Последний щелчок дверного замка эхом отозвался в подъезде. Для Зуевой всё произошедшее стало ещё одним признаком того, – а признаков становилось всё больше, – что в квартире напротив живёт не просто семья Онисиных, а люди, ведущие тёмную политическую деятельность.

Офицер НКВД глазами пробежал по придомовой территории: он с профессиональной бдительностью, тщательно выискивал мелочи, которые могут привлечь его внимание. Георгия пришлось остановить у воронка. Неискушённого и безвинного юношу планировалось заковать в наручники. Несмотря на то, что двор был тихим и пустым, Черненко это не нравилось.

– Надумаешь рыпаться – могу твёрдо обещать, что эту ночь ты проспишь стоя, – предупредил Черненко.

Ответа на угрозу не последовало. Получилось иначе: с размаху, со всей силы, самой острой частью локтя Георгий ударил майора в правый бок. Тело энкавэдэшника поддалось, ослабло. Первой мыслью его было, что паренёк воспользуется первым и последним шансом сбежать. И Георгий побежал, оглядываясь по сторонам и разразившись слезами. Он не видел стоящего позади майора, который, напрягаясь всем телом, доставал пистолет, чтобы выстрелить бегущему в спину. Онисин ощутил, что внезапно попал в некий мучительный сон, где время, когда отца увезли энкавэдэшники, мать и младшего брата выселяли из квартиры, а его самого едва не застрелили, текло странно и искусственно, и он судорожно пытался проснуться – освободиться из этого ужаса.

Георгий пытался успокоить себя какими-то бессмысленными словами. Наконец всё позади него утихло; он добежал до какого-то многоэтажного дома, скрылся за его углом и задрожал.

Когда он удирал от Черненко, то даже не успел оглянуться назад и не заметил мать и Кирилла, выходящих из подъезда. Но зато он почувствовал, будто кто-то провёл по его сердцу ледяными пальцами – возможно, это был укол совести: по отношению к семье он повёл себя плохо.

– Простите меня, – искренне прошептал он.

Ветер ерошил ему волосы. А быть может, это был вовсе не ветер, а слова майора:

– Позже с ним разберёмся.

Кирилл прижимался к матери. Он казался совсем маленьким.

– Всё взял? – осторожно спросила Светлана Матвеевна у сына.

– Самое необходимое, как ты велела, – спокойно ответил Кирилл. – Мам, я тут подумал… Куда же мы пойдём без папы и Георгия? – последние три слова он проговорил с особой интонацией.

Женщина вздрогнула, как от удара. Ей самой было понятно, что идти-то некуда.

– К папиному другу, он обязательно поможет, – тихо сказала она, хотя на самом деле ей хотелось громко кричать. Но нельзя. Нельзя.

– Да?

Где-то глубоко внутри себя Светлана Матвеевна почувствовала сигнал тревоги. Но всё же с уверенной интонацией ответила сыну:

– Да. Выше нос.

Сама же была вне себя от горя.

Энкавэдэшники уже умчались на своём воронке, издающем тяжёлые, сердитые звуки. Онисины брели-шлёпали по извилистым, подобным лабиринту улицам, ощущая страх и дурноту. На пару минут воцарилось молчание. Кирилл всё ещё шёл под рукой матери, но порой замедлял шаги и оглядывался.

Они пешком добирались к Владимиру Глебовичу Василевскому, другу Андрея Сергеевича. Кирилл уже перестал ориентироваться в домах, дворах, районах: с матерью он сворачивал сначала в один квартал, потом они ныряли в другой.

Сердце мальчишки прыгало мячиком, во рту словно застрял ком, под ребром кололо.

Кто-то позади хрипловато и несмело крикнул:

– Мама!

Обладателем голоса был Георгий. Всё это время он шёл за ними: то крался, как тигр, то стремительно влетал за угол, оказывался в тупике, находился на незнакомых улицах… Дышал юноша со свистом, а сердце билось быстро-быстро, словно у кролика.

На Георгия нахлынула волна любви: вначале он крепко и по-мужски обнял брата, затем обнял и поцеловал мать в щёку, зная, что она сейчас злится на него.

– Храбрец… Сколько раз говорила тебе не лезть на рожон!

Кирилл кивнул в такт словам матери, затем зачарованно спросил у старшего брата:

– Ты их всех победил, правда?

– Нет. К сожалению, не победил. Я убежал.

