Грибы мы жарили, сушили, солили, мариновали. Собирали чернику и бруснику. Происходившее очень напоминало песенку из советского мультфильма, снятого много позже гагаринской молодости: «Да здравствует природа, я ей законный сын, природа для народа бесплатный магазин». Самые предприимчивые уходили стрелять диких северных оленей, приносили совсем каких-то маленьких, от силы килограмм пятьдесят. Я предпочитал покупать у местных готовое оленье мясо, оно тоже заготавливалось на зиму. На главный праздник года — День Великой Октябрьской Социалистической Революции — Алла накопила оленьи губы, от других офицерских жён слышала, что заливное из губ считается главным северным деликатесом.
Есть такую вкуснятину вдвоём не комильфо. Праздник отмечали всем офицерским корпусом полка прямо в столовой, жёны военных несли судки и кастрюльки с домашними изделиями, моя не упала лицом в грязь по сравнению с другими.
Как только спиртное развязало языки, разговор свалился на извечную тему сокращения ВВС, в том числе Северного флота, неизбежные увольнения из армии либо переводы с Севера в менее льготные округа. Ваня Доронин, не слишком к месту в праздничный день, помянул нашего друга.
— Юра Дергунов много раз говорил: вот если начнут в космос летать, попрошусь отсюда в космолётчики. Мечтал пилотировать корабль, большой ракетный как у Циолковского, к созвездию Кассиопея.
Разговоры за столом моментально смолкли. Павел Иванович, командир полка, поднялся и предложил выпить не чокаясь и до дна за ушедших в текущем году. Так поступали, провожая Старый год. Но Доронин создал ситуацию, что иначе нельзя было.
Сказанное им запало в память Алле. Как и я, она никогда не осушала рюмку до дна, в отличие от большинства офицерских жён, чьи руки порой были недостаточно тверды, чтоб удержать свои половинки от мягкой посадки носом в салат. Впрочем, в ВВС спивались куда реже, чем у наземников.
Мы шли домой мимо штаба, жилых домов, а ещё казармы нежно любимого стройбата. В Луостари, как часто бывает на Севере, городки не делились на сугубо военные зоны с казармами срочников и штатскую часть, где размещались семьи военных и вольнонаёмные. Строения самого разного назначения возводились плотно и вперемешку, тем самым упрощались прокладка дорог, в любом случае проблемная в зоне вечной мерзлоты, проводка коммуникаций и расчистка снега зимой. Короткий путь до нашего офицерского дома мог показаться бесконечно длинным, если обрушится снежный заряд.
Но было тихо, в вышине мерцали звёзды, с виду столь же холодные как климат Заполярья, начинало разгораться северное сияние.
Алла запрокинула голову.
— Там, высоко-высоко, выше, чем вы летаете, наверно — очень красиво. Трудно туда попасть, да? Per aspera ad astra.
Устойчивое выражение «чрез тернии к звёздам» я также слышал в варианте «per aspera ad anum», то есть в анус, но не стал пошлить и портить романтическое настроение благоверной.
— Трудно. Представь, первая ракета полетела в космос в тысяча девятьсот сорок четвёртом, а искусственный спутник запущен на околоземную орбиту лишь через тринадцать лет. Звёзды как цель человеческой экспансии неизмеримо дальше. На нашем с тобой веку к ним вряд ли запустят даже беспилотный аппарат.
Циолковский, рассуждая о достижении иных звёздных систем, начисто отрицал теорию относительности и ограничение на движение выше скорости света, ибо выводы Эйнштейна ставили крест на калужских мечтах о заселении галактики землянами с улучшенным генофондом (избавившись от больных, ленивых и т.д.). Если научная теория противоречит фантазиям, ad anum такую науку!
Аллу очень трудно было столкнуть с заинтересовавшей её темы.
— Тринадцать лет — не слишком много. В газетах писали, что запущенный в мае спутник гораздо больше первого. Значит… он может вместить аппарат для жизни человека.
— У нас это называется «система жизнеобеспечения».
— Я — медик, а не инженер, не придирайся. Так вот, кому-то наверняка придёт в голову, что пора запустить спутник с человеком. Как ты думаешь, ваши лётчики, кому грозит сокращение, согласятся сменить службу в Заполярье на службу в космосе?
От неожиданности даже остановился, глядя жене в лицо, в задорный блеск тёмно-карих глаз. Даже звёздочка на её армейской шапке-ушанке с вызовом блестела, отражая свет уличного фонаря.
