И если говорить на чистоту, то местных не очень занимала история Новикова, многим, как и Ивану, больше хотелось обсуждать нечисть, проклятье и человека, который сможет все исправить. Конечно же, этим человеком оказался не глава поселения, а какой-то защитник, выбранный птицами.

– Что за защитник? – спросила я у одной из старушек-мухоморчиков.

– Да черт его разберет, где тот защитник. Мне с детства тятька говорил, что будет он. Видимо, все никак не уродится.

– Как птицы выберут его?

– А я почем разумею?! Сказано, птицы укажут, да, может, сказочки все это.

– Так вы не верите, что этот особенный человек существует?

– Не верю! Нюрка вон про магию сколько говорит, а ни черта не может. Как не было урожаев, так и нет! Делов каких, не пойми, кто натворил, а потом ждут, что придут к ним и подмогут. Ой, не могу! Ты вот напиши, пусть нам старикам бесплатно дров дадут, а то всю зиму в холоде сижу, экономлю. Поняла ты аль нет?

– Поняла, – хотя я мало что поняла.

Только то, что Нюрка про магию говорит.

Недалеко от дома старушки-мухоморчика находился небольшой рынок, точнее, не рынок, а прилавки, которые я приметила еще по приезде. Прилавки стояли возле единственного в деревне магазина, но они между собой не конкурировали, а скорее дополняли друг друга.

На так называемом «рынке» продавали разные экзотические вещи: самовары, ковши, музыкальные пластинки и пленочные фотоаппараты. Один фотоаппарат я купила себе в подарок, здесь же нашла нераспечатанную пленку. Конечно, я собиралась снимать все на телефон, это скорее было баловство, блестящее, вычищенное, с любовью хранимое старичком баловство.

С крыши прилавка свешивались травы, как мне сказали, лекарственные. Я купила себе несколько пучков с самыми смешными названиями: руту, одолень-траву, чертополох, полынь – зачем-то.

– Что тут набираете? – спросила как из-под земли появившаяся Галя.

– Да вот травку всякую продают, я и взяла себе. Чай, наверное, буду заваривать.

– Здесь мало выбора! Моя трава – лучшая на ближайшие тысячи километров, так что, если вам понадобится, – она согнулась, приблизила свое лицо к моему и доверчиво произнесла: – для любых нужд, приходите ко мне.

Я не понимала, зачем мне столько трав, однако же в гости обещала прийти.

*

Когда меньше чем через неделю я поговорила со всеми жителями деревни, а в расследовании не сдвинулась ни на шаг, то стала скучать по бурной питерской занятости. Единственный человек, который мог разделить мое уныние, был Иван. Ведь его тоже по какой-то причине отлучили от города.

– Зачем ты приходишь? – не здороваясь, проговорил он, едва я успела войти в дом. – Я не просто так такой недружелюбный.

– Отчего ты такой? – спросила я, хватаясь за табурет. С табуретом он меня не прогонит.

– Оттого, – он секунду помолчал, – что болит.

– Что болит? Душа?

– Легкие.

– Поэтому ты сердитый?

– Не только поэтому. Оттого что здесь происходит, мне зябко.

Если у всякого есть тяжелая повесть, то у Ивана, должно быть, она неподъемная.

– Расскажи!

– Разве ты поймешь, – он стряхнул крошки со стола. – Если честно, то и в мышлении я устал практиковаться. А может, и сам не всегда себя понимаю, кишат во мне противоречивые мысли. Я лишь спокойно дожить хочу.

– У тебя есть злость?

– Была беспомощность, и та замкнулась, – он растерялся от собственной речи, посмотрел на меня ошалело. – Иногда я такие глупости говорю.

Вскочив с места, он ушел во двор. Неясно, как я поняла, но точно знала, что он пошел сплюнуть.

Когда он вернулся, я попыталась продолжить разговор.

– Может быть, ты все-таки расскажешь? Я постараюсь понять.

– Зачем ты собираешь чужие истории?

– Это моя работа.

– И только?

Я не знала, что ответить. Тогда Иван занялся щепками, оставленными у печи, словно рассчитывал воскресить давно уже погасший огонь. И только я подумала, что мне снова неловко и уныло придется покинуть его дом, как он заговорил.

