– Пожалуйста, Кирилл, смелее! Пожалуйста… – крик Георгия перешел в мольбу.
Он робко, слабо, невнятно повторял одно и то же, продолжая подсаживать Кирилла. Раскаты голосов конвоиров звучали в ушах, пулями били в виски. Склоненные, беспокойные фигуры жен врагов народа поднимали лица – собственно, лиц уже не было, остались лишь черные тени, которые съели все черты, – умоляюще, жалобно, боязливо, но военизированная охрана монотонно и размеренно запускала их пачками в вагоны с отношением лишь чуть лучшим, чем к скоту.
Кириллу, чувствовавшему себя немощным и виноватым перед братом и мамой, пришлось резко повзрослеть, перешагнуть через свой страх. Заставив себя и абсолютно наплевав на то, как это выглядит со стороны, он, как чудовищно подвижная дрессированная обезьянка, вдруг потянулся-поскребся вверх по столбу. Должно быть, так проявилась его отчаянная любовь к матери. Мальчику было страшно. Страшно было всем.
Его рукам стало очень больно, тело дрожало от пронзительного напряжения, как осенний лист на ветру, из глаз текли обжигающие водопады слез отчаяния и беспомощности, но этих нелепых капель ребенок не чувствовал – сквозь пелену он выглядывал маму. Он даже пытался махать ей, пока еще не видимой: весь свой вес он перекинул на левую руку, а правой разрывал воздух.
– Мама! Мама, где ты?! – кричал Кирилл, и в голосе его чувствовалась обида, ведь нечестно поступает с ним судьба – оставляет сиротой в столь детском возрасте! Но Светлана Матвеевна, полная страха и изумления, в эти мгновения смотрела в другую сторону.
Минута – и в воздухе голубем летит зов. Ей послышалось, что где-то вверху разносится голос ее младшенького, его крик: «Мама!» Но она решила, что это – резкое помутнение рассудка, что голос сына ей только кажется. Она не догадывалась, что ей необходимо было посмотреть вверх, а не вокруг.
Охрипший Кирилл обращался уже не столько к матери, сколько к себе, прося не сдаваться, заставляя себя кричать что есть мочи.
Там, на столбе, он смотрел на крыши вагонов, хотя на самом деле это они на него глядели – жадно поглощали лучи дневного солнца и накрывали собой загнанных людей. Впервые, всего за несколько секунд, ребенок заметил, как эти уродливые и мрачные железные коробки похожи на тюрьмы.
В последние несколько секунд Кирилл понял все и ахнул: ненавистный поезд скоро отправится в путь. Последние заключенные, испытывая стыд и испуг, спотыкаясь, поднимались по ступенькам и пропадали во тьме вагона, бормоча себе под нос то ли молитвы, то ли проклятия.
Светлана Матвеевна, прикусив полные страдания губы, вертела головой в разные стороны, не в состоянии поверить, что где-то среди всей этой суматохи к ней взывает ее сын, но лица Кирилла она не отыскала. Ее била дрожь, дыхание струйками текло наружу.
Георгий и Кирилл перестали понимать, как им поступить дальше. Им хотелось, чтобы все заключенные просто остались на перроне. Всем прощающимся это хотелось. Хотелось самого простого – не расставаться.
Но на глазах всех оставшихся на платформе людей огромные грохочущие двери вагонов, вызывающих дурноту, закрылись. Светлана Онисина, как и все прочие заключенные, пропала в темном паршивом гробу на колесах. Состав затрубил, а затем полетел вместе с ветром в никуда – куда дальше, чем должно было.
– Нечего тут смотреть… – выговорил мужчина, стоящий около Георгия.
– Вы знаете, куда поехал этот поезд? – поинтересовался у него юноша.
– В лагерь для жен изменников родины, в Акмолинск.
– А где это?
– Далеко, сынок. В Казахстане.
Страшное представление прошло, и толпа народа рассеялась. Тех, кто не прощался тут с родными, а был просто зевакой, охватило чувство облегчения и покоя, будто гора спала с плеч, и все страхи, кажется, прошли. А вот Георгий стоял на перроне, еле дыша и чуть не рыдая – ведь теперь они с братом, разлученные с матерью, действительно оказались загнанными в угол.
– Слезай, Кирилл! Нам нужно идти! – крикнул Георгий брату.
– Нет! – плакал тот. – Мама уехала, бросила нас и больше не вернется!
– Она не бросила нас! Она вернется. Обещаю! – Георгий уперся в младшего брата пронзительно пугающим взглядом.
– Ага… Я тебе не верю!
– Маме твое поведение не понравилось бы! Слезай, я что-то тебе расскажу.
Кирилл, скользя вниз по столбу, стонал и причитал.
Георгий даже в мыслях понимал, что теперь ему предстоит быть родителем – опекать, охранять, обеспечивать младшего брата. Старший Онисин размышлял: можно ли жить и радоваться жизни на воле и одновременно так ее ненавидеть? Отец велел ему держать хвост морковкой, но как? Эта мысль беспокоила парня.
Кирилл, оказавшись внизу, присел на корточки и прикрыл глаза, начав снова горько рыдать. Успокоиться не получалось. Георгий опустился на колени и, сильно нервничая, попробовал обнять брата. Они оцепенели и потеряли на какое-то время рассудок. Казалось, горе хотело удержать ребят, всосать их в себя. Навсегда.
Потом старший Онисин обхватил руками белое, как живая маска ужаса, лицо брата, повернул к себе и, не сводя с него глаз, произнес:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
