1

Стоило выбраться из-под одеяла, подчинившись тревожному предчувствию, как босые ноги ощутили холод дощатого пола. В полумраке виднелись казарменные ряды коек, через проход на меня надвигалась пара худых парней, оба выше ростом, лица до глаз замотаны полотенцами, сзади виднелись ещё трое.

— Допрыгался, салажня? Ща узнаешь: дедушек надо уважать.

Старослужащие принялись «учить» молодых? Как всё знакомо! В прямом смысле слова — до боли.

— Юра, берегись! — донеслось откуда-то сбоку, на этом поддержка закончилась.

Обладатель полотенца выбросил кулак, намереваясь вырубить меня первым же хуком. Я уклонился и пробил ему в корпус, затем сцепился со вторым.

Что происходит? Как здесь оказался? Не до рассуждений, дрался чисто на рефлексах, отметив, что тело моё вдруг стало молодым, быстрым, гибким, словно сбросил полсотни прожитых лет… Да, это просто сон, но чертовски реальный, было очень больно, когда старички, уже потерявшие полотенца, своей массой прижали меня к стене и метелили со всей пролетарской ненавистью.

Вспыхнули потолочные лампы, чей-то командный голос прокричал:

— Отставить! Смирно! Что здесь происходит?

— Молодой безобразничает! Набросился на нас.

Отвечал ему балбес, обещавший привить уважение к дедушкам.

Поскольку оба нападавших прекратили разминаться со мной как с боксёрской грушей, я бессильно сполз по стене вниз. Из носа текли кровавые ручьи, в голове словно кружилась карусель. И нестерпимо вдруг захотелось курить, хоть бросил полвека назад.

— Бушнев! Шпанько! — гремел тот же голос. — Опять ваши художества. Старший наряда! Вызвать дежурного по училищу. Сержант! Встать можешь?

Это меня, что ли?

— Так точно…

Ответить по-уставному, вытянувшись «смирно», так, как в меня вбивали два года срочной службы, а потом двадцать три года в ВВС, не мог. Даже когда выпрямился, планета покачивалась под ногами, один глаз не хотел открываться более чем наполовину.

— Дергунов! Помоги сержанту одеться и отведи в санчасть. Вы двое отправитесь под арест за нападение на помощника командира взвода.

— Он первый начал, товарищ капитан! — совсем по-детски промямлил второй из драчунов, но никакого сочувствия не вызвал.

Пацаны тем временем усадили меня на койку. Кто-то принёс мокрое холодное полотенце и обтёр лицо. Сознание вполне прояснилось и с безжалостностью прокурора сделало вывод: происходящее — ни разу не сон, не галлюцинация. Пока имело смысл не спешить и довериться двум молодым людям, лучше ориентирующимся в местных реалиях.

Я натянул синие галифе и защитного цвета гимнастёрку, намотал портянки, вспоминая, как приходилось это делать десятки лет назад. Вставил ноги в безупречно начищенные сапоги. Затянул ремень. Парни помогли надеть шинель, а вот с зимней шапкой — беда, здоровенный шишак, вспухший на лбу, противился её водружению на голову. Названный Дергуновым извлёк из тумбочки летнюю пилотку со звёздочкой, и мы втроём покинули казарму.

Шли куда-то через плац. Другой боец, с буквой К на шинельном погоне, стало быть — курсант, плёл что-то примирительное: да ты не думай, не все старшаки против тебя, это только Бушнев, Шпанько и Ошурков совсем охреневшие… Потом добавил несмело:

— Ты же других не назовёшь? Ну, когда к замполиту потянут?

— Я видел только Бушнева и Шпанько. Не бзди. Остальных не сдам.

Эти фамилии запомнил со слов капитана. А остальные… Наверно, предстоит выучить.

Фельдшер делово осмотрел, задал несколько вопросов, тщательно вглядывался в зрачки. Вынес вердикт: ничего страшного, но лучше полежать пару дней в лазарете. Замазал мне ссадины чем-то щиплющим, по поводу фингала, залившего глаз, выписал в качестве лекарства утешительное «до свадьбы заживёт». Скормил пилюльку, дав запить из гранёного стакана.

— Курсант Гагарин! Отдыхать. Утром осмотрит врач.

