– Больше шести лет.

– Вот! А ведешь себя как студентка. Ты осознаешь последствия своих поступков?

Я промолчала.

– Ты подвела не только себя, ты подвела всю нашу команду!

– Знаю, но я была уверена, что смогу поговорить с прокурором. Это важно! Он не просто так оправдательный приговор написал.

– Ты себя слышишь?! При чем здесь прокурор?! Не это было твоей задачей! Ты свою работу завалила.

– Просто хотелось написать что-то значимое, – я брякнулась на стул.

– Не мне тебе объяснять, что ты сама делаешь тему большой или маленькой, – она придвинула к себе клавиатуру. – Если честно, то я уже не знаю, как с тобой разговаривать…

– Не увольняй меня, – перебила ее я.

Редактор, прежде чем ответить, бросила взгляд на стопку документов.

– Ладно, так и быть. Дам тебе последний шанс. Но он последний! Пожалуйста, заверши дело нормально. Ты слышишь?! Без косяков!

Она бросила мне на колени папку с надписью: «Новиков. Не Питер. Пусть едет Грачева».

Возле ворот моего дома меня встречала «целая делегация». Это настораживало, слишком часто за радушием люди что-то скрывали. Местные жители выстроились в ряд, чтобы поприветствовать нового жителя деревни.

– Милости просим в Большую Кандалу! – дружно крикнули старушки.

Их развеселому, будто бы отрепетированному приветствию не хватало только хлеба и соли.

Я, совершенно неготовая к таким «реверансам», чуть не промаршировала мимо них, пожимая каждому руку, как это бы сделал какой-нибудь глава поселения, который, к слову, был здесь же. Глава поселения выглядел так, как и должен выглядеть человек в его должности: невысокий, гладковыбритый, со вторым подбородком и как будто короткими ручками, которые удобно укладывались поверх упругого, как мячик, живота.

Глава поселения первым «взял слово»:

– Очень рады, я Иннокентий Степанович! Вот приехал, чтобы лично вручить ключи от дома, – немедля всунул мне в руку ключи, и, покашляв, продолжил: – и сказать, что всячески в вашем расследовании посодействовать готов.

Поспешно добавив, что не передать, насколько сильно жители деревни огорчены происшедшим, Иннокентий Степанович протянул мне коробку конфет, а после раскланялся, потому как дома его с нетерпением ожидали внуки.

Как только Иннокентий Степанович ушел восвояси, остальные оживились.

– Товарищ Зверев, – произнес высокий, тощий старик с острым носом. – Вам сколько годков-то? Это что же получается, нам ребенка из города прислали, чтоб дело разгадывал? Тьфу! – Зверев сплюнул, потоптался, будто раздумывая уходить или нет, но все же покинул делегацию.

– Ты на него внимания не обращай, – затараторили окружившие меня старушки, которым страсть как было интересно: кто я, как живу и есть ли у меня муж и дети.

Но грубость Зверева меня не огорчила, скорее придала уверенности. Гротескное приветствие рассыпалось, возвращая мир в привычные рамки.

– Я Галя, живу в начале деревни, – сказала низенькая худенькая старушка с опущенными уголками губ, – что будет нужно, обращайся, – шепнула она и загадочно подмигнула.

Ее оттолкнула другая бабушка и громко произнесла:

– А меня Нюрой звать, мой дом неподалеку, сразу за поворотом, – Нюра указала рукой вдаль. Она была противоположностью Гали: рослая, крепкая, полная сил. – Я ваша самая ближайшая соседка. Ну не считая сторожа, но его и считать-то нельзя, потому что пока не прибыл. Ой, этот только деньги собирает, а сам ничего не сторожит. Хорошо, хоть не пьет!

– Да, хорошо, что не пьет, – подтвердила Галя.

Две последние старушки оказались самыми старыми, их темная кожа с яркими пятнами напоминала густую окраску мухоморов. Про себя я так их и назвала – «мухоморчиками». Их лица обросли морщинами, и черты еле угадывались. Они разговаривали так тихо, что когда одна из них, кажется, упомянула колдовство, я не стала переспрашивать, боясь показаться невнимательной. Старушки-мухоморчики, как и Галя, жили на въезде в деревню, а значит, чтобы познакомиться со мной, они шли сюда не меньше получаса.

– А вы всегда так гостей встречаете?