– Здесь ходит нечто такое, чему нет названия, какой-то дикий дух. Когда заключенных вели через деревню, многие по пути умирали. Их невольно затаптывали, а после растаскивали собаки.

И что ему заключенные покоя не дают?

Я посмотрела в окно и услышала слабый звон цепей.

Ну вот, теперь и у меня воображение разыгралось.

– Из-за дикого духа заключенные умирали?

– Нет, я не об этом хотел сказать.

Он замолчал, и потому как он деланно увлекся щепками, я поняла, что тему лучше сменить. Я принялась рассказывать о том, как продвигается моя статья, но вдруг Иван пробубнил, что встречался с Борисом.

Зачем тогда в первую встречу сказал, что не знал пропавшего? Или как он сказал? Нужно бы перечитать дневник. Что он баламутит?

Переспросила. Иван повторил, что встречался. Теперь и мне нужно было сплюнуть.

Дома первым же делом я взялась за дневник, записано: «Пропавшего не знал».

Что имел в виду Иван, когда говорил, что встречался с ним, но не знал его? Не знал, какой он человек? В таком случае мы никого не знаем. Или он разговаривал с ним в своей голове? Похоже, это в стиле Ивана. Но если все деревенские будут так художественно изъясняться, то как разгадать: где – правда, а где – лишь красивый оборот речи?

А может быть, он опять подразумевал мистичное: не живого человека, а духов умерших и потерявшихся. «Духи?!» – о чем я говорю (пишу – неважно)!

Откинувшись на стуле, я невидяще посмотрела в окно.

Наверное, мистический бред в моих версиях появился из-за гулкого ветра и суеверий. Может быть, мне кота завести? Они, говорят, потустороннее чуют, да и с ним не так одиноко (оставить в записях только часть про одиноко).

Не было и восьми часов, в общем, рань ранняя, как я услышала, что в ворота кто-то стучится. Настойчиво так, по-свойски. Натягивая шерстяные носки, я готовилась спалить гостя недовольным взглядом.

У ворот стояла Нюра, сунув мне сверток с тыквенными семечками, она выговорила:

– Ты с Иваном поменьше шашкайся, делами лучше займись.

Получается, ей Зверев уже доложил, что встретил меня у дома Ивана.

– Почему?

Она задумалась на секунду.

– Он отцеубийца, – бросила она и тут же ушла прочь.

Что это было?! Зачем она такое сказала?

На заднем фоне мелькали ковры, стены, посуда, пока я раздумывала да соотносила, как образ Ивана уживался с тем, что рассказала Нюра. Уживался как будто бы легко.

Что мне до образа его?! Ведь я скоро уеду. Еще и в груди свело. На страх непохоже. Скорее смятение: вроде бы нельзя теперь с Иваном общаться, а хочется.

Минуточку, если Иван – преступник, тогда он точно к исчезновению Новикова может быть причастен. Нельзя терять бдительность, нужно рассматривать все версии! Кто знает, что у Ивана на уме, он то про мистику говорит, то «встречался – не встречался» с Борисом.

Не желая принимать реальность, я снова забралась в постель, но заснуть не получалось. Вспомнился рассеянный взгляд Ивана, но в нем и намека на раскаяние не было.

Почему нет раскаяния? Может быть, Иван не виноват? Ошиблись. Общество обвиняет преступников… преступное общество, всем нужно найти крайнего. Беспутное поведение. Эго отца? Отцеубийство… Непонятно, как с этим быть, ведь такая бесчувственность – уродство. Так что же с ним?! У него психическое расстройство? Нужно выяснить, спросить.

Мысль застучала в висках с такой силой, что я проснулась окончательно.

Но как спросишь такое?!

Вскочила с постели и помчалась к Ивану, как была – в ночнушке и растрепанная.

Плевать. Мне нужно человека понять, иначе я ничего не смыслю в мире, который всю жизнь изучаю, о котором пишу.

– Ты убийца! – закричала я, вбегая в открытые ворота. О порог грохнулась, поднялась как ни в чем не бывало.

Иван, отставляя метлу в сторону, странно на меня посмотрел, недолго думая, кивнул. В дом пошел, и я, уже не помня, что иду за убийцей, вновь засеменила за ним.