Больную вернули на постель, укрыли одеялом.

— Хенни, идём, — сквозь шум в ушах услышала Ника. — Пусть Руз поспит. Господь милостив, не оставил нас в час печали, не оставит и впредь. Якоб будет рад.

Женщины дружно, расслабленно перекрестились.

— Хозяйка, надо бы доктора позвать, господина Ломана, — сказала Хенни.

— Зачем? Всё обошлось, — спокойно отозвалась седовласая.

— Синяк у госпожи уж больно нехороший. Видать, ушиблась сильно. Вон, сколько времени недвижимо пролежала.

— Не преувеличивай, Хенни. Руз быстро поправится. Идём, куриного бульона ей сварим. Ты же утром не всю курицу приготовила?

— Кусочек грудки остался. Я его посолила и в погреб снесла.

— На синяк Руз наложишь повязку из свёклы с мёдом. Поняла? Сорочку старую дам. Слышишь меня?

Ника поморщилась, найдя голоса женщин неприятными для слуха. Впрочем, дело было не в голосах. Язык, на котором они говорили, можно было назвать хрипящим, шипящим, кашляющим, но никак не певучим и приятным для ушей. Ощущение, что говорившие простужены, не покидало ни на минуту.

Нике казалось странным, что ранее она не слышала этого языка, но женщин по непонятной причине понимала превосходно.

Как только за ними закрылась дверь, Ника села в постели и еле слышно прошептала:

— Бредятина. Не может такого быть.

— Может, — с готовностью откликнулось подсознание. — Ещё как может. О попаданцах в чужое тело читала?

«В тело?» — насторожилась Ника. Она читала. И фильмы смотрела. Сказка!

— Страшно? — хихикнуло подсознание. — Не верится?

Ника быстро сообразила, что, умерев в своём времени, запросто могла воскреснуть в другом. Её душа заняла чужое, освободившееся тело.

Согласно легенде кошки имеют девять жизней. Сколько жизней у человека? Говорят, что человеческая душа перевоплощается столько раз, сколько нужно, чтобы стать совершенной, подобной Творцу.

— Твой случай, — ликовало подсознание. — Первый шаг к совершенству. Радуйся свободе и живи новой жизнью.

Ника задумалась: душа Руз умерла, или поменяла обличье, освободив телесную оболочку для новой души. Причиной её ухода стала нерадивость Хенни.

Седовласая, то есть мать Руз, сказала, что Хенни что-то не убрала из-под ног, её дочь зацепилась и упала. Ударилась настолько сильно, что из тела вышибло дух.

Верно, болят грудь и голова.

Ника ощупала голову. Гематома размером с куриное яйцо — никак не меньше! — нашлась на затылке.

Подняв сорочку, Ника с пристрастием рассматривала между упругими девичьими грудями огромный, сизый, болезненный синяк. Ещё нужно умудриться упасть так, чтобы заполучить одновременно две нешуточные гематомы в противоположных местах тела. Либо синяк спереди появился раньше, а причиной смерти Руз стали падение и удар головой.

Ника, а что стало причиной твоей смерти? За что зарезали Ромку — понятно. Он сдал подельников, предал тех, с кем не один год ходил в одной связке, кто ему верил. Подобное в криминальных кругах не прощают. Отомстили.

А тебя за что убили? Оказалась не в то время не в том месте?

Если бы в тот день не отменили последнюю пару…

Если бы Ника не зашла в магазин, чтобы купить бутылку пива…

Если бы пошла домой быстрым шагом…

Если бы…

Её похоронят в один день с Ромкой. И не на третий, как положено. Их тела будут лежать в морге в холодильнике, пока не закончится следствие. Нет, мать потребует выдать её тело раньше. Она сможет.

От мыслей о матери у Ники сжалось сердце. Она скривилась; по щекам потекли слёзы — горячие, живые. Ника вытерла их и горько расплакалась.

Какой бы нелюбимой дочерью она ни была, но мама одинокой себя никогда не чувствовала. Как и Ника. Они были друг у друга. Теперь мама осталась одна. Без поддержки, без родной души рядом.

Ника? Её тело предадут или уже предали земле. Душа улетела чёрт знает куда и оккупировала чужую телесную оболочку. Седовласая не заметила подмены, для неё всё осталось по-прежнему, её дочь рядом.

Похоже, придётся смириться с этим и принять всё как есть.