– Вы особенный случай, мы вас долго ждали, – ответила Нюра.

Я не спросила, почему «ждали», поскольку они все приставали ко мне с вопросами, и невозможно было сосредоточиться на ком-то одном. Наконец, Нюра скомандовала отступить, ведь гостье, то есть мне, нужно отдохнуть после дороги. Я благодарно улыбнулась.

По сравнению с другими деревенскими домами мой дом выглядел современно. На втором этаже располагалась спальня и кабинет с террасой. На первом этаже – большая гостиная, совмещенная с кухней. Пространство гостиной и кухни разделял большой стол из массива. Я сразу решила, что писать буду за кухонным столом, отсюда дом был виден целиком, а за окном открывался вид на сад. Возле дивана стоял камин и книжный шкаф. Почти все книги рассказывали о жизни советских вождей.

Тяжело опустившись на диван, я шумно выдохнула – вместо того чтобы писать о таких вот важных событиях, бороться с несправедливостью и злом, мне придется прозябать в дурацкой деревне.

Поэтому медлить никак нельзя! Нужно поскорее разобраться со статьей и вернуть свою жизнь обратно!

Я вскочила с места и вышла из дома.

Если не считать сторожки через дорогу, то в метрах пятистах от моего дома никто не жил. Проулок упирался в лес. Если же на развилке повернуть налево, то через двадцать шагов начиналась улица, где жила Нюра.

Вся деревня – не больше ста домов, однако домики были разбросаны до чрезвычайности далеко друг от друга, оттого улица растягивалась, и создавалось впечатление, будто она больше, чем есть на самом деле.

Как же из деревни мог пропасть человек, да еще так, чтобы никто не знал, куда он делся? Неужели местные обитатели настолько замкнуты и разобщены? Куда ты делся, Новиков Борис Романович?

– Вот так удача, а я к тебе как раз шла!

Оглянувшись, я увидела Нюру.

– Ко мне? Зачем?

– Прогуляться позвать. Осень нынче теплая, посмотришь на речку нашу. А то не знай приедешь ли еще когда.

Приезжать сюда я больше не собиралась, поэтому от возможности погрузиться в колорит провинциальной жизни не стала отказываться.

Да и с местными подружиться будет полезно. Глядишь, и статью быстрее напишу.

Проработав столько лет в журналистике, я усвоила: прежде, чем начинать разговор на интересующую тему, нужно расположить собеседника, поэтому я в красках расписала Нюре важность своей миссии, попутно соврав, какие надежды возлагает на меня редактор. Обычно людей, далеких от журналистики, занимают тонкости профессии, но Нюру я не впечатлила. Она заявила, что Новиков либо уехал на ПМЖ в другие края, либо затерялся в глуши, а я глупыми поисками ничего не добьюсь. Хотя уже стало ясно, что строгость Нюры больше напускная, спорить с ней я все равно не решилась, лишь, как можно деликатнее, попыталась развеять ее настрой. Отчего ей довольно быстро наскучила моя история, и она сменила тему.

– Во что ты веришь? – спросила она.

– Вы про религию?

– Не знаю. Отвечай по-своему.

– Я верю в существование большего, но не могу описать его форму, – я задумалась на секунду, – да это и неважно. Главное – суть. Большему подвластны смыслы. Только оно знает конечную точку.

– Большее. Хорошо как сказала. А люди, что ль, не знают эту точку твою?

– Не знают, – я коснулась шеи, кожу весь день щипало. – Нам не суждено понять.

– Вера без любви не работает. – Нюра остановилась. – Ты смотри, как разлетались сегодня.

Я подняла голову, десятки птиц кружили над нами, но птицы взволновали меня меньше, чем небо – голубой нежный мякиш.

А в Питере непроглядное свинцовое полотно. Как такое возможно…

Нюра потянула меня за руку, потому что я едва не наступила на большой муравейник.

– Ты под ноги-то смотри, чуть живность не прибила!

– Извините.

– Пришли.

Мы спустились с холма к неглубокой, почти изжившей себя реке, названной в честь деревни – Кандалкой. Речка даже осенью была теплой. Песок под водой золотистый, и силуэты маленьких коричневых рыбок хорошо видны над ним. Шагни, и рыбки десятками стрел вырвутся из-под ступни, нарисуют фантастические узоры.