К сожалению, 769-ой истребительный авиационный полк 122-ой истребительной авиационной дивизии Военно-воздушных сил Северного флота находился весьма не близко от тёщиной кухни и жёниной спальни.

Я опустил на обледенелые камни единственный чемодан, пока что всё имущество свежеиспечённого офицера, и шумно вздохнул. Воздух был очень холодный, чистый и совершенно не такой, как в степи под Оренбургом. Там зимой морозно и сухо. Здесь с первых минут чувствовалась влажность, вызванная близостью моря, всего минус пять или минус восемь ощущались резче, чем двадцать в резко-континентальном климате. Вот ветер дул столь же безжалостно, но нёс он не песок, а снежную крупу, мелькавшую в свете скупых станционных фонарей.

— Лейтенант Гагарин?

Ко мне спешил какой-то младший чин в тулупчике. О номере поезда и времени прибытия командиру полка сообщено телеграммой.

— Я.

— Дежурный по полку приказал вас встретить и отвезти к месту ночлега. Ваши вещи?

— Только этот чемодан. Благодарю, идём.

Ехали совсем недолго, но провожатый был необходим. Не факт, что я быстро сориентировался бы среди двухэтажных коробочек жилого района, в основном в таких живут офицерские семьи. А уж определить стороны света по звёздам вообще не реально, потому что небо затянуто чернотой как окна во время войны светомаскировкой. Наверно, увижу луну и звёзды, только взлетев над облачностью, солнце вообще не скоро.

Не унывать! За службу на Севере положена масса льгот, по советским меркам — щедрых. Если у стрелкового лейтенанта базовая ставка оклада лишь тысяча двести, лётчику-лейтенанту положено тысяча пятьсот плюс за звание. Север даёт тридцатипроцентную прибавку и выслугу год за два.

Но за подобную щедрость придётся расплачиваться, тут без иллюзий. Коль государство больше даёт, больше и требует. А также экономит на другом.

Например — на жилье. Не сказать, чтоб Дергунов и Доронин не обрадовались моему появлению, оба приехали на день раньше. Парней впечатлило, что меня отправили к ним, хоть комната вмещала всего две металлические койки. Третьей не просто не имелось, она бы тупо не влезла. Одёжный шкаф заменили гвозди-вешалки, вбитые в стены и во входную дверь изнутри.

Мы сдвинули кровати и легли поперёк втроём, не раздеваясь, какая уж постель. Хорошо, что ростом не атланты, стандартная армейская койка с железной сеткой имеет габариты лежбища метр восемьдесят в длину и шестьдесят сантиметров в ширину. То есть даже моё щуплое тело не умещается перпендикулярно, ноги придётся поджимать или свешивать на пол, точнее — на составленные у кровати чемоданы.

— Никто из нас не имеет тяги к гомосексуализму? Нет? Тогда ночь проведём спокойно.

Юра фыркнул, Иван прогундел «ну и шуточки паскудные», после чего мы провели обязательный ритуал — достали немногое сохранившееся от даров Гульнары и ссобоек моих товарищей, налили по рюмашу. Я только пригубил.

— Парни, как оно здесь?

— Ну, по сравнению с Чебеньками наше Луостари — как Чебеньки по сравнению… да с чем угодно, с той же Москвой. Чёрная дыра, — объективно сообщил Дергунов. — За неимением другого занятия будет служба и одна только служба. Медицинского или кулинарного училища здесь нет, да и жён скоро выпишем — от них не побегаешь.

— Вы сюда ещё жён своих приведите, — хмыкнул Ваня. — А то слишком просторно. Юра, твоя, вдобавок, скоро родит.

Тот, обозрев границы нашего обиталища, всё на расстоянии вытянутой руки, здраво рассудил, что при таком раскладе ей лучше остаться на Большой земле и рожать под присмотром мамы.

— А снабжение? — я упрямо подумывал, как вызвать Аллу, дочь директора городского торга наверняка поинтересуется, что и почём здесь можно купить.

— Шмотья практически никакого, — ответил Доронин. — Бабы за обновками ездят на поезде в Мурманск. Зато кормёжка от души. Не поверишь, в офицерской столовой даже фрукты бывают. Чтоб не подцепили цингу.

