Томас, вальяжно расположившийся на моей койке, с лёгким деланным равнодушием в глазах осмотрел меня и, растягивая слова, промолвил:

– Никогда не забуду нашу первую встречу, Грейс.

Выдержав паузу и отметив, что я, всё ещё стоя у двери, не собираюсь ничего говорить, он в том же тоне продолжил:

– Чёрное платье, которое несказанно тебе шло. В глазах нерешительность, еле заметное предвкушение… И искренняя благодарность, когда мы говорили. Уже тогда я ловил каждый твой жест, каждое действие. Следил после за твоими успехами и всячески оказывал поддержку, терпеливо ожидая тот день, когда ты заметишь моё внимание.

Его когда-то дружелюбный голос отдавал теперь металлом, который сплелся с какой-то неуместной мечтательностью. Это создавало опасный контраст, заставляющий насторожиться. И пока Том переводил дыхание, чтобы продолжить, я сквозь зубы процедила:

– Я никогда не давала тебе повода думать, что ты можешь ожидать от меня чего-то большего. Чего-то личного.

Он минуту-другую пытливо оглядывал меня, затем вздохнул и проговорил:

– Ну так… И у твоего благоверного тоже не было повода думать об этом – вы даже не ладили во время обучения. Но ты почему-то решила отдаться Эммерсону с первых же дней два года спустя. Разве не так?

Я прикрыла глаза, ощущая горькую желчь во рту. Всё разузнал, всё выяснил. Сволочь. Это какой-то чёртов абсурд. Какая к чёрту разница, как и почему мы сблизились с Нордом? И какого дьявола Томас всё это время считал, что между нами что-то возможно?

Сам придумал, сам поверил – обычно это женский удел, но Том, кажется, не брезговал таким самовнушением. И то, что он смеет упоминать о моём командоре заставляло сводить челюсти до боли от прожигающей ярости. Он намеренно пришёл вывести меня до суда, чтобы под влиянием эмоций я не смогла дать внятных показаний.

Кислород долбил лёгкие так, словно я пробежала несколько миль. Сердце никак не хотело приходить в норму. Единственное, чего я желала – скорейшего ухода Тома из комнаты и окончание этого фарса. Но он лишь медленно поднялся, всё ещё буравя меня взглядом.

– Почему бы тебе не убить тогда ещё одного мужчину с Материка? – вдруг вызывающе воскликнула я, встречаясь с ним глазами: – Он был до Норда, и если следовать твоей абсолютно идиотской логике, меня не должен был трогать никто, кроме тебя. Так расправься и с ним. Я дам координаты, в каком кабинете суда его найти.

– Это всё уже ни к чему, – восставшая смелость улетучивалась с каждым шагом Тома ко мне.

Моя спина соприкоснулась с закрытой дверью, а ладони сжались в кулаки, когда между нами осталась лишь пара дюймов. Выдох Тома, в котором я буквально на своей коже ощутила такую же невероятную ненависть к себе, опалил меня, когда он сказал последнее перед дальнейшими действиями:

– Тебе больше никто не поможет. И ты больше никому не принадлежишь, кроме меня.

Он стремительным жестом захватил мои руки, с силой прижав над моей головой.

Вскрик утонул в омерзительном поцелуе, который поцелуем-то сложно было назвать – Том укусил мои губы так, словно собирался вырвать их навсегда.

Поддавшись воспрянувшим инстинктам, я попыталась оттолкнуть его всем телом, но куда мне… И так нулевые навыки самообороны за эти дни заточения ушли за минусовую черту. Плюс сказывалась рана на ноге.

Могу ли я, с парализованными руками, вообще противостоять мужчине, вдвое крупнее меня?

Ким бы смогла…

Одна рука Тома перехватила оба моих запястья, а другая… Со смачной пощечиной прилетела в лицо. Моя голова дернулась так, что перед глазами заплясали чёрные звёзды. Я зашипела.

Под закрытыми веками скопились слёзы. Боли и отчаяния. И самым отвратительным для меня был не факт совершаемого насилия, а вероятность того, что он сначала может запросто вырубить меня, а потом воспользоваться – и тогда я не запомню ничего. Ничего из того, что должно после выжечь душу до состояния неутолимой жажды вендетты. Я попыталась закричать снова, краем сознания понимая, что это действительно бессмысленно, и никто не придёт мне на выручку. Но очередной удар в лицо не позволил этому случиться – голова метнулась уже в другую сторону, и пока грязные руки шарили по моему телу, избавляя от одежды, я лишь снова закрыла глаза, безмолвно моля о том, чтобы всё поскорее закончилось.

Том вцепился зубами в мою шею, оставляя засосы там, где когда-то были следы ласковых укусов и поцелуев Норда. И от этой мысли я лишь тихо заскулила, осознав собственную ничтожность и беспомощность.

Мерзавец схватил меня за подбородок, до боли сжимая щеки и вынуждая смотреть прямо в глаза. Слёзы струились по скулам, и как я не пыталась их остановить, у меня не получалось.

– Нравится, Грейс? – всё, что угодно, лишь бы не слышать этот похотливый голос… – Он ведь делал так же?..

Одним резким движением Том буквально сломал мою ширинку, сдирая брюки до середины ягодиц, а тело всё билось в попытках побега. Но он слишком силен, слишком… Чужие пальцы грубо спустились к линии белья, и я обессилено прошептала, закрыв глаза:

– Какой же ты ублюдок…

Очевидно, это спровоцировало его. И одновременно, косвенно спасло меня от дальнейшего проникновения в мою абсолютно сухую промежность…Том с рыком схватил меня за талию и со всей мощи швырнул в центр камеры. И пока я летела к полу, чудом успела сквозь слёзы и вой заметить оставленные после обеда на столе грязную тарелку и приборы.

Приборы.

Приборы, чёрт возьми… Их не забрали…

Нож!

Я понимала, что это мой единственный шанс. Да, он не метательный, да, он с туповатым лезвием, но с моими навыками может стать крайне опасным оружием против насильника. Лишь бы добраться до него…

Расстояние между нами увеличилось – я упала на колени, больно приложившись чашечками к полу и ощутив разрывающую судорогу в ране на бедре, а Том, дыша зверем, остался стоять у двери, наслаждаясь моим поверженным видом. Очевидно, хотел уложить меня либо на пол, либо на койку, ведь трахать жертву стоя ох как неудобно… Козёл.

Адреналин попал в кровь, а разум обрёл трезвость. Я откинула растрепавшиеся волосы со лба, сглатывая желчь в саднящем горле. И лишь драгоценных нескольких секунд его замешательства хватило на то, чтобы опрокинуть поднос на себя со стола и перехватить алюминиевый клинок. Том, как в замедленной съемке, отупевшим взглядом проследил за тем, как нож лёг в мою ладонь. И следующие действия произошли в одну и ту же секунду: я вскочила на ноги, отбегая в другой угол, а бывший командор полигона дернулся в мою сторону, но тут же остановился.

В комнате повисла замогильная тишина, нарушаемая лишь нашим рваным дыханием. Заметив немой вопрос в его глазах, в которых теперь плескался и страх, я тихо прохрипела:

– Ты знаешь. Я сделаю это, мать твою.

– Не сделаешь, – неуверенно ответил Том, вытирая тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

Он застыл, когда я разразилась неестественным, истерическим хохотом.

– Я пустила пулю в любимого человека! Убила его по твоему приказу! – резко остановившись, вскричала я, теряя остатки голоса: – Так назови мне, хоть одну причину, по которой я не швырну ебучий нож маньяку прямо между глаз, следуя приказу собственному?!

Совершенно машинально, на последнем вопросе, в котором мата было больше, чем за всю мою жизнь, я подняла руку, занося оружие и целясь. Но Том лишь лихорадочно схватился за ручку двери, пытаясь открыть электронный замок и не попадая в него картой-ключом, что так неловко прыгала в ненавистных мне пальцах. Я понимала, что, скорее всего, медленно теряю рассудок от происходящего, но это было единственное, что я ещё могла потерять после всего – чести и достоинства во мне уже всё равно не было, как и любви к жизни.

– Считаю до трёх, – прошипела я, припоминая ему ту самую сцену на форпосте, где мы были в иных ролях. – Раз…

Том чертыхнулся, наконец-то попав в цель – замок пискнул.

– Два…