По крайней мере, у меня не текла кровь.

– Божечки, – сказала Аманда и схватила стопку салфеток с барной стойки, чтобы помочь мне. – Эм-м… думаю, стоило допить вино до того, как разобьешь бокал. – Она улыбнулась мне, затем попросила бармена убрать осколки и подать мне новый.

А я в этот момент просто стоял оцепенев.

Уставившись в другой конец комнаты.

Потому что только что вошла Джесса Мэйс в платье, которое можно было объявить вне закона.

Не то чтобы в этом наряде было что-то скандальное. Оно облегало ее изгибы, как у богини, но доходило чуть ниже колена и имело вырез на уровне ключиц, а также короткие рукава. Нельзя сказать, что оно затмевало платье невесты. Оно не было белым, вызывающим и не демонстрировало длинные ноги – а у Джессы Мэйс под этой штукой скрывались чертовски длинные ноги.

Именно это и поразило меня, когда я увидел ее в нем.

Его сшили из чего-то похожего на плотный шелк. Не совсем персиковое, не совсем розовое… лососевое? Сорбет из роз и дыни со льдом? Без понятия, как, черт возьми, девчонки называли его, но точно чрезвычайно сексуальное.

С этими шелковистыми, слегка волнистыми волосами, которые доходили почти до самых сосков и были заправлены за идеальное ухо с одной стороны, она выглядела как экранная сирена из какого-нибудь старого черно-белого фильма, но в ярких телесных тонах, как в сочном эротическом сне.

Когда я встречал ее в аэропорту в этой меховой куртке, то ее трудно было оценить, но теперь я видел, как она изменилась с тех пор, как уехала, – во всех отношениях божественно. Маленькой девочкой она была милой, немного чудной, неряшливой, с гривой растрепанных каштановых волос и большими карими глазами. В подростковом возрасте она стала гибкой и превратилась в красавицу с ангельским личиком.

Как женщина…

Я видел ее фотографии за последние шесть с половиной лет. Профессиональные фотографии с высококлассных съемок для крупных модных брендов. Я жалок, учитывая, как часто я искал ее в интернете, находил новые снимки с какой-нибудь фотосессии в купальниках или рекламной кампании нижнего белья, которые я еще не видел, – и сохранял их.

Ни одна из этих фотографий и близко не соответствовала тому, на что я смотрел сейчас.

Взгляд Джессы нашел мой на другом конце комнаты… и ее широко раскрытые глаза остановились прямо на моем члене.

Христос.

Она торопливо отвернулась. Затем наклонилась, чтобы обнять Долли, предоставив мне возможность полюбоваться ее идеальной задницей в форме сердечка. Я чуть не разбил еще один бокал с вином.

Теперь официально. Эта женщина пыталась меня убить.

Ей было недостаточно того, что я умер для нее; она на самом деле пыталась покончить со мной.

Когда я наблюдал за ней через всю комнату, самым хреновым было то, что, вновь оказавшись так близко к ней – достаточно близко, чтобы дышать с ней одним воздухом, чувствовать ее запах и видеть все эти оттенки в ее глазах, – я понял, что, пожалуй, позволю ей убить меня.

Я поставил бокал с вином на стойку и уставился на свою руку, боясь, что, если я отпущу сосуд, все развалится. Я тупо уставился на татуировку на внутренней стороне предплечья – единственную строчку рун, которая гласила «воздержание». Татуировка, которую мог бы понять только я или кто-то, случайно умеющий читать древнегерманские рунические письмена. И хоть убей, я не мог вспомнить, что это значило или какого хрена это вбили чернилами в мою руку, кроме того факта, что это не имело никакого отношения к воздержанию от алкоголя или любых других подобных веществ – и гораздо больше было связано с богиней по ту сторону зала в шелковом платье цвета шербета.

Я отставил бокал с вином и заказал пиво у бармена. Какого хрена я вообще пил вино? Мне оно даже не нравилось.

Аманда. Аманда любила вино.

Я перевел взгляд на нее: она потягивала вино и наблюдала за мной поверх своего бокала. Не нужно быть гением, чтобы заметить, как я смотрю на задницу Джессы Мэйс, а Аманда далеко не глупа, так что я даже не собирался притворяться, что не смотрел на нее последние полминуты.