Зачем я себе выбрал столь проницательную женщину? С другой было бы скучно, но проще.
Жалею? Ничуть!
— Дорогая, ты как всегда не договариваешь. Я же чувствую второй слой твоего вопроса: лейтенант Гагарин, а ты согласишься полететь на спутнике, если Партия и Родина прикажут, и бросить меня одну на земле?
Она захлопала в ладоши.
— Всего год семейной жизни, и ты научился понимать жену с первого раза! Некоторым полувека не хватает.
— Мой ответ: нет.
Сумел удивить. Алла хлопнула ресницами и искренне изумилась:
— Почему⁈
— Потому что не прикажут. На такое рисковое дело позовут добровольцев. Скорее всего — лётчиков-испытателей, а не ординарных истребителей вроде меня. Мне же никто ничего подобного не предлагал. Стой! Не говори: «а если предложат», вот тогда и будем с тобой думать. Вместе. Вдруг пообещают за полёт не «Москвич-407», а сразу «Волгу» и квартиру в Москве на Арбате?
— А также, в случае аварии ракеты, похороны за государственный счёт. Гагарин! Поклянись, что ни одно подобное решение не примешь без меня.
— Приму, только посоветовавшись с тобой, обещаю.
— Мы посоветовались, и я решил…
Она упрямо вскинула голову и продолжила поход к дому, мне ничего не оставалось, кроме как идти следом. Подозреваю, что выбор женатиков в отряд космонавтов по причине повышенной благонадёжности семейных по сравнению с холостыми был где-то правильным, но одновременно не лучшей идеей. Супруга — якорь для авантюриста, решившего прокатиться верхом на летучей бомбе с десятками тонн горючего и окислителя, готовой превратиться в кусочек солнца на земле из-за мелкой неисправности, как произошло с командой маршала Неделина. Точнее — произойдёт. Я не вмешиваюсь, не топчу бабочек и не изменяю историю, как это сделал персонаж рассказа Рэя Брэдбери «И грянул гром».
За исключением подобной проскальзывающей мелочи отношения у нас были очень ровные. Алла не засыпала меня упрёками по поводу издержек жизни в северном военном городке, выписав кредит доверия на пару лет. К тяготам зимы и полярной ночи относилась с долей юмора. Если у меня выдавался полётный день, всегда успевала натаскать брикетов из сарая, протопить титан и приготовить ужин, не ворчала, если еда остывала и приходилось вновь подогревать.
Когда наряжали новогоднюю ёлку, меня пробило на вопрос:
— Дражайшая, нам сейчас сложно, и мы сплотились как одна команда, преодолевая трудности. Но когда уедем с Севера, станет всё хорошо, расслабим булки… Я вот боюсь, не изменится ли твоё отношение?
Алла в этот момент стояла на массивном табурете из заветных запасов КЭЧ и водружала звезду на верхушку, по причине более высокого роста верхний этаж ёлки достался ей.
— Ты другого бойся, что «всё хорошо» не наступит, а я припомню — и твои обещания, и что на Север ненадолго, и про молочные реки в кисельных берегах.
Клянусь, расстроился. Положил обратно в коробку уродского мишку с верёвочной петелькой возле картонного уха и сел на стул.
— То есть тебе со мной плохо.
Та поняла, что перегнула палку, мигом соскочила вниз.
— Ну что ты! Очень хорошо. Что не мешает иногда стимулировать твоё честолюбие.
Поцеловала, прижалась. На том не остановилась. Для размножения коитус придумала природа, но для примирения и сглаживания ситуаций — конкретно человеческие женщины. В январе пятьдесят девятого уже точно знали: Алла беременна.
Весной получила право на первый отпуск, я не отгулял свой за предыдущий год. Выдалась чудная возможность пригласить родителей даже не в Ленинград, а в Мурманск, объясняя, что будущей матери длинные переезды не полезны.
Они приехали всей семьёй, впятером: отец Алексей Иванович, мама Анна Тимофеевна, сестра Зоя, братья Валик и Борис. Встречались на вокзале, и, что случалось крайне редко, прорезались искорки памяти настоящего Юры Гагарина. Подобные искорки давали надежду: его личность не уничтожена, она где-то, хотя бы осколки… Но, бросившись гжатским навстречу, я не разделял себя с предшественником. Это мои родители, мои братья и сестра, и точка!
