Андрей кивнул Юлиной маме, мол, в порядке всё, привычно.

Выходя с кухни, мама зыркнула на Юлю и покачала головой. Когда они остались вдвоём, Андрей сказал:

– Мы поженимся, Юль. Мы же обсуждали планы. С чего вдруг такие вопросы?

– Да-да, я помню, но… Ты как-то сказал, что до тридцати тебе лучше встать на ноги…

– Да? Ну может сказал… Я не помню… Я не думал про это ещё.

Юля кивнула. Она получила, что хотела. Андрей пересел к ней на диван, обнял, и она прилегла к нему на грудь. Они посидели так ещё немного, Андрей рассказывал Юле, как они поедут в Питер, как сделают крутые карьеры и будут жить в квартире с окнами до пола и из этих окон будут они смотреть на Финский залив, или на Неву, или на какой-нибудь канал. Тут уж как ты, зайка, хочешь.

Юля улыбалась, иногда упиралась носом в его шею, вдыхая его запах, и понимала, что эта жирная кухонная плита у них перед глазами, эта плитка с масляными брызгами – это последнее, на что они посмотрят вместе.

Андрей засобирался. В коридоре, пока он завязывал шнурки на кроссовках, Юля смотрела ему в спину. Она всё хотела ещё что-то спросить или сказать, сама не знала, что, но так и проводила его – молча.

Через неделю к Сашке приехала из Москвы подруга. И вечером Юля собиралась встретиться с ними, а до этого погулять с Мишей и, походя, заглянуть к Андрею за вещами (тот сказал, что поищет всё, что она могла у него забыть и соберёт в пакет).

На безумную Юлину идею притащиться во двор к её бывшему (в квартиру она тащить Мишу всё же не собиралась), Миша охотно согласился. Наверняка, решил, что всё это как-то странновато, но надо – значит, надо.

– Он уже и так в курсе всего, – объясняла Юля, когда они с Мишей шли по её двору, выдвинулись в сторону Андрея. – Я ему во вторник рассказала, что у меня новый парень. Ну, не рассказала… В «Квипе» написала.

– А он? – Миша непроизвольно улыбнулся.

– Не поверил сначала, сказал, что я шучу, наверное. Но я сказала, что это правда, что он военный и вообще не из Смоленска.

Они перешли дорогу на Нормандии-Неман и снова юркнули во дворы, чтобы потом выйти на Николаева, зайти в центре в кафе, в «Ваниль», к примеру, а оттуда уже дойти Андрея.

Пока шли, Юля рассказывала, как она познакомилась с Андреем, как они начинали встречаться и какие замечательные у них были отношения – когда-то. Говорила она всё это с таким упоением, что не замечала, как её голос становился всё громче, и Миша тогда улыбался и мягко просил: «только потише». Она рассказывала про отношения с Андреем так, словно не ушла от него на той же неделе, и ещё так, словно Миша пока не стал в полной мере её парнем и мог бы, как подружка, подивиться силе той любви, которая была между теми двумя.

За разговорами они быстро оказались возле Лопатинского сада и, пройдя его насквозь, вышли на Бакунина. Там по бокам двухполосной дороги стояли дома 20-30-х годов постройки: белые, розовые, жёлтые, с балкончиками из маленьких колонн; но во дворах уже блестели балконы домов новых: чистые пластиковые окна, газон и клумбы возле подъездов, «БМВ» и «Лексусы» под навесами.

В пять вечера почти никого здесь не было, разве что школьники партиями отгружались с крыльца соседней школы, и были слышны их матерные выкрики и гиений смех.

Они прошли школу, пару домов и завернули во двор. И, обогнув слой сталинских четырехэтажек, подошли к высоким металлическим воротам. Юля толкнула дверь: калитка оказалась незапертой. Миша усмехнулся: даже в таком элитном доме всё сделано по-раздолбайски.

– Я только заберу и тут же спущусь, – сказала Юля и пошла к подъезду, поглядывая на окна квартиры на шестом этаже, Андрей там жил с родителями.

Миша присел на лавку у обрыва, рядом с которым стоял дом. Отсюда была видна дорога, петлявшая между бараками и частными домами до набережной Днепра. Среди деревьев Миша разглядел верхушку Крепостной стены и ещё купола Успенского собора. С таким видом и подождать было нетрудно, хотя погода была ещё прохладной.

