— Я же уже сказал, тогда ты сядешь на три года за валютные махинации, — по-простому ответил председатель КГБ Юрий Андропов.

Новогодний праздник, который в детстве представлялся большим и волшебным торжеством, лично для меня с годами свернулся в банальные посиделки с салатом оливье, заливной рыбой и шампанским. Но в похороны встреча Нового года ещё никогда не превращалась. И вот такой скорбный час настал. И побоявшись того, что хоккеисты с горя «нарежутся» как в последний раз, я предложил всей команде, вместо посиделок в ресторане, дойти до Красной площади и встретить первые минуты 1974 года под реальный бой часов на Спасской башне.

Но от этой затеи резко отказались чехи, привыкшие к комфорту, затем к ним примкнули поляк Йобчик, югослав Хити и немец Цише. И на иностранцев, которые при желании легко могли перебраться обратно в НХЛ, поэтому закрытие «Ред Страз» трагедией не считали, я махнул рукой. Кстати, Фарда и Недомански в той истории, что была известна мне, этим летом и так должны были подписать соглашение с клубом ВХА «Торонто Тороз». Теперь же на хороший контракт у чехословаков было гораздо больше шансов.

— Ну и хрен с ними, с иностранцами, — забухтел Валерий Васильев, когда так называемая «русская часть команды» вышагивала по берегу реки Москвы в направлении Кремля. — Чё делать-то будем, Иван? — задал он вопрос, который волновал меня самого.

— А Иван у нас в цирк пойдёт работать, — захохотал Валерий Харламов. — Смертельный хоккейный номер: «Тафгаев и медведи на льду».

— Тикать надо мужики, — неожиданно предложил Боря Александров. ­– Нужно улететь вместе с Лос-Анджелесом. Как матч закончится, прыг к ним в автобус и поминай, как звали.

— Я бы рискнул, — пробасил Виктор Хатулёв. — Мне в Штатах понравилось. Там мой хоккей — быстрый и жёсткий. Да и деньги другие.

— Чё вы лопочите, идиоты? — рыкнул Виктор Коноваленко. — Вас дураков сначала поймают, а затем посадят. Закончите с хоккеем в рассвете лет. Про побег забудьте. — Коноваленко погрозил кулаком двум нашим самым молодым хоккеистам-обормотам.

— Правильно, Сергеич, — поддержал вратаря защитник Юрий Тюрин. — Мы сделали всё, что могли. Так ведь, мужики? Команду закрыли не по нашей вине. Значит, с чистой совестью останемся на Родине.

— Точно, у нас и в Союзе уровень не хуже, — поддакнул Николай Свистухин. — Премиальную «Волгу» можно продать и купить кооперативную квартиру. Юрка прав, мы сделали всё, что могли. Иван, ты-то чё молчишь?

Хоккеисты, не сговариваясь, остановились на тротуаре и уставились на меня, словно я пророк Моисей, который сорок лет гонял древних евреев по крохотной Аравийской пустыне.

— Что делать, что делать? — тихо пробормотал я, собираясь с мыслями. — Первое, про побег забыть. В день игры Дворец спорта так перекроют, что мышь не проскочит. Второе, возвращаемся в родной чемпионат и доигрываем его с полной отдачей, чтобы получить вызов в сборную. Из сборной перебраться за океан намного проще. Выиграл чемпионат мира, отдал долг Родине, свободен. Теперь, что касается денег от рекламы. Деньги, примерно по 10 тысяч долларов на каждого, положены на депозит в Дойче банке.

— И как ими, ёкарный бабай, можно воспользоваться? — спросил Васильев.

— Всю сумму с процентами можно снять в любом отделении этого банка ровно через три года, — в первый раз улыбнулся я, видя озадаченные физиономии хоккеистов. — Если бы я эти баксы раздал вам на руки, то их по возвращению в Союз обменяли бы по курсу — 80 копеек за одну американскую зелёную бумажку.

— А по сколько нам обменяют эти доллАры через три года, ёк макарёк? — опять спросил Валерий Васильев.

— Объясняю для особо одарённых, — хохотнул я. — Выехал, допустим, товарищ Харламов в Хельсинки играть товарищеский матч против сборной Финляндии. Зашёл в Дойче банк, снял некоторую сумму, купил на неё джинсы или аппаратуру, и привёз в СССР не запрещённые законом доллары, а разрешённый товар. И тогда 10 тысяч баксов постепенно превратятся в 60 тысяч рублей.

— Я всегда, мужики, говорил, что Иван у нас голова и палец ему в рот не клади! — захохотал Харламов. — Пошли праздновать Новый год под бой курантов!

— Подождите, — остановил всех Коноваленко. — А куда у нас делся тренер Эл?

— Забыл сказать, — пробурчал я. — Приехали ребята из «конторы», собрали нашего разболевшегося тренера и увезли на аэродром. Он сейчас на самолёте, который перевозит дипломатическую почту, летит в Нью-Йорк. Тренер Эл просил передать, что мы были замечательной командой.

В среду 2-го января 1974 года после первого периода матча против «Лос-Анджелес Кингз» нашей ледовой дружине устроили самые настоящие королевские в кавычках проводы. Как только прозвучала сирена на перерыв, почти весь зал принялся свистеть, топать и улюлюкать. И я вполне допускал, что заводилами такого поведения болельщиков были специально подготовленные люди, как бы случайно рассевшиеся в разных секторах лужниковского Дворца спорта. В современном мире на просторах интернета такую нечисть назовут «троллями», людьми, которые от осознания собственной никчемности, гадят везде и всюду, куда могут дотянуться их шаловливые ручки. Ведь чтобы обмазать всё коричневой субстанцией, кроме плодовитости, большого ума и таланта не требуется.

— Я на второй период, ёкарный бабай, не выйду, — рыкнул Валерка Васильев, плюхнувшись в раздевалке на деревянную лавку. — Кому это, б…ять, надо⁈ Горим 0: 2, и по чужим воротам ни одного броска.

— Так можем же случайно забить, — проворчал Боря Александров, стараясь не смотреть в мою сторону.

— Валерка прав, — поддержал друга Валерий Харламов, — если нужно проиграть, то давайте несколько штук забросим, а потом столько же пропустим. Ещё никогда меня народ на трибунах не освистывал.

— И мы показывать такой слабый игра не хотеть, — высказался за коллег из соцлагеря Франтишек Поспишил.

— Хороши друзья, нечего сказать, — вдруг разговорился молчун Юрий Тюрин, — а если мы случайно этот Лос-Анджелес раскатаем, вам-то чё? Ничё! А Ивана посадят.

— Мужики, дайте пять минут извилинами поскрипеть, — пробурчал я.

Мне самому такой хоккей был противен и омерзителен. Тем более рано утром в номер передали записку, что в Чикаго у меня родился сын. Разве мог я в такой день играть спустя рукава?

— Тихо, граждане, Чапай думать будет, — хмыкнул Борис Александров и тут же получил затрещину от Валерки Васильева.

И крылатая фраза из довоенного фильма про героя гражданской войны «Чапаева», вызвав усмешку на моих губах, породила какое-то неожиданное озарение. «А ведь меня так и так посадят, — вдруг дошло до моих „куриных мозгов“. — Обманул меня Юрий Андропов как великовозрастный хулиган маленького мальчика. Если в газетах напечатают, что команда закрыта из-за финансовых нарушений, то Михаил Суслов, которому я попортил много крови, первым потребует от Политбюро ЦК возбуждения уголовного дела. Леонид Брежнев, обожающий хоккей, какое-то время посопротивляется, пока Суслов не перетащит на свою сторону Константина Черненко, лучшего друга нашего генсека. И не пройдёт и месяца, как за мной приедет карета „скорой милицейской помощи“. А ведь Андропов всю эту цепочку заранее просчитал. Вот почему он сразу вычеркнул меня из сборной СССР. Обложили, значит, со всех сторон, как волка. Ничего, я ещё напоследок покусаюсь».

— Мужики! — громко произнёс я. — Послушайте меня внимательно. Мы проделали большой и сложный путь! Какие только палки не вставляли в наши колёса, мы всё перелопатили! И как только не старались наши недруги, мы всё равно держались на первом месте! Но судьбу команды предрешил не хоккей, а какие-то странные договорённости там, в высоких кабинетах. Так давайте хлопнем дверью напоследок. Расколошматим Лос-Анджелес так, чтоб чертям стало тошно! — последние слова я буквально прокричал.

— Дурак, тебя же посадят, — пролепетал Юрий Тюрин, пока остальные парни недоумённо переглядывались.