— Так и их Б-52…

— Именно! Пусть и Хрущёв, и Кеннеди боятся оба. Не отдадут команду нападать. Мы делаем оружие, но защищаем мир. Хоть, конечно, нам с тобой невоенный космос интереснее. Но на чисто гражданский Президиум пока не даст ни рубля.

Выехали из Кремля. Думал было зарулить в Елисеевский, рядом совсем. Но не взял цивильной одежды. Майор Гагарин в военной форме с голубыми лётными петлицами сейчас узнаваем больше, чем сам Никита Сергеевич, прохода не дадут.

Следующий день обещал быть насыщенно-официальным. Рано поутру придётся снова нестись в Москву, торчать рядом с Хрущёвым и Брежневым на трибуне мавзолея и принимать парад. Надо — значит надо. Там же отирался во время Первомайской демонстрации. Без ложной скромности скажу, что штатские, что военные глазами ищут меня, а не членов Президиума ЦК, генсеки меняются, зато первый космонавт уникален. Эйфория космического первенства, а с ней — бешеная популярность Гагарина у советских граждан, сохранялись долго.

Клянусь, слава не ударила в голову. Хоть и вжился в образ Гагарина, до сих пор крутится мыслишка о моей вторичности, что занимаю чужое место, ношу лавры незаслуженно. Потому так стремлюсь домой. Семья — она только моя, к тому Юре не имеет отношения, и мы начали разговоры о втором ребёнке, если не сейчас, пусть Ксюша подрастёт немного, то хотя бы через год-два. Они всегда упираются в одно и то же: я — рожаю, если ты не летаешь.

Пытаясь сбросить напряжение после заседания Президиума, из Москвы сразу поехал домой. Катил неспешно, приспустив стекло водительской двери и выставив локоть. Через какое-то время заметил сзади ещё одну двадцать первую «волгу», других пока не водилось, столь же антрацитово-чёрного цвета, что и у меня. Ради интереса прибавил газу, разогнавшись до сотки, слишком быстро для необкатанной машины, преследователь чуть отстал, но не оторвался, тоже ускорившись. За километр до поворота к городку притормозил и поехал семьдесят, давая возможность обогнать. Нет, не обогнали. Когда свернул с трассы, та «волга» покатила дальше от Москвы, кто в салоне — не разглядел.

Быть может, предостережения Королёва о том, что больно прошёлся по мозолям множества персон, породили паранойю. Преследовать на чёрной «волге» может КГБ, может кто-то ещё. Странно, что началось практически моментально после вызывающего спича на Президиуме.

Шелепин? Как председатель КГБ он слыл либералом-реформатором, проводником хрущёвских реформ по преодолению родимых пятен сталинизма. Но если получил прямой приказ от генсека, либерализм побоку, вполне послал бы наружку.

Менты? Союзное министерство Хрущёв распустил, республиканский министр в Президиум не вхож.

Малиновский и военная разведка? Им-то зачем?

Конкуренты? Даже если им кто-то сообщил немедленно по окончании заседания, на организацию слежки необходимо время. Да и что она даст?

ЦРУ? Британская разведка? На кой ляд я сдался их джеймсбондам? Анонсированы мои загранпоездки, там бери тёпленького, лови на компромат с голыми девицами.

Я решил при удобном случае уведомить комитетчиков, пасущих Центр подготовки отряда космонавтов, до этого времени выбросить преследователей из головы.

Не знал тогда, чем рискую.

Дома постарался не выдать, что сегодня выпало на мою долю, отклонил просьбу жены ехать завтра в Москву, по протоколу даже хрущёвская супруга не маячит среди почётных зрителей на военном параде. Обещал взять с собой в Чехословакию, чтоб сама выбрала хрустальные вазы и люстру в новую квартиру, если мои папа с мамой согласятся присмотреть за внучкой, а куда денутся.

Девятое мая предполагалось провести как самый обычный праздник. Пока ещё даже не выходной день, нерабочим его объявят при Брежневе.