В дверном стекле мелькнуло отражение, мутное, но я определённо видел этого человека. На плакатах, по телевизору, в газетах. Неужели…

Через четверть часа, наконец, оказавшись на койке и в относительной безопасности, поскольку на второй койке в палате маялся животом татарин-первокурсник, что-то сжевавший в увольнительной и не агрессивный, можно было заняться проблемами глобальными: кто я, где нахожусь, и, главное, когда это происходит.

Стоп… А ведь в кабинете фельдшера на стене висел отрывной календарь. Услужливая память словно на экран монитора вывела картинку: двадцать восьмого января тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Изображение мирно пашущего советского трактора и какой-то мелкий текст, его не прочитал.

Ну и память! А что удивляться, чувствовал себя удивительно молодым и свежим, невзирая на побои и вкус крови на губах. Сосуды головного мозга не забиты всяким мусором, накопленным за восемьдесят лет.

Нет, до восьмидесяти вроде бы не дожил. Последнее, что запомнил — сообщение ТАСС о триумфальном запуске ракеты «Союз-2.1б» с космодрома «Восточный», её разгонный блок «Фрегат» доставил на орбиту спутник из Зимбабве и ещё какие-то космические аппараты, рекордное количество за один присест.

Конечно, здорово, что запуск прошёл успешно. Но меня, журналиста, десятки лет писавшего об авиационной и космической технике, морально убил торжественный дикторский тон, когда новость повторили на Первом канале. Наверно, нужно было транслировать что-то оптимистическое после сообщений об утечке воздуха из российского сегмента МКС, повлёкшего задраивание люка к нашему модулю «Звезда». Хуже того, команда Илона Маска отправила на МКС свой транспортный корабль, способный поднимать орбиту станции и замещать наши «Прогрессы».

С расстройства хлопнул рюмку, потом другую. Возможно, изношенное сердце не выдержало. И очутился в пятьдесят седьмом, в ипостаси… Ну, да, не просто сходство в стекольном отражении, сомнений нет, курсанты называли меня Юра, фельдшер — курсант Гагарин.

Неужели правда?

Чтоб мне сквозь землю провалиться! Хоть стой, хоть падай, это же Юрий Гагарин, тот самый, первый космонавт СССР и планеты Земля, пока ещё только сержант и курсант авиационного училища! Многие биографы описывали неприятный эпизод, когда будущего героя однокурсники отмолотили до потери сознания.

Теперь я — это он? Или он — это я… От случившегося голова идёт кругом, хуже чем от побоев.

Боже, за что⁈ Я тебя просил совсем не об этом! Вспомни, Всеведущий, как я рвался в отряд космонавтов, вернувшись из Вьетнама. Ни разу не был ранен или сбит, не катапультировался, честно уронил в джунгли один «фантом» и парочку чего-то попроще. А главное — образцовый член КПСС со стерильными происхождением и биографией, идеальным здоровьем… Но мне сказали на комиссии: рост велик для космонавтики. Не послушались меня. А ты, Всемогущий, наверняка занимался чем-то более неотложным, оттого не вмешался.

И вот теперь, после смерти… Зачем⁈ Если грешен — накажи справедливо. Если можешь — прости мне грехи и отправь на покой.

Ты подарил мне вторую молодость?

Но это же Гагарин! Га-га-рин!!! Последний человек на Земле, на чьём месте я хотел бы очутиться, вытеснив его личность. Самый главный, самый важный герой страны Советов. Не просто человечек, коего засунули в «Восток» вместо собачек или манекена Ивана Ивановича, а совершивший потрясающий подвиг. Он мог и должен был погибнуть, лишь воля к жизни и атомное хладнокровие позволили Юрию Алексеевичу выкрутиться из смертельной петли. Не только сохранил себе жизнь, он спас реноме советской космонавтики и всего СССР. Если после репортажа с орбиты наши предъявили бы журналистам лишь тело утопленника, а Шеппард приводнился благополучно, советский приоритет был бы очень сильно подмочен. Даже — обнулён.

А ведь именно советские успехи заставили американцев втянуться в лунную гонку, запускать станции к дальним мирам… Гагарин выполнил сверхзадачу не только в интересах нашей Родины, но и всего мира.