Капитан, собравшийся было к офицерским хибаркам переодеваться, уставился на меня взглядом, по сравнению с которым взгляд удава на кролика — что нежность матери к ребёнку. Но разговор слышали технари, они точно молчать не будут.

— Ты берега попутал, сопляк?

— Никак нет! Стремлюсь проверить свой уровень подготовки в условиях, приближенных к боевым.

В Штатах, наверно, вся авиабаза делала бы ставки, не менее ста баксов на Акбулатова и в лучшем случае десять центов на меня. В Чебеньках ограничивались пачкой папирос.

Вообще удивляюсь, как командир полка допустил подобный вылет. Наверно, хотел показать всем, что курсантам не стоит себя переоценивать, тем самым обрубить неприятный шлейф от истории с Шевкуновым.

Капитан имел куда больший налёт, чем я в этой и в прошлой жизни вместе взятый. Но он не бывал во Вьетнаме, где лётчики на МиГ-17 крались на малой высоте и малом газу, едва не цепляя брюхом джунгли, а потом давали олные обороты, выпрыгивали из засады и расстреливали ничего не подозревающих наездников на «фантомах» и «тайгерах». Важно было справиться с самолётом, терявшим скорость на подъёме. И этот опыт у меня имелся, правда — на МиГ-21ПФ, когда судьбу боя решали мгновения. Если пилоты «фантома» засекут атаку, то поставят помехи, и на экране радиолокационного прицела — одно светлое пятно. МиГ-17 проще, прицел его пушек не сильно ушёл от применявшихся в Великую Отечественную.

Было самое начало июня, днём жарища, ветер, пылюка. Как не шуровали аэродромные по полосе, вычищая её, всё равно оставался неприятный шанс, что турбина засосёт какой-то мусор.

Поднялись, разошлись. Сближались параллельными курсами, в учебном бою лобовая атака строго запрещена и бессмысленна.

Я начал нерешительно, позволяя сопернику выйти себе в хвост, но не приблизиться на дистанцию прицельной стрельбы. Когда почувствовал — сидит крепко, включил домашнюю заготовку. Полный газ, форсаж, разгон. Ручку на себя, перегрузка вдавила в кресло, резко кабрирую, угол тангажа больше семидесяти. В переводе с авиационного на русский это означает, что самолёт идёт почти отвесно вверх, неизбежно теряя скорость, он же не ракета. Именно так во Вьетнаме прыгали вслед «фантомам», появляясь у них на радарах, когда избежать сближения уже невозможно.

Где Акбулатов? Молодец, вцепился, ползёт вверх с той же настойчивостью. Это не Вьетнам, соперник сзади, и там не приходилось в бою забираться столь высоко. Сказался помпаж, да и сверх десяти тысяч воздух разрежен, движок теряет тягу. У капитана тоже. Резво меня не нагонит.

Скорость упала совсем… Насколько я знаю, «колокол» на МиГ-17 не исполняли, только на поршневых, позже на истребителях четвёртого поколения и Л-39. Если не удержусь и свалюсь в штопор, высота позволит вывести машину в горизонталь, вот только капитан закончит выравнивание раньше и выберет оптимальную точку для расстрела.

Инструктор поступил именно как инструктор, не доводя до греха. В итоге мы перевели самолёты в горизонталь практически одновременно, но у меня метров триста запаса высоты, я опустил нос и бросился на соперника как коршун на мышь. Поскольку скорость мала, и МиГи ведут себя как сонные, улизнуть он не смог. Я жал на гашетку, когда хвостовое оперение капитанского «семнадцатого» выросло уже не в прицеле, а в переднем стекле кабины, и меня сильно швыряло от близости к впереди идущему самолёту, пришлось рвать вправо, чтоб элементарно не протаранить.

— Ангара-четыре, я Енисей-три. Вы подбиты с расстояния менее ста метров.

— Енисей, пленку проявим — посмотрим. Возвращаемся.

С земли наше барахтанье выглядело не слишком зрелищно, на высоте свыше десятки самолёты видны как маленькие точки и больше заметны по белым инверсионным хвостам. Радарные метки, думаю, в какой-то момент практически совпали, оператор решил — вот-вот произойдёт столкновение. Когда я вылез из кокпита и спустился на раскалённый под солнцем бетон, болельщики понятия не имели, чем закончился скоротечный вылет. Конечно, вышка слышала наш короткий диалог перед тем, как запросили посадку. Но, естественно, никто пока даже не предполагал, что юнец уделал ветерана.