Миша устроился поудобнее, сунул руки в карманы. Так сидел и думал: а что вообще было в его жизни до того, как он встретил Юлю? За неделю их общения прошлое побледнело, стало невзрачным, скучным и неважным. Прежним подругам не хотелось даже отвечать, хотя они ещё продолжали ему писать, одна даже приглашала в гости, явно намекая на секс. Нет, это перестало будоражить. Наблюдать, что ещё выкинет Юля, что скажет, как на него посмотрит, было теперь куда дороже.

Подумал, что надо бы разблокировать Ноготкову, хотя бы на время, хотя бы для того, чтобы договориться, к какому времени подойти в ЗАГС на развод.

С женой, как он надеялся, скоро-бывшей, он прожил два года какой-то не своей жизнью, не жизнью молодого парня: по выходным они встречались с друзьями, все были старше Миши лет на пять, как и сама Ноготкова. Её родители держали рыбные ларьки, и бизнес шёл довольно успешно. Ноготкова работала в одном из ларьков продавщицей, но получала не ежемесячную зарплату, а сумму, куда большую, родители их практически содержали. Миша тогда пропадал в академии с утра до вечера и, соответственно, не работал.

Детей у них не было. Общего имущества тоже. Съехал с её квартиры и всё, разошлись. Вспомнить даже нечего, – или отшибло память, когда появилась Юля?

Теперь он студент обычного вуза со всеми бонусами: походами в клубы, на всякие местные КВН и прочее. Ни строевой, ни казармы. Ещё и Юля с ним… Миша улыбался. Деревьям, серому сонному небу, бело-розовому дому Юлиного бывшего парня.

Скоро он выйдет на новую работу. И всё, казалось ему, пойдёт совсем по-другому. Юля ещё удивится, подумал он, тому, как они заживут.

***

Юля поднялась на шестой этаж. Отделанная деревом и кожей тяжёлая дверь открылась с лязгом, словно дверь тюремной камеры. На пороге в растянутых подштанниках её встретил Андрей. Он махнул, мол, проходи, и завозился с сигнализацией на стене: нажимал на какие-то кнопки, и те противно пищали. Раздевшись, Юля сразу направилась в комнату к Андрею.

– Останешься? – спросил.

– Нет, меня там ждёт… Неважно… А где пакет?

Тёмно-синие шторы были плотно закрыты. В комнате не было ни капли живого света, только от настольной лампы: она прожигала чернеющее пространство апельсиновым лучом. На столе – белый лист, а на нём – карандаш и ластик, и ещё какой-то рисунок блёклый, Юле его разглядеть не удалось. В обстановке ощущалась печаль расставания, боль разделения, и только здесь, кажется, Юля поняла, что их долгая-предолгая, очень красивая история на самом деле закончилась.

– Я нашёл твою расчёску и кофту какую-то фиолетовую. И так, всякое, по мелочи, собрал в пакет.

Андрей вышел в коридор, вероятно, за тем пакетом.

Юля шагнула к столу, всё-таки хотелось рассмотреть рисунок. Это был карандашный набросок женской фигуры. Только гитарная фигура и всё, Андрей только начал прорисовывать лицо и причёску: тёмное каре до мочек ушей. Она провела пальцем по рисунку, и лист внезапно выскользнул из-под руки: это Андрей вытащил его и перевернул, при этом посмотрел на Юлю строго и протянул пакет.

Надевая обувь, Юля улыбалась: у неё всё как в романах, как в фильмах каких-то. Между ней и Андреем теперь такое напряжение, всё так живо, словно со свежей раны сорвали корку. А ведь она уже даже решила, что разлюбила его. Почему же теперь так хочется его обнять? Привычка, наверное.

Андрей открыл входную дверь и молча придерживал её, было понятно, что он хочет, чтобы Юля поскорее ушла. Выходя, она посмотрела ему в глаза, они были серыми, штормовыми. И Юля всё-таки не выдержала, подалась к нему, но Андрей отступил к шкафу и сурово покачал головой. От неожиданного отказа она почувствовала себя глупо и не менее глупо хихикнула.

Юля бежала вниз по лестнице, словно убегала от какого-то чудовища, понимая уже тогда, что чудовище это – совсем рядом, оно внутри.

Перед Мишей она появилась уже с улыбкой, словно и не хотела минуту назад разреветься.