Светлана Матвеевна испустила глубокий вздох смирения, присущий любящему родителю.

– Куда вы идёте? – поинтересовался Георгий.

– К дяде Володе, – угрюмо сказал Кирилл.

– Мы рассчитываем на его помощь, – измученно добавила Светлана Матвеевна.

Неясность и неопределённость застали семью Онисиных врасплох. Остальную часть пути к Владимиру Глебовичу они преодолевали молча, смотря под ноги. У подъезда, казалось, общий страх Онисиных понемногу стал проходить: благо в окне квартиры цокольного этажа сквозь прозрачную занавеску пробивался свет. А это значило, что Василевский был дома.

– Всё нормально, мам? – Георгий положил руку на плечо матери.

– Конечно.

Все трое нырнули в подъезд и подошли к нужной двери. Указательный палец Светланы Матвеевны ненадолго завис в воздухе, затем прильнул к звонку. Трудно сказать, сколько раз она звонила. По крайней мере, раз пять точно. А может, и десять. Сердце женщины билось ровными толчками. Что касается Георгия, то в его голове крутилась одна и та же мысль: «Он ведь дома. Почему тогда не открывает?»

– Мам, пойдём, – наконец сказал Георгий раздражённо. – Он всё равно не откроет. Чего стоять?

Светлана Матвеевна отёрла глаза, наполненные слезами:

– Люды нет, она на работе. Но Володя же дома, я знаю. Он всегда в обеденное время приходит с работы.

– Может, он не слышит? – отозвался Кирилл.

На холодной бетонной лестничной клетке Онисины продолжали надеяться, рассуждать и жать на звонок.

Владимир Глебович на цыпочках подошёл к входной двери и осторожно спросил:

– Кто там?

– Володя, это я, Света Онисина. У меня дело срочное к тебе. Открой, пожалуйста! – сказала женщина. Она заставляла себя говорить это лёгким, спокойным тоном.

Хозяин квартиры взглянул в глазок. Немного подумав, спросил:

– Ты зачем сюда пришла?

Глотнув воздуха, Светлана Матвеевна залепетала:

– Володя, мне детей не с кем оставить, а я на работу спешу. А Андрея вчера… Ну, ты, наверное, уже в курсе…

– В курсе! И дверь не открою! – грубо ответил тот.

Светлана Матвеевна растерянно добавила:

– Нам некуда идти, Володя.

– А я тут при чём? Идите отсюда подобру-поздорову, не то милицию вызову! – решительно заявил мужчина.

Слёзы из глаз женщины потекли по щекам тонкими ровными линиями. Она поняла, что в этой жизни она теперь должна рассчитывать только на саму себя. Ей ничего не оставалось, как зашагать со своими детьми вниз по ступенькам.

Георгию и Кириллу стало немного полегче, когда они приблизились к гостинице. Пока они сидели в холле и ели мороженое, их мать направилась к стойке регистрации, одновременно пытаясь уловить мысли и настроение работницы, которая в это время смеялась, болтая по телефону. На минуту девушка отвлеклась от разговора и покосилась на Светлану Матвеевну, осторожно сказав:

– Мест нет.

Светлана Матвеевна немного поколебалась:

– Ольга… вы же родственница Галины Никаноровны… я вас узнала. Я её соседка. Вы меня не помните?

Всё это время девушка-администратор продолжала разговаривать по телефону, параллельно недовольно перебрасываясь словами с Онисиной.

– Всего на одну ночь. У меня дети.

– Я это понимаю, женщина. Но у нас нет мест, – быстро отвечала она.

– В самом деле? Ведь вы даже не посмотрели.

Администратор нахмурилась:

– Вы думаете, я не знаю, есть в гостинице места или нет?

Светлана Матвеевна уставилась в кафельный пол вестибюля. «И сюда слухи добрались», – подумала она.

– А резерв? Он же всегда есть. Посмотрите.

Измученный взгляд Светланы Матвеевны снова пал на девушку и стал более пристальным.

Администратор прикрыла рукой телефонную трубку и, посмотрев на посетительницу с сомнением, длинно вздохнула:

– Уважаемая, это не бюро добрых услуг. Не мешайте мне работать.

Светлана Матвеевна достала кошелёк, не зная, получится у неё что-то или нет. Раньше она никогда так не делала, но бо́льшую часть денег всё же вытащила: вдруг что-то из этого выйдет?