– Вот, возьмите, пожалуйста. Если не хватает – добавлю, сколько скажете.

Увидев деньги, администратор напрягла глаза, нахмурила брови, хмыкнула и повернулась к женщине спиной. Светлана Матвеевна будто провалилась в какую-то глубокую дыру. В висках стучало. Видели ли ее сыновья? Конечно, они видели. Они взглядами словно изучали ее, держащую эти деньги в руке. Георгию вообще очень хотелось крикнуть матери, чтобы она оставила в покое ту неприятную бесчеловечную девушку, что нельзя так перед той унижаться. Но мать уже это сделала, вновь и вновь повторяя что-то невнятное.

День шел на убыль, близился к сине-черному вечеру. Светлану Матвеевну била дрожь, и она не могла с ней справиться. Деньги она убрала назад в кошелек и с тусклым видом направилась к детям.

– Мама, куда дальше пойдем? – медленно проговорил Кирилл.

Георгий с матерью переглянулись и чуть занервничали.

Голос Светланы Матвеевны сломался, но глаза оставались сухими и бесстрастными – ничто не даст ей уйти камнем под воду. Сложная отчаянная жизненная ситуация заставила их троих сплотиться в крепкую семейную ячейку: они есть друг у друга, и они стали еще сильнее, чем были раньше, несмотря на дико щемящую боль в груди.

Погода стояла по-прежнему прохладная, но без дождя. Светлана Матвеевна бродила с детьми по ночному городу в надежде отыскать хоть какое-то местечко, где они смогут скоротать время и не попасть в беду. Георгий тихо насвистывал какую-то мелодию сквозь зубы; Кирилл, перебирая ногами, хмурился и морщился от усталости:

– Мам, я больше не могу идти…

– Сейчас что-нибудь придумаем, зайчик. Потерпи немного. Георгий, – обратилась она к старшему сыну, – понеси Кирилла.

Они остановились. Тут же, не задумываясь, Георгий протянул матери дорожную сумку, а сам подхватил брата на руки. Фонари освещали дорогу, вырывали из темноты десятки небольших домов. Где-то вдалеке в каком-то доме слабо светилось окно.

– В том доме еще горит свет. Постучим? Может, нам откроют?

– Сомневаюсь, мам. В этом городе нас к себе никто не впустит.

– Авось повезет.

Дом оказался огромным, чем сильно отличался от других, расположенных на той же улице. Через калитку Онисины особо ничего не увидели, хоть мозоль на глазу набей. Зато услышали слабое потрескивание, которое ежесекундно усиливалось – к забору неслась собака, и ее лай придал Георгию неприятной бодрости:

– Мам, не звони. Это плохая идея.

– Собаки испугался? Ну что ты как маленький!

Кирилл простодушно взглянул на брата и признался ему, что очень устал и что его ноги сильно болят.

– Можно мне поспать?

– Угу.

Кирилл обнял брата, устало положил голову на его плечо и зажмурил сонные глаза, лишь приоткрывая их время от времени.

Светлана Матвеевна, как казалось ее старшему сыну, бесцельно давила на звонок и теребила калитку в заборе.

Полная женщина лет сорока пяти, кутаясь в махровый халат, топала к ним по извилистой черной тропинке. Открыть дверь незнакомцам даже не попробовала, да и ей не хотелось. Нагоняй им не устроила, лишь недовольно спросила:

– Вам чего надо?

Левая рука Светланы Матвеевны нырнула в сумочку и достала оттуда деньги:

– Простите, нам негде переночевать… В гостинице мест не оказалось… Вы не пустите нас хотя бы на одну ночь?

Женщина взглядом следила за тем, как Светлана Матвеевна сжимает в руке купюры.

– Дети ваши?

– Мои. Младший уже засыпает. Мы много места не займем.

Разгорающееся любопытство побудило хозяйку дома взглянуть на золотые сережки Светланы Матвеевны, и та вполне поняла, что от нее требуется. Не отрывая зачарованных глаз от поблескивающих украшений, женщина подошла к Онисиным ближе, брезгливо приняла оплату за ночлег и добавила:

– Этого мало. Сережки тоже снимай.

Оцепеневший Георгий был на грани паники: если сейчас эта женщина не откроет дверь калитки, останутся они на улице без денег и без материного золота. И что тогда?

Светлана Матвеевна поспешно сняла серьги с ушей и в раскрытой ладони просунула их сквозь штакетины забора.