Отказ от довольствия добавит двести рублей в бюджет, но здесь, за Полярным Кругом, переход на свои харчи пахнет чистым безумием.

К моменту, когда нырнул под одеяло, понял: существование в Луостари возможно. Но, несмотря на более высокий статус офицера по сравнению с курсантом, оно ещё более спартанское, чем в Чкаловском училище.

Было душно, три молодецких глотки на мизерный объём. И окно не откроешь, дубак. Такие дела.

Наутро, не особо выспавшиеся от тесноты, мы отправились представляться командиру полка, днем раньше он не смог выделить времени Доронину и Дергунову. Извиняюсь, сутками раньше, день здесь отсутствовал как явление. Все трое были обмундированы с училища в чёрные авиационные куртки, гордость молодняка. Как офицеры, имели право с повседневкой носить обычные брюки и ботинки, но предпочли сапоги, под них проще намотать очень тёплые портянки из дома. Мороз щипал уши, не прикрытые фуражками, и сами фуражки пришлось придерживать, чтоб ветром не унесло в НАТО, норвежская граница всего в паре-тройке десятков километров.

Городок освещался тускло. Наверно, чтоб не привлекать излишнего внимания со стороны вражеской авиации. Вместо рассвета проглядывали какие-то сумерки. Что-то внутри требовало: ночь же прошла, где утро, где день? Где-где, в Караганде! Там точно не видели полярную ночь.

Темень уже начала давить на психику, и что будет через месяц-два? Хочешь — не хочешь, а терпи до приезда эмиссаров Каманина. Больше двух лет.

Под ногами скрипел снег, какой-то более плотный, чем под Оренбургом, вдали слышался гул прогреваемых авиадвигателей. Но громче всего орали чайки исполинского размера, размах крыльев метра полтора, если не больше. В отличие от привычных чаек, сновавших над реками и озёрами центральной полосы, эти издавали исключительно противные звуки необычайной громкости и охотились не за рыбой. Здоровые как альбатросы, они колупались по помойкам. Когда находили что-то себе по вкусу, торжествующе взмывали в чёрное небо и уносили добычу. Не знаю, как у меня сложится ориентирование на местности, эти помойные птицы наверняка чувствовали себя в своей тарелке, дорогу к любимой мусорке найдут на раз, кто бы сомневался.

Женщина повела группу школьников разного возраста, видимо — в школу. Несмотря на сравнительно спокойный ветер, он хотя бы не валил с ног, детишки шагали один за другим, обвязанные верёвкой.

Ближе к КПП солдаты шуровали лопатами, пытаясь раскидать снег у въезда, и безнадёжно проигрывали бой с северной природой. Наши документы офицер проверил без особого тщания. Случайных шатающихся здесь не бывает.

«Вау, какие орлы пожаловали» от командира полка не услышал. Да и не ждал. Обнаружив, что у всех троих больше двух с половиной месяцев перерыв в лётной практике, подполковник Павел Бабушкин сказал как отрезал:

— Значит, забыли половину того, что знали. А в училище не получили и половины того, что нужно в полярной авиации. Просил же — присылать лётчиков с опытом хотя бы в средних широтах… Ладно, пехота, обратно не отправлю. Будем учить заново.

Я сдержал улыбку, гагаринская — она такая, не заметить невозможно, невольно вспомнив анекдот: «Забудь всё, чему тебя учили в институте, тебе это не пригодится. — Я не учился в институте. — Тогда вы нам не подходите, нам нужны люди только с высшим образованием».

— Есть учиться заново! — Юра опередил меня.

— Обживайтесь. Потом будем выводить по одному на спарке. Дальше — с ведущим как на поводке. Если через полгода вызреете из пехоты к самостоятельным заданиям, считайте себя чкаловыми.

Его можно было понять. Хрущёв сократил огромную сталинскую армию, сотни тысяч офицеров отправились на гражданку, в том числе опытные военные лётчики, далёкие от пенсионного возраста, а училища продолжали исправно штамповать выпускников-полуфабрикатов. Тем более авиаполк, в цивильном обозначении в/ч 74479, считался второй линии, здесь несли службу многие выпускники Чкаловского училища, получали квалификацию, гораздо быстрее — звёздочки капитана… и писали рапорт на перевод в более спокойные и комфортные места, если находили вариант.