Розмарин распахивает прикрытую дверь. На мгновение Ромаша застывает, затем набирает полную грудь звенящего воздуха. Ладонь Розмарин чуть пожимает ее, и они шагают внутрь вместе.
***
Они оказываются в просторном помещении, заполненном людьми. Люди кричат, колышутся в едином порыве, свет мерцает, но прямо в центр комнаты направлено два ослепительных луча прожекторов. Музыка бьет по ушам.
Ромаша с трудом может расслышать собственные мысли, по венам струится такой жгучий коктейль, что она сама не может разобрать, что же в нем. Ей сложно, понять нравится ли все вокруг или нет: слишком непривычно, слишком дико, слишком… возбуждающе.
И вряд ли отец когда-либо думал, что она может оказаться в подобном месте, иначе не махнул бы на нее и ее подругу рукой, косвенно позволяя все происходящее.
Люди не расступаются перед ними, но их тела все равно словно скользят мимо. И неожиданно перед глазами оказывается круглая сцена. Ее диаметр едва ли больше трех-трех с половиной метров, но даже этого как будто много, потому что в центре сцепились в клубок человеческие фигуры.
Осознание еще не достигло ее, когда бойцы расцепились и откатились друг от друга в разные стороны. Кулаки обмотаны покрытыми кровью бинтами, лица в кровоподтеках и наливающихся дурной краснотой ушибах. Ромаше еще не доводилось видеть обнаженных мужчин, и ее тут же простреливает стыд и горячая волна чего-то, от чего вздрагивают колени, в животе стягивается узел, а рот наполняется слюной.
Музыкальный ритм вторит сердечному шуму в ушах, дым распыляет по венам огонь, рев толпы вплетается в хриплое дыхание мужчин на арене. Ромаша даже не может разглядеть их толком, только видит витые взбухшие мышцы, покрытые потом и каплями крови. Адреналин кружит голову. Розмарин рядом поднимает кулак к потолку и что-то кричит, но Ромаша не может расслышать слов, только поднимает в след за подругой кулак вверх и тут же из ее груди рвется яростный клич, зов крови. Один из бойцов ловит ее взгляд и криво ухмыляется. Крик из ее горла становится еще громче.
Бойцы снова сходятся. Каждый удар расходится волной рева по залу. Прожекторы не отпускают гибкие мощные фигуры, в воздухе искрится влага с их тел.
Ромаша давно не слышит себя, только чувствует, что позволь ей кто-нибудь, она и сама вышла бы на этот ринг, и сама дралась бы до зубного крошева и вывернутых суставов.
Дралась, пока могла подняться с этого грязного пола.
Бой кончается со звоном гонка и тогда же музыка несколько утихает. На сцену выбирается тощий мужчина, увешенный золотыми цепями как праздничный аист на день осеннего равноденствия.
– Н-да… – тянет он в микрофон и его голос хриплыми волнами проходит над толпой. Даже дым, кажется, немного рассеивается от его звуков. – Давно уже такого не было, чтобы бойцы не уложились во время. Ну… вы знаете правила?
Толпа одобрительно ревет, а Ромаша на мгновение теряется. У этого еще и правила есть?
– Отлично, – на скуластом желтом лице распорядителя расплывается широкая улыбка. – Заканчиваем бой ничьей?
Люди вокруг разражаются гневными криками и улюлюканьем.
– Бьемся до потери сознания?
И снова по толпе проходит рев, только в этот раз одобрения.
– Отлично! Бой, до нокаута. Господа, не мне вам объяснять, чего мы от вас ждем, – распорядитель в притворном уважении кивает бойцам и спрыгивает с арены.
Снова звенит гонг.
Это… красиво. В горячей почти ярости Ромаша видит такую свободу, которую ей не дала даже поездка по дамбе. Эти люди были тем, кем хотели быть. Они дрались, потому что могли это себе позволить. У них не было никакой цели, кроме денег. Но эта честность в мотивах и давала им легкость, с которой они крошили кости друг другу, оставляли свою кровь на ринге.
Наверное, Ромаша им даже завидует.
Когда бой кончается, Розмарин утягивает девушку в угол, чтобы другие зрители их случайно не затоптали.
Женщин среди зрителей почти нет, а те, что есть, явно торгуют свои телом. Их одежду и одеждой не назвать: лоскуты ткани на бедрах, золоченные диски, прикрывающие соски. Но Ромаше не стыдно смотреть на них, кажется, после боя она вообще больше не будет ничего стесняться – так сильно в ней еще кипит адреналин и что-то, название чему она никак не может дать, что девушка только теряется в догадках, как эти женщины не мерзнут.
Зал постепенно пустеет, но музыка все еще играет, хоть и значительно тише.
– Это не конец, – говорит ей Розмарин. Ромаша читает слова по губам, ей сложно разобрать человеческую речь после долгого крика. – Сегодня еще несколько бойцов выступает.
– Я хочу также, – выпаливает Ромаша и тут же испуганно сжимается – она слишком громко и прямо сказала о своих желаниях.
На разгоряченном лице Розмарин медленно проступает улыбка.
– Также не получится, но есть одно место… – ее глаза вспыхивают, словно льдинки, подхватившие солнечный свет.
Плечи Ромаши распрямляются, грудь наполняет надежда.
– Поехали, – смело говорит она.
И внутри все поет и звенит в унисон дикой южной музыке.
***
Склады остаются за спиной. Мотоцикл двигается почти в противоположную сторону, забирая куда-то вглубь делового района.
Голова немного кружится, и Ромаша прижимается к спине Розмарин, подпитываясь ее силой и спокойствием. Даже если после этого отец никогда не выпустит ее больше из дома, этот вечер он не сможет у нее отобрать. Он не сможет отобрать у нее этот огонь, все еще струящийся в ее жилах.
Розмарин припарковывается у одного из бизнес-центров. Таких высоких нет в жилых кварталах – этажей двадцать-двадцать пять, но и с Башней он не поспорит, конечно. Панорамные окна отражают плоские кругляши света уличных фонарей. Ровную площадку входа окружает полоса чахлых деревцев. Где-то в небесной тьме светится название бизнес-центра, но Ромаше лень поднимать голову и вчