– Спасибо, сынок, – сказала она Георгию, и в ее голосе чувствовалась какая-то особенная материнская благодарность.

Сыну было больно смотреть на это.

На мгновение офицер глянул на сержанта: тот, крайне озадаченный заполнением журнала, склонил голову, утопая в работе.

– Ладно, – снисходительным тоном произнес энкавэдэшник и нахмурился. – Давайте передачку.

Эти спасительные слова человека, даровавшего Онисиным привилегию, пролетели по тусклым коридорам здания комиссариата и словно бы заглянули в пару кабинетов. Светлана Матвеевна, быстро уложив все, передала сверток офицеру, и тот быстро проскользнул назад через проходную. За ним лязгнула железная дверь.

В тот день майор государственной безопасности Тимофей Афанасьевич Черненко почувствовал, что одинок, как никогда в жизни. За излишнюю разговорчивость с сотрудником комиссариата и заинтересованность в том, чтобы дать ему взятку (за так называемое «одолжение» для супруга) Светлане Онисиной могли бы задать жару, но в этот день удача прочно стояла на ее стороне. Счастливые мать с сыном вылетели из государственного учреждения, не оборачиваясь.

С подозрительностью, читающейся во взгляде соседки Онисиных – Зуевой Галины Никаноровны, учительницы литературы школы № 52, – Светлана Матвеевна столкнулась вечером того самого дня во время очередного дежурства на лестничной клетке. Женщина, обитающая в квартире напротив, держа авоську, поднималась вверх по ступенькам. Бросила коварный взгляд на Онисину; ее улыбка застряла между кривых, неумело накрашенных, морщинистых губ.

Светлана Матвеевна стремилась избежать болтовни с пожилой учительницей, ей хотелось со скоростью пули справиться с мытьем пола, благо остался лишь небольшой островок под электрическим щитком, и захлопнуть за собой дверь.

– Добрый вечер, Светочка, – промолвила Галина Никаноровна. Ее гулкий хрипловатый голос порхал по подъезду.

– Добрый вечер, – с болезненной вежливостью ответила Онисина, поднимая голову, выполнив общественный долг.

Стыд полностью поглотил ее.

«Вы, скорее всего, ненавидите меня, потому что сплетни и прочая чушь, которым вы поверили, разлетелись по квартирам раньше визита НКВД. Смешно. Что? Теперь наша семья с изъяном? Хуже алкоголиков? Хулиганов? Дебоширов? Думайте как знаете, ваше право, но, пожалуйста, не задавайте мне вопросов!» – мысли Светланы Матвеевной бегали беспорядочно.

А ведь Галина Никаноровна могла бы стать превосходным палачом, ставя собеседника в жалкое положение:

– Слышала, у вас неприятности…

Кажется, ухмылялась и охала учительница довольно демонстративно. Наконец, позвякивая ключами, она заскребла ими в своем дверном замке́.

– Это просто недоразумение, – объяснила любопытной соседке Светлана Матвеевна, выжимая мокрую тряпку.

«Пусть трижды будет проклят этот чистый пол», – подумалось ей.

– Сомневаюсь, Светочка. Народный комиссариат внутренних дел СССР ошибок не допускает – не дураки там сидят. Совершенно точно. Кто бы мог подумать, что такой человек, как Андрюшенька…

Галина Никаноровна, затаив под ресницами жирные капли неприятного удивления, нагло посмотрела соседке прямо в глаза.

Светлана Матвеевна не дала соседке договорить, развернулась и помчалась в квартиру. Необъяснимо сильно слезы текли по багровым щекам Онисиной.

В 7:00 утра следующего дня семейство Онисиных в неполном составе сидело за столом так, будто позировало для семейного портрета. Георгий и Кирилл имели привычку начинать завтрак с ароматного сладкого чая и хлеба, намазанного маслом, но в эти скверные дни ничто не приносило детям радости. НКВД – второе имя недобрых чувств.

– Отдохни сегодня, Кирилл, – мягко произнесла мать, протягивая сыну горбушку хлеба. – Я вернусь с работы – помогу тебе с нотами.

– Нет, мам. Я не буду дурака валять. Мне нужно репетировать.

– Репетируй-репетируй, пока пианино не забрали, – неуклюже пошутил Георгий.

– Нельзя так шутить, Георгий. Скоро все наладится, потерпите. Нам всем сейчас тяжело.

– Прости, мам. Давай я останусь с Кириллом? Помогу ему.

– Разучим что-то новое? – спокойно и нетребовательно спросил Кирилл.

– Конечно!

Нетерпеливый стук в дверь воспламенил души матери и детей:

– Папа наш вернулся!

Щеки Светланы Матвеевны залились краской. Она резво отложила нож, смазанный маслом, и едва не пролила на себя варенье, вставая со стула; ее рука пробежала по волосам – женщина в смятении поправила прическу и бросилась к двери встречать мужа.

Ей и ее сыновьям стало лучше, пока в коридоре не зазвучало:

– Разрешите?

Странно было видеть вновь офицера НКВД Тимофея Черненко с опущенными вниз глазами и новой ярко выраженной морщиной на щеке. Со времени его недавней встречи с Онисиными, казалось, прошли ровно сутки – и вот теперь он снова на пороге их квартиры.

– Ой, а где Андрей? – растерянно поинтересовалась Светлана Матвеевна.

– Ему еще нужно какое-то время побыть на допросе, – сказал Черненко, и вдруг на его лице появилась улыбка маньяка.

Онисина попятилась назад, увидев остальных сотрудников НКВД. Не разуваясь, они вошли в квартиру.

– Чем могу помочь? – серьезно спросила Онисина.

– Помощь ваша не понадобится, Светлана Матвеевна. У меня для вас кое-что есть.

– Что же?

Майор Черненко пальцем подозвал лейтенанта лет двадцати пяти. В руках лейтенанта был документ, который он передал в руки старшему по званию. Тот, будто старый приятель семьи, вложил лист бумаги в ладони хозяйки квартиры.

– Пожалуйста, ознакомьтесь. Здесь все написано. Если не понятно будет, я разъясню, – неохотно произнес энкавэдэшник.

Светлана Матвеевна, кажется, перечитывала каждое слово в письме. На последней строчке она остановилась, нахмурившись.

– То есть как освободить квартиру? – напряжение в голосе женщины росло, она нервничала. – Я вовсе не понимаю, правда… А куда мы пойдем?

Черненко пожал плечами:

– Других предписаний у меня для вас, к сожалению, нет.

– Я уверена: это какая-то очередная ошибка. Может, адресом ошиблись? – приглушенным голосом молвила женщина.

– НКВД не ошибается, даю гарантии. Собирайтесь, а мы подождем вас у подъезда.

«Как же ты по ночам спать-то будешь, подлец?» – подумала Светлана Матвеевна и, скрестив руки на груди, взялась за локти.

– Не затягивайте, – бросил майор.

На пару секунд воцарилась тишина. Короткой очередью отряд НКВД начал продвигаться к выходу. К добру ли, к худу ли, но и честолюбивый офицер Черненко уже разворачивался, чтобы уйти, как Георгий – сын-умница Онисиных – стремглав выскочил из-за стола и налетел с кулаками на мужчину. Ударить майора НКВД было той еще ошибкой Георгия – офицер схватил юношу и ловко, с пугающей скоростью, уложил его на пол. Поступок энкавэдэшника был понятен: никто с Онисиным-младшим не стал бы церемониться.

– Бодрый мальчик. Нам такие нужны, – хмыкнул Черненко, и лицо его напряглось.

– Я тебе не мальчик! Я – сын врага народа! – Георгий выговаривал каждое слово яростно и громко.

– Георгий, прекрати! – еле шевеля губами, проговорила его мать.

– Вот и пойдешь с нами, сын врага народа, – по-собачьи оскалившись, сказал майор, крепко сжимая Георгия. – А ты собралась и освободила жилплощадь! Живо! – грубо приказал он Онисиной.

– Замолчи! Не смей так разговаривать с моей матерью! – кричал Георгий.

Горячность в голосе сына пугала Светлану Матвеевну.

Не обратив внимания на отчаяние Онисиной, энкавэдэшник наклонился к Георгию, лицо которого приняло то злобное выражение, какое чаще всего можно увидеть у особо опасных преступников или воров-рецидивистов. Наглый юноша нравился Черненко все меньше и меньше. С внезапным торжеством майор, сутулясь, поднял Георгия и вытащил его из квартиры. Естественно, руки он ему заломил.

Галина Никаноровна, стоя у двери своей квартиры, увидела, как мужчина в форме пару раз смачно ударил парня на лестничной клетке.

– Посадят или не то хуже – убьют, – решительно прошептала она.