17

Погода выдалась тёплая, я обошёлся без плаща и щеголял в парадном кителе со Звездой Героя Советского Союза и Орденом Ленина. Поскольку представителей погонных ведомств собрали заранее, а лишь у меня были майорские-офицерские, все остальные носили генеральские и маршальские, мы кучковались небольшими группами. Меня подозвал Малиновский, о чём-то эмоционально перетиравший с Шелепиным.

— Ну, Юрий, вчера с Королёвым вы выдали концерт, — министр слегка улыбался, и я не мог понять, испытывает ли он радость по поводу последствий нашего демарша или осуждает прыжок через головы, как это сделал Вершинин, — все уж расслабились перед праздником. А тут такое закрутилось! Особенно Брежнев засуетился, он же противник больших расходов на космос и оборонку. Так сказать, наш главный оппонент. Леонид Ильич собрал единомышленников, и те, невзирая на праздник, готовят общие соображения по пересмотру ракетной доктрины. Удешевить РВСН, перенести точки пуска ближе к противнику! Главком ВВС, на тебя осерчавший, только после понял свою выгоду. Малые ядерные ракеты на самолётах — это огромный толчок для его летучего воинства. И подводникам брошена такая кость с мясом!

Шелепин, молча слушавший длинный спич министра, согласно кивнул. Подозреваю, у главного КГБиста сработали собственные источники информации о шторме местного значения в ВПК.

— Надо понимать, Сергей Павлович поступил верно, доверив мне доклад?

— А, так это старый лис выступил инициатором! — легко обманулся Малиновский, сам на несколько лет старше Королёва. — Да, вы натворили дел. Но ты всего не знаешь. Первый секретарь уведомил младшего сына, что ветер меняет направление, и у коллектива пятьдесят второго началась истерика. Челомей уже прорвался к Хрущёву, орал, что Королёв готовит капитуляцию перед американцами, решив зарубить УР-500 и пропихивая свои проекты.

— Так точно, товарищ маршал Советского Союза. Челомей не может простить Королёву, что тот раньше него создал годную МБР на стабильных компонентах — керосине и азотной кислоте в качестве окислителя, с близким к нулевому времени подготовки к пуску. Сергей Павлович считает, что кислородно-керосиновые ракеты нужно все пустить на освоение космоса, как в военных, так и в агитационно-гражданских целях.

— И тем самым благодаря Глебу Никитичу в семье Хрущёвых произошёл форменный скандал. Да, Александр Николаевич?

Шелепин уклонился от прямого ответа, но глаза его сказали «да». И так я услышал неизмеримо больше того, что стоило бы сообщать заурядному майору из Центра подготовки космонавтов. Видимо, события предыдущего дня приподняли меня в представлении обитателей кремлёвского Олимпа если не до их уровня, то хотя бы до достойного получать информацию госважности.

Появился Хрущёв-старший, увлёк нас за собой к переходу на трибуну мавзолея, когда из-за стены уже доносился приближающийся гул бронетехники. Тиснул мне руку, посмотрел как-то странно и ничего не сказал ни сразу, ни потом, когда поставил меня по правую руку за гранитным парапетом, укрывающим сливки советской номенклатуры от пуль до уровня моей груди.

Естественно, ни Королёв, ни Мишин, ни Карпов, ни Глушко, а также десятки тысяч «ни» перед фамилиями других людей, обеспечивших успешный полёт «Востока-1», никто рядом с Хрущёвым или на VIP-трибуне не находился. Они по-прежнему оставались засекреченными. Насколько я слышал, Нобелевский комитет рассматривал идею дать премию генеральному конструктору первого в мире пилотируемого космического корабля, но она провалилась по банальной причине: ни одна живая душа в Швеции не знала имя-фамилию кандидата на Нобелевку.

Парад смотрелся небезынтересно, но не прошло ещё месяца с приземления, а публичность уже остое… в смысле, беспредельно надоела, но впереди ещё сотни встреч, сколько-то международных поездок, и, думаю, от чего-то лучше откосить. Например, от выдвижения в депутаты Верховного Совета СССР, это отнимающая массу времени и совершенно бесполезная, чисто парадная должность. Тут мне грозила конфронтация не с ОКБ-52 Челомея, а с куда более влиятельной командой — идеологическим отделом ЦК КПСС, где рисовались планы использования гагаринской улыбки в воспитательно-агитационных целях.