– Это сестра Джесси, верно? – спросила она беззаботно, как будто то, на что я пялился, ее совсем не заботило. Но да, еще как заботило.

Идеальная задница в форме сердечка.

– Ага, – сказал я, стараясь говорить нейтральным тоном. То есть ага, это сестра одного из моих лучших друзей, и разве не здорово, что она пришла на свадьбу? Я не видел ее и даже не вспоминал о ней шесть с половиной лет. Ты уже пробовала крабовые тарталетки?

Не знаю, достаточно ли хорошо Аманда меня знала, чтобы сложить все воедино. Но она мягко улыбнулась, и неловкий, внезапно ставший застенчивым взгляд ее глаз заставил меня почувствовать себя еще большим ослом.

– Может быть, ты мог бы нас познакомить?

Да. Этим и займусь.

– Ты уже пробовала крабовые тарталетки? – спросил я ее. – Я принесу тебе несколько.

Потом я взял свое пиво и свалил оттуда к чертовой матери.

Предсвадебный ужин был подан ровно в пять часов, позднее, чем мне сказали, а жениха и невесту забрали на мальчишник и девичник. Еда была восхитительной, зал – прекрасным, и мой брат даже не разозлился из-за того, что я пропустила репетицию. И никто из них.

Что, в общем-то, только усугубило ситуацию.

И Джесси, и Кэти пришли в неописуемый восторг от моего присутствия. И я чувствовала себя полной идиоткой из-за моего прошлого, которое заставляло их думать, что я могу проигнорировать приглашение на свадьбу.

Я сидела за их столиком вместе с Рони, Деви и бабушкой Долли, рядом с семьей Кэти, состоящей из ее родителей, сестры по имени Бекка, ее мужа Джека и двоих их детей. Поскольку у нас с Джесси не было семьи, о которой стоило бы говорить, было по-настоящему приятно видеть, как они принимают его с распростертыми объятиями. Они были теплыми и дружелюбными людьми, а Бекка – веселой, более взрослой и оживленной версией Кэти.

Но какими бы милыми и приветливыми они ни были, как бы ни старались вовлечь меня в разговор, задавая вопросы обо мне, о моей жизни, когда я росла с Джесси, о том, как я писала музыку с Dirty, и о годах, проведенных в качестве модели, – я не смогла поддержать свою часть беседы. Я очень, очень старалась. Я пыталась при любой возможности вернуть разговор к кому-нибудь из них, чтобы поддержать их речь, потому что просто была не в состоянии связно мыслить.

Как это возможно, когда Броуди так близко?

Он сидел в другом конце комнаты со своей девушкой, и все, что я могла видеть, – это как Броуди разговаривает и смеется с людьми, которые не были мной.

Броуди с его серьезными синими глазами, в уголках которых постоянно появлялись морщинки от смеха.

Броуди с едва заметной сединой на висках, которую я заметила только в его машине, при дневном свете. Броуди, который не удосужился покрасить волосы, поскольку с чего бы ему это делать? Ему плевать, даже несмотря на то, что он начал седеть в тридцать лет. Он великолепен как с седыми волосами, так и вообще без них.

Броуди в своей рубашке на пуговицах с коротким рукавом и рокерскими татушками – гибрид бизнеса и развлечений, что всегда приводило меня в восторг. Он закатал рукава, открыв ту же татуировку с гитарой, что красовалась у него на левом бицепсе с пятнадцати лет, но теперь бицепс увеличился, и гитару окружили племенные символы. Еще я увидела татуировку «благодать», написанную датскими рунами на левой стороне шеи – ее он сделал в восемнадцать лет; а также неизвестную мне татуировку в виде рунических букв, набитую на внутренней стороне его правого предплечья.

Мне стало интересно, знает ли Аманда, что означают эти руны? И было что-то сокрушающее в мысли о том, что она на самом деле знает и постоянно смотрит на них, прикасается к ним… как будто она получила доступ к какой-то интимной части его тела, к которой я никогда не могла прикоснуться.