— И мы тоже пошли, — уцепилась за меня Галина Игоревна. — Спасибо за чай, Иннокентий Христофорович. С наступающим.

— Я — Харитонович, — обиделся старик, когда я и барышни стали активно собираться.

И в какой-то момент мне стало жаль одинокого хозяина лачуги, которого сейчас ожидало привычное алкогольное забытьё. И вместо праздника души и сердца, вместо пожеланий всех благ под бой новогодних курантов, старику светила перспектива — тупо проваляться на диване, накрывшись газеткой. Поэтому, накинув на себя пальто, я немного потоптался на пороге и произнёс:

— Харитоныч, не хочешь сидеть дома один, приходи в ДК, с голодранцами познакомлю. Там такие парни, что им твой самогон, как слону дробина.

— Я подумаю, — пролепетал он.

В первоначальный гастрольный график агитбригады «Фреза» два дополнительных праздничных концерта на сцене городского ДК не входили. Планировалось, что мы один раз покажем стандартную программу с 18.00 до 20.00 и разойдёмся по домам. Однако 29-го декабря утренний воскресный прогон для городского начальства прошёл с таким успехом, что в финале первый секретарь местного горкома КПСС, товарищ Николай Мазеин, аплодировал стоя. Особенно его зацепил мой дедморозовский номер, на котором товарищ секретарь хохотал до слёз и икоты, заражая своим смехом остальных членов худсовета. Я, кстати, из-за этого прогона и последующего обсуждения программы чуть не опоздал на хоккей.

А уже в понедельник Киру Нестерову вызвал к себе директор Дворца культуры товарищ Юрий Осинников и поставил её в известность, что 31-го числа концертов будет не один, а целых три. И первый должен стартовать в 14.00, второй в 17.00, а третий вообще в 20.00. Возражения Киры, что в агитбригаде собраны любители, что все ребята где-то учатся и где-то работают, и им сложно давать три концерта подряд, были отметены, как оппортунистические и бросающие тень на героический советский комсомол. А чтоб актёры-любители трудились на сцене с особым рвением, товарищ Осинников пообещал выплатить по 5 премиальных рублей каждому.

— Даже на закуску не хватит, — возмущались парни в гримёрке перед первым праздничным концертом.

— Вообще не говори, — ворчал исполнитель злодейских ролей Витёк, — этот сезон доиграю, а потом ищите себе другого дурака.

— А ты, Иван, что скажешь? — спросил меня звукорежиссёр Ярик.

— Я думаю, что нужно было настойчивей торговаться, — пробубнил я, так как мне в этот момент одна из актрис приклеивала белую бороду и усы. — Вот смотрите: в зале 800 мест. Билет на представление стоит 50 копеек. Значит, после трёх концертов в казну ДК вольётся сумма равная одной тысячи двумстам рублям. Нас в агитбригаде всего 15 человек. Следовательно, по двадцатке на творческую единицу можно было бы выбить. Причём дело не в деньгах.

— А в чём? — перебила меня Кира Нестерова, которая ещё в коридоре услышала данный разговор.

— В самоуважении, — буркнул я. — Нельзя позволять вытирать об себя ноги. Мы — любители, заоблачных гонораров не требуем, но 5 рублей — это же просто подачка нищему.

— Если хотите, я вам всем из своей зарплаты доплачу, — обиделась наша самоотверженная режиссёрка.

— Спокойно, — сказал я и, встав с кресла, потряс головой и активно подвигал лицевыми мышцами, так как на вчерашнем концерте в посёлке Луньевка у меня отклеился ус на финальной песне, когда я горланил, что трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал. — Спокойно, товарищи артисты. Кира Владимировна, вы хоть какой-то договор подписали с директором ДК?

— Какой ещё договор? — опешила руководительница агитбригады.

— Значит, не подписали, вот и замечательно, — хохотнул я. — Несите бумагу, сейчас я составлю соглашение в двух экземплярах на оказание творческих услуг и пропишу общую сумму в 300 рублей. И пусть только товарищ Осинников попробует не поставить свой автограф. Сам будет два часа бегать, прыгать, развлекать почтеннейшую публику и петь песенку про ёлочку, и так три раза подряд.

— Вот это я понимаю, — крякнул Витёк, — вот это ход конём по голове, хе-хе.

— Правильно, Ваня, давно пора раскулачить этих буржуев! — выкрикнула из коридора Наташа Сусанина. — А то мы уже дошли до того, что свои деньги тратим на пошив костюмов. Знаете, сколько я отдала за последнее платье? Много!

— Правильно! — закричал разом весь творческий коллектив.

За полчаса до первого концерта, когда мы на сцене репетировали общий выход и финальную песню, за кулисы прибежал взволнованный директор Дворца культуры. Это был высокий мужчина с очень большой головой и длинными худыми руками. И эти руки товарища Осинникова сжимали, составленные мной деловые бумаги, и судорожно тряслись.

— Кто такую гадость придумал? — высоким тенором пропел он. — Кто надоумил вас на такую каверзу? Хотя можете не отвечать, — товарищ Осинников уверенно уставился на мою белую дедморозовскую бороду.

— А что вас, собственно говоря, смущает, понимаешь ли? — прокрякал я, пародируя позднего Ельцина. — Сумма или порядок в деловой документации, понимаешь?

— Прекратите ломать комедию, товарищ Тафгаев! — завопил директор ДК. — Нам всем известно, за что вас сослали сюда! Вот за эти самые штучки! — Осинников потряс договором, написанным в двух экземплярах.

— Меня в этот городок сослали, товарищ директор, за то, что я подобный договор вовремя не подписал, — произнёс я своим собственным голосом и обратил внимание, что перепуганные актёры постарались, как можно незаметный спрятаться за мою широкую спину. — Ещё раз четко, внятно и по пунктам, что вас в договоре не устраивает?

Я сделал решительный шаг навстречу к директору и тот моментально струсил, по крайней мере, чуть «сдулся» и потерял былую уверенность. Кричать на зашуганных артистов самодеятельности и на хоккейного тафгая — это не совсем одно и тоже. Во втором случае может что-то большое и тяжёлое незаметно прилететь в челюсть.

— Это так не делается за полчаса до концерта, — промямлил Осинников.

— А за день ставить в известность творческий коллектив, что будет не один концерт, а целых три — это нормально? — прошипел я. — Подписывайте бумаги и дайте нам спокойно подготовиться. Иначе мы за конечный результат не отвечаем.

— Вы меня режете без ножа, — неизвестно кому пожаловался директор ДК.

Затем он подошёл к столу, на котором лежал звуковой пульт и магнитофон, хлопнул нашим договором о столешницу и, тихо про себя выругавшись, поставил свою размашистую подпись под обоими экземплярами.

— Только попробуйте мне завалить представление, — Осинников погрозил пальцем всей агитбригаде, — тогда поговорим с вами в другом месте.

— Только попробуйте не расплатиться с артистами, тогда встретимся в ОБХСС, — пригрозил я, чем напугал директора ДК ещё сильнее.

Товарищ Осинников нервно хохотнул, поискал глазами поддержки в лице этих самых артистов, но быстро сообразив, что с таким дураком как я связываться себе дороже, очень шустро покинул зал, выскочив через боковой выход на сцену.

— Ну, Иван, ты даешь! — выкрикнул Витёк. — Встретимся в ОБХСС! Хе-хе-хе, — заразительно загоготал исполнитель ролей бездельников и пьяниц.

Из-за чего нервным смехом прыснула вся агитбригада. И даже режиссёрка Кира Нестерова тихо захихикала, ибо оказался не так страшен чёрт, как его малюют. А я подумал, что в деловой сфере советской неповоротливой экономики творится такой адский бардак, что оторопь берёт. Предпринимательская деятельность и частная собственность на средства производства официально запрещена, а шабашники, которые катаются по всему Союзу и строят коровники и элеваторы, разрешены. Студбригады, работающие по договору, товарищи грузины, торгующие цветами, и колхозники, продающие на колхозном рынке мясо и молоко, тоже в законе. И со всей этой предпринимательской деятельности государство почти ничего не имеет. Фантастика.

— Ванечка, ты такой у меня молодец, можно я тебя поцелую? — зашептала Наташа Сусанина, повиснув на моих плечах.