– Входите.

Когда хозяйка дома одной рукой открыла калитку, свет на ее лицо упал так, что Георгию показалось, будто перед ним страшная змея – жирная, извивающаяся, противная, с жесткими черными сальными волосами. Войдя в ограду, они поняли, что ведут их не в дом, а на задний двор, заросший сухой травой, а манящее крыльцо вдруг показалось таким далеким и недостижимым…

– Идите-идите, – женщина бешено махала руками в сторону накренившейся утлой постройки.

Сонный Кирилл прижимался к шее брата, и его маленькое расслабленное тело казалось тяжелее, чем есть на самом деле. Ноги Георгия дрожали от напряжения, голова сильно болела. Вздохнув, Онисины остановились у деревянной постройки.

– Спать будете в амбаре, – скомандовала женщина. Ей пришлось приложить усилия, чтобы сохранять более-менее приятный тон голоса.

В голове Георгия пронеслась мысль: «Смотря правде в глаза, нужно признать, что некоторые свиньи ночуют в лучших условиях».

– Спасибо вам большое, – с недоумевающей и болезненной улыбкой произнесла Светлана Матвеевна.

Георгий поначалу даже отпрянул от увиденного, затем с отвращением осмотрел амбар и спросил без шуток:

– Так а где же здесь спать?

– Спальных мест нет, – констатировала хозяйка, расхаживая по амбару. – Можете что-то подвинуть. Я разрешаю.

– Спасибо…

Пребывая в самом скверном расположении духа, женщина, вертя в пальцах серьги Светланы Матвеевны, с недоверием заявила:

– Выносить ничего нельзя.

В общем-то, из амбара нечего было выносить. Там хранилось какое-то барахло, да и только.

Георгий с нахлынувшей на него волной отвращения задал вопрос:

– Вода у вас есть?

– Не-а. Воды нет. Не шуметь. Все спят.

Сунув руки в карманы халата, хозяйка вышла наружу, прошла по дорожке и нырнула в дом. Онисины остались в амбаре одни. Он казался им свинцово-серым. За то время, которое они осматривались здесь, уже несколько раз успела поскрестись мышь. Ничего удивительного, ведь все было покрыто плесенью и пылью. Светлана Матвеевна плотно закрыла дверь.

На глаза Георгию попались ветхие коробки и отсыревшие мешки: он сносил их по одному к матери, затем возвращался обратно к хламу. Кирилл спал комочком на старых газетах.

Тяжело дыша, Георгий опустился на полуразваленную табуретку. И хуже всего было то, что он только прикрыл глаза, как тут же сидя уснул.

На часах было десять.

В голове Светланы Матвеевны – она лежала лицом к стене – студеные мысли мчались по замкнутому кругу со скоростью белки в колесе: выселение из квартиры сильно огорчило ее; ей, разбитой женщине, теперь нельзя было знать наверняка, что ждет ее детей завтра. Женщина еще пару часов вглядывалась в темноту отвратительного амбара, но наконец заснула.

Рано, в восемь с небольшим утра, в кабинете работников НКВД произошел разговор. Майор Черненко закрыл на минуту глаза и втянул сухими губами глоток чая.

Лейтенант Каменев обратился к Черненко:

– Тимофей Афанасьевич?

– Валяй.

Лейтенант позволил себе роскошь отвлечься от заполнения отчетов. Он немного помолчал (видимо, готовился сострить), а потом спросил:

– В цирк со своей завтра не хотите сходить? Сам не могу.

– А? – быстро переспросил Черненко, отрывая верхнюю губу от ободка кружки. – Почему?

– Теща завтра приезжает, цирк дома будет.

И лейтенант Каменев издал приглушенный звук, означающий смех.

– Слушай, я не умею отдыхать, честное слово, – отстраненно выговорил Черненко.

Он казался невыспавшимся и чем-то удручен.

Стоя у окна, Тимофей Афанасьевич бледно и глубокомысленно заулыбался. Напрягая глаза, разглядел Онисину, спешащую к зданию комиссариата. Сделал длинный вдох, краткую паузу и выдох усталости. В последнее время он стал раздражаться по пустякам. По привычке пальцами побарабанил по подоконнику.

В кабинете гуляли холодные сквозняки. Каменев достал из верхнего ящика два билета и небрежно положил на угол стола.