Она надела кружевной чепец, пристегнула к поясу кожаный кошель с шестью гульденами, набросила на плечи шерстяной жакет и спустилась в гостиную.

Раскрасневшаяся и запыхавшаяся Хенни ждала её у входной двери в чистом переднике и белоснежном чепце, под который торопливо заправляла растрепавшиеся волосы.

Госпожа Маргрит следовала за дочерью по пятам и несколько раз надоедливо повторила, чтобы она нигде не задерживалась и не сердила брата непослушанием. Якоб, видите ли, велел, чтобы сестра сидела дома и на улицу выходить не смела.

— Куда идём? — спросила служанка, когда они вышли за калитку.

— Купить бумагу для рисования и карандаши.

Хенни кивнула:

— Самая лучшая бумага в лавке господина Лаанбергера. Господин Якубус велит покупать её только у него.

— Сегодня есть петушиные бои в таверне «Старина Ханс»? — Ника без предисловий приступила к расспросам по интересующей её теме.

— Есть. Сегодня же воскресенье, — ответила Хенни, не задумываясь, как само собой разумеющееся. Затем спохватилась: — А вам зачем?

— Надо.

— Хотите поставить на петуха? — облизнула губы Хенни. — Молодой госпоже не пристало ходить в подобные места.

— Меня никто не узнает. Я надену твоё платье. Я знаю, как выиграть много денег.

Хенни заговорщицки улыбнулась — предложение госпожи ей понравилось.

— Сегодня вечером пойдём? — спросила она тихо, оглядываясь на редких прохожих.

Погода была пасмурная и тихая. Оголтело чирикающая стайка суетливых воробьёв доклёвывала рассыпанное на брусчатке зерно. Над городом плыл протяжный колокольный звон, созывая жителей в храм.

— Пойдём в другой раз, — заверила её Ника. — Может, я и вовсе не пойду, но очень хочется посмотреть, в какой таверне наша прислуга играет и выигрывает.

— Я всего-то ходила туда три раза, — приуныла Хенни. — Вы же не скажете госпоже Маргрит?

— Не скажу. Далеко идти до таверны?

— Это в стороне от воротной башни. Надо выйти к каналу, пойти к мельнице и возле неё свернуть в тупик.

«Тупик — это хорошо», — отметила Ника. Из тупика один выход — через вход, а ориентиры в виде мельницы и канала не позволят заблудиться.

— Идём за бумагой, — напомнила она.

— Не знала, что вы умеете рисовать.

— Ты много о чём не знаешь, — буркнула Ника. — Лучше расскажи, как ты докатилась до такой жизни?

— Какой… докатилась? — поперхнулась воздухом Хенни.

— Сколько тебе не хватает, чтобы стать мыловаром? — отвлекла Ника служанку. Она узнала, что ей нужно.

Не слушала, что собирается делать в ближайшем будущем Хенни. Сделав заинтересованное лицо, поощряла её подбадривающими междометиями и думала о своём.

Загадок и ребусов стало больше, а времени до заката оставалось всё меньше.

Ей не нужны ни карандаши, ни бумага. Чтобы усыпить бдительность Якубуса и родительницы она сделала вид, что приняла их сторону. Вечером при госпоже Маргрит будет старательно рисовать гробы и мемориалы. Будет заговаривать зубы и изображать интерес к предстоящей поездке.

Ника долго думала, каким станет алиби Якоба. Что оно ему нужно, не сомневалась ни секунды. Ей алиби обеспечат госпожа Маргрит и Хенни, подтвердив, что она всю ночь спала в своей комнате и никуда не выходила.

«Думай как преступник», — настраивала она себя на нужную волну, смотрясь в зеркало на стене в своей комнате. Припухшая губа, синяки от пальцев Якубуса на шее, распухшие от слёз красные глаза…

Не простит… Ника ни за что не простит Якубуса за причинённую ей боль и унижение. Не позволит ему убить невинного человека.

Думай как преступник, Ника, думай…

Якубус не станет искать сообщника среди своих подчинённых или сослуживцев. Подельник ему не нужен. Он всё сделает один.

Он пойдёт на петушиные бои в таверну на Стекольной улице. Его там хорошо знают. Для верности устроит потасовку, а в разгар боя, когда внимание всех участников будет приковано к арене с бойцовыми петухами, незаметно отлучится.

Ему хватит минут тридцать-сорок, чтобы привести свой план в исполнение.

Сделав чёрное дело, Якоб вернётся в таверну, бурно расстроится неудаче или не менее бурно обрадуется выигрышу, затем присоединится к ночному дозору и до утра будет на виду у стражников.

Как он поступит с бесчувственным Адрианом, Ника могла лишь догадываться. Выносить тело из дома он не станет. Велика вероятность, что кто-нибудь увидит его с «неудобной ношей».

Если в доме не будет пожара, то как погибнет Ван дер Меер?

Думай как преступник, Ника, думай…

Якубус инсценирует его самоубийство?

Кто поверит, что боевой офицер, попавший в подобный жизненный переплёт, полный решимости разобраться с хищением денег со своего банковского счёта, свёл счёты с жизнью?

Она бы не поверила.

Задумаются и другие.

Есть ли иные варианты?

Думай как преступник, Ника, думай…

Несчастный случай? Какой?

У Ван Дер Меера больная нога. Оступился, скатился с лестницы и свернул шею? Да! Шею свернуть поможет Якубус.

Есть ли ещё варианты?

Поход в кабак и пьяная драка?

Не то.

Значит, лестница. Якубус свернёт шею спящему Адриану, затащит его на лестничную площадку и столкнёт мёртвое тело. Идеальное убийство — без крови, без шанса на выживание, без свидетелей.

«Картина не для слабонервных», — по телу Ники пробежал табун колких мурашек. Её тоже убили исподтишка, подкравшись сзади.

— Гадство, — прошептала она, морщась. Не к месту вспомнился сидевший на полу Ромка, зажимавший на животе кровоточащую рану.

Где Грачёв сейчас? В чьём теле нашла покой его душа? С комфортом расположился в «хоромах» такого вот Якубуса или получил шанс на исправление и мается в оковах тела законопослушного гражданина?

«Жарится в аду на сковородке», — вздохнула Ника. Сам окочурился и утянул её — невинную — за собой.

Подумалось, что не такая уж она невинная, если хладнокровно планирует убийство Якубуса, не испытывая при этом ни мук совести, ни страха. Гораздо страшнее было пойти к Ван дер Мееру и, глядя в его глаза, умолять впустить её в дом для разговора.

Была уверена, что он захлопнет дверь перед её носом. И будет тысячу раз прав! Она бы на его месте так и сделала. Ещё бы придала ускорение пинком в зад.

Ника не представляла, как не провалить задуманное и вынудить Адриана впустить её в дом хотя бы ненадолго. Знала, что Хенни и госпожа Маргрит будут её контролировать и подсматривать за ней.

Придётся действовать по обстоятельствам.

Ника не видела Якубуса весь день.

До раннего вечера он отсыпался в своей комнате, затем поел и перед уходом на службу зашёл к ней.

Она сидела в своей комнате у окна и сушила волосы. Госпожа Маргрит решила, что во время поездки в Амстердам дочь во что бы то ни стало должна окончательно покорить престарелого банкира.

Ника не возражала. Она выбилась из сил и до сих пор не могла прийти в себя после очередного, полученного четыре часа назад удара судьбы.

После похода в лавку господина Лаанбергера она поспешно отобедала и вернулась в свою комнату. Села у окна, взяла карандаш в руки и задумалась, глядя перед собой.

Она всегда так делала перед тем, как начать новую картину: собиралась с мыслями, выбирала стиль будущей работы, цветовую гамму, настраивалась на нужную волну. Только в этот раз картина будет необычной. Ника собиралась изобразить своеобразный архитектурный ансамбль — мемориальный кладбищенский комплекс. Возможно, семейный. Если накатит безудержное вдохновение.

Зная, что в это время художники использовали цветную бумагу — синюю, серую, светло-коричневую или розовую, она не отказалась от покупки и привычной белой.

Простой карандаш оказался не таким, к какому она привыкла в двадцать первом веке — графит твёрдый, царапающий, с серым оттенком штриха. Пришлось докупить к нему итальянский карандаш, которым выполнялись более густые штрихи переднего плана и тонкие, расплывчатые второго.