Ника судорожно вздохнула. Предстояло узнать, в какое время попала её душа, чем занималась её предшественница, о чём думала, о чём мечтала.

Предстояло понять, получила ли Ника вместе с новым обликом знания, которые были у прежней хозяйки тела. Возможно, жизнь в новом для неё времени придётся начинать с нуля.

Ника отбросила одеяло. Чужими, непривычно маленькими руками, ощупала бёдра, ровные ноги, небольшие ступни с аккуратными пальцами. С нервным смешком пощипала их — щекотно. Поправила упавшие на лицо волнистые волосы — русые, с медовым оттенком, мягкие и пышные. Понюхала их.

Растёрла ладонями лицо.

Зеркало! Ей срочно нужно посмотреть на себя в зеркало!

Ника спустила ноги и едва не упала, когда не ощутила под стопами пола. С глухим вскриком съехала с кровати на широкую скамью, приставленную к невероятно высокой кровати. Настолько высокой, что казалось, будто она стоит на возвышении.

Качнулась на скамье, спрыгнула на пол. В голове ухнуло; дыхание спёрло от боли в груди.

Ника согнулась, упёршись глазами в пол, оформленный серо-коричневой квадратной плиткой классическим шахматным рисунком. Отдышалась. От вида белого горшка приоткрылся рот; брови поползли на лоб.

Ступни машинально просунулись в туфли без задников, стоявшие рядом, руки осторожно сняли со спинки стула и набросили на плечи тяжёлый чёрный бархатный халат с меховой опушкой по горловине и рукавам.

Отработанным движением чужих рук Ника затянула пояс на талии, освободила из-под ворота халата волосы, свернула их жгутом. Размашистый жест отозвался болью в затылке — гематома на месте.

Потерянным взглядом Ника блуждала по обстановке небольшой сумрачной комнаты, тёмному потолку с незакрытыми балками с поперечными перекрытиями.

Света масляной лампы было недостаточно, чтобы всё рассмотреть в деталях, но и того, что бросалось в глаза, хватило понять, что Ника находится не в двадцать первом веке. А если вспомнить одежду женщин…

Зеркало нашлось тут же, у стены: в полный рост, на ножках, в простой деревянной раме.

Вскрик удивления вырвался из горла Ники глухим сдавленным сипением. Из глубины зеркала на неё смотрела девчонка, даже отдалённо на неё непохожая.

Ника придирчиво изучала незнакомку: лет восемнадцати-двадцати, не более, выше среднего роста, с тонкой талией, стройная, белокожая.

Повертела перед собой чужими руками, слушавшимися её безоговорочно. Усмехнулась: «Бездельница и белоручка».

Если с грудью и фигурой у незнакомки было всё лучше некуда, то лицо, на взыскательный взгляд Ники, она бы красивым не назвала.

Красивым с точки зрения девушки двадцать первого века. Ни пухлых губ, сложенных «уточкой», ни широких идеально откорректированных бровей, ни длинных густых наращённых ресниц.

У Руз и нос длинноват, и губы узковаты, и лоб высоковат.

Обладая художественным вкусом, Ника назвала бы новое лицо аккуратным, но скучным. Тем не менее его нежный овал, красивые волосы, серо-голубые глаза — у Ники были зелёные с жёлтой радужкой, — тонкая кость, создававшая ощущение хрупкости, с лихвой компенсировали «недостатки».

«М-да, быстро же ты приняла чужое обличье», — грустно улыбнулась она, получив ответную белозубую улыбку Руз. Лицо заметно изменилось, стало милее. Улыбка ей шла.

Ника гримасничала, всё больше убеждаясь, что новый образ ей нравится. Пусть девчонка не красавица, но есть в ней что-то необъяснимое, что заставляет задержать на ней взгляд и вызывает невольное желание заслонить собой, затолкать за спину, спрятать, защитить.

Ника подошла к узкому окну, верхняя часть которого была украшена цветной мозаикой. Обвела пальцем крошечный квадратик стекла, оправленного в свинцовый оконный переплёт³. Отдёрнула воздушные кружевные шторы.

В предвечерних сумерках с высоты второго этажа она увидела задний дворик. К нему вела выложенная плиткой дорожка. На пятачке земли с остатками прошлогодней травы под напором ветра качалось чёрное дерево, стелился голый кустарник.