Собрались у палатки-столовой после обеда, старшина притащил влажные ещё отпечатки. Готов побиться о заклад, дай лётчикам журналы «Плейбой» со знойными красотками в глянце, они бы не вызвали такого интереса, как эти фото.

— Из самолёта товарища капитана. Он стрелял раньше.

Из вежливости да субординации не сказал очевидное: с такого удаления и под таким углом не попасть даже чудом. А когда комполка взял в руки моё фотохудожество, бросил только короткое «ёпс». Потом достал из кармана пачку «Казбека» и протянул кому-то из подчинённых.

— Не знаю, Ядкар Шакирович, упрекать тебя за проигрыш или представлять к награде за то, что сумел воспитать такого курсанта.

Чувствуя себя в фаворе, я рискнул вмешаться.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник! Товарищ капитан — лучший инструктор, с кем мне приходилось летать, и здесь в полку, и на гражданке в аэроклубе. Буду счастлив продолжить подготовку под его руководством.

Колкий взгляд восточных глаз сказал мне: ну-ну, малец, мало того, что натянул меня при всём честном народе, так ещё назоляешься!

— Сержант, никто инструктора тебе и не меняет, — кивнул полковник. — Лучше признавайся, это Акбулатов учил тебя ставить МиГ на свечку?

— Никак нет. Он научил меня чувствовать самолёт в предельных режимах. А «колокол» я выполнял в аэроклубе на Як-18, — вралось легко и вдохновенно, словно сам верил сказанному. — Решил проверить, почему бы и не… да. Запас высоты был конский, любую ошибку исправил бы три раза.

— В реальном бою погиб бы. Нельзя терять скорость почти до нуля.

— Так то — единоборство, товарищ полковник. Любой современный бой — групповой. Там что-то другое надо придумать, для противника неожиданное. Я пока не умею, опыта нет.

Мой прикол с Акбулатовым и показная скромность при разборе полётов частично сгладили эффект после ЧП с Шевкуновым. Старые пилоты полка не то, чтобы подобрели, но признали: из меня вправду получается лётчик, а не просто нарушитель приказа инструктора. Понятно, что старлей при встрече отворачивался и даже не отвечал на отдание чести.

Надо сказать, что в гарнизонах ещё так-сяк, а в аэродромной обстановке сословно-чиновные различия стираются, если не полностью, то быстрее, чем, скажем, у наземных. И лётный состав, и технари несут службу в обмундировании без знаков различия. Общение на «ты» довольно часто проскакивает, даже когда младший обращается к старшему, если тот, конечно, позволяет. Поэтому на неотдание чести смотрят сквозь пальцы.

Так прошёл июнь. Вечером в степи основательно холодало, суточный контраст температур весьма заметен по сравнению со средней полосой России. Мы после службы гоняли в футбол, покрытые пылью по самую макушку, обливались водой из бочки и отрубались крепким сном как младенцы, стоило голове прикоснуться к подушке. Учитывая полётное напряжение, курсантов больше не поднимали ночью ради неожиданного марш-броска, как это случалось в Чкалове, «чтоб служба мёдом не казалась». По медицинским нормам, в воздух выпускается только выспавшийся и отдохнувший пилот. Несмотря на отсутствие многих комфортных удобств, мне в Чебеньках откровенно нравилась.

Вот только не хватало Аллы. Влюбился? Не знаю. Самая первая девушка, приглашённая на танец, ни к чему не обязывающий, и избранница? Невозможно. Но после короткого отпуска скучал, очень. Поэтому разинул варежку, не смея поверить глазам, когда в воскресенье, это было начало июля, и курсанты, чтоб не охреневали от безделья, привлекались к уборке территории, увидел два авто у КПП — «козлик» генерала и белый «Москвич-401».

— Дергунов! Остаёшься за меня.

Сам рысью бросился к шлагбауму — как был, в пыльных сапогах и грязных галифе, сверху только майка и пилотка.

Василий Харитонович, принявший доклад подбежавшего дежурного по части, узнал меня и поманил.

— Товарищ генерал-майор! Личный состав первой учебной эскадрильи несёт службу по уборке территории палаточного городка. Помощник командира взвода сержант Гагарин.