чувствую давление, и вот наконец его горячий член оказывается внутри. Ощущаю Егора всем телом. Каждой клеточкой. Каждое его движение вызывает стон и еще сильнее закручивает пружину внутри меня. Как же хорошо, как непривычно и приятно, чувствовать себя маленькой и беспомощной в его сильных руках. Егор прижимает меня всем телом к кровати и слегка сжимает горло. Его горячее дыхание обжигает мою шею.

— Ты меня поняла Юля? Еще одна такая шутка и больше никаких нежностей с моей стороны.

Он делает резкий толчок, и я вскрикиваю вместо ответа. Я зажата между кроватью и его горячим телом. Сердце бешено колотится, а тело сходит с ума от новых ощущений. Я не могу сосредоточится на его хриплом голосе, на его вопросе.

— Я не услышал ответ, — а я ничего не могу ответить. Просто наслаждаюсь приятным наказанием за свой острый язык и тупой юмор.

Видимо Егор понимает, что наказание слишком приятное и останавливается, отстраняясь от меня. Я поскуливаю, и сама пытаюсь двигаться на нем, чем вызываю ехидный смешок. Ему забавно смотреть на то, как я схожу с ума от возбуждения? Видимо да, раз вместо, так желаемого мною, продолжения я получаю очередной шлепок. Он наматывает мои волосы на кулак и дергает на себя, заставляя прогнуться в пояснице. Давление на стенки влагалища увеличивается, и я лишь шепчу:

— Прошу, Егор… Я хочу… Умоляю… — в ответ мне прилетает очередная усмешка.

— Я не слышу ответа, Юля. Ты меня поняла?

— Да, — он делает несколько фикций и снова останавливается.

— Что ты поняла?

— Что мне… Ох… Не стоит так больше шутить, — опять движения и опять пауза.

— Просто не стоит, Юля? Не испытывай мое терпение. Иначе я не дам тебе желаемого, ведь я садист и абьюзер.

— Я не должна… Ах… Шутить, что ты меня опоил… Аах…И воспользовался мною… И все в таком духе, — он начинает медленно двигаться во мне. Так невыносимо медленно, что я не понимаю он наказывает меня или себя. — Я обещаю так больше не делать, только прошу Егор продолжай!

— Умничка.

Егор выпрямляется, не отпуская моих волос, и берет бешенный темп. Я прекращаю сдерживаться и начинаю стонать в голос, уносясь на волнах удовольствия. Он снова тянет меня на себя, и я уже стою на коленях прижатая спиной к его груди. Рука с волос перемещается на мое горло, а другой рукой он надавливает на горошину клитора. От такого напора мое тело покрывается мурашками. Я закусываю губу и цепляюсь руками за его запястье.

— Давай Юля, кончай.

От этого пошлого, непристойного, приказа, отданного таким хриплым и будоражащим все во мне голосом, меня окончательно уносит. Пружина, закрученная на максимум, распрямляется и я, вскрикиваю, готовая упасть без чувств. Но этого не происходит. Сильные руки Егора удерживают меня от падения. Разум затуманен, только ощущение его близости, его движения во мне, его разрядки. Чувствую, как мои руки освобождаются от пут, как он бережно растирает запястья и целует мое плечо, но это все так далеко. Как будто не здесь и не со мной. Единственное для чего хватает автопилота моего организма, так это развернуться и вжаться лицом в горячую, мокрую от пота, тяжело вздымающуюся грудь любимого мужчины.

Егор.

Когда мне было тринадцать я влюбился в девочку из параллели. Я тогда не понимал, что со мной происходит. Думать я мог только о ней, на факультативе смотрел не на доску, а косился на профиль веснушчатой девчонки с косичками, в столовке для неё покупал булки с шоколадной глазурью, которые продавались в таком малом количестве в соотношении с очередью за ними, что по идее было проще прогулять урок и сгонять в булочную. Покупал и подкладывал ей в ранец после сдвоенной физры. И, конечно, никому я о таких своих чувствах рассказать не мог. Потому, что друзья бы не поняли. Как им понять, если я сам не понимал этих чувств.

Помню, что тогда спросил отца, что такое любовь, а он задумался и ответил, что любовь — это когда ты готов отдать самое дорогое что у тебя есть ради любимого человека. А потом дал подзатыльник и сказал, что рано мне еще такими вопросами задаваться, любилка еще не выросла.

Любилка у меня давно выросла. И теперь я точно знаю, что любовь — это когда тебе с человеком безумно хорошо, как Юлька говорит «правильно», и за это хорошо ты готов отдать все. Но появился новый вопрос. Что делать если за одного любимого человека нужно пожертвовать любовью другого?

Послдние дни по наставлению моей козы я пытался поговорить с родителями. Если бы не ее переживания и натации, которые я выслушивал практически при каждом созвоне, по этому поводу я бы хер забил на всю эту историю, еще раз подчеркнув для себя, что дмоим родителям я хоть и сын, но не настолько любимый, чтобы отдать за него самое ценное. Но от настырной моей козочки так легко не отделаешься. Поэтому после звонка и достаточно мирного разговора с отцом решился я на поездку в отчий дом и семейный ужин. Зря.

Не то чтобы прямо все погано прошло. Нет. Мы просто поговорили. Про меня, про Марка, про мои отношения с Юлей, и маман четко дала понять, что против Юли ничего лично она не имеет, но мне нужно будет выбрать она или Марк. Так как сваты явно не позволят ему общаться с левой тётей. Поставленный передо мною выбор для меня не возможен. Он кажется мне бредовым и выводит меня из себя. Каждого из них я люблю. За каждого отдам жизнь и все, что у меня есть. Но головой, там на подкорках разума я понимаю самую ужасную вещь. Мама права.

Соболевы целиком и полностью являются опекунами моего сына. И если Ритка взбрыкнет или ее родителям покажется, что я что-то делаю не так — сына мне не видеть. С момента развода я живу своей жизнью с уклоном на понятие о "хорошем поведении" моих бывших родственников.

Если сначала их мнение по отношению к моей личной жизни меня неволновало, то теперья действительно на полном серьезе задумался об этом. Юля это не просто девушка с которой я встречаюсь и приятно провожу время. Однажды, когда поймут, что Юля в моей жизни всерьез и навсегда, что она по факту будет Марку мачехой, что она будет принимать участие в его воспитание, они поставят меня перед выбором. Они негласно, а может быть и прямым текстом, поставят такое условие. И что я выберу? Я не знаю.

Юлька чувствует мое напряжение, что я закрылся от нее в своих размышлениях. За эту неделю мы как-то резко сделали несколько шагов назад, по моей вине. И даже здесь, в Сочи, будучи вдвоем далеко от всех проблем, я не могу не думать. Сына люблю безмерно, с того момента, как медсестричка в розовом халате положила мне крохотный сверток в руки, я себе жизни без него не представляю. Он до ужаса, до боли, похож на меня, внешне, мыслями, рассуждениями, любовью к актвиностям, своей неугомонностью и этой улыбкой, которую Юлька называет наглой.

А Юлька? Моя белобрысая коза в спешке собирается на занятия, мы проспали бы все на свете если бы ее шеф не позвонил. Она прыгает на одной ноге, натягивая белые легкие брючки, держа в зубах резинку для волос и что-то возмущенно мычит, что ей влетит. Ну, как я буду жить без нее? Как мне отказаться от той, что свела меня с ума одним тихим уходом, упертым характером и голубыми бездонными глазами. Как мне выбрать между двумя равными половинками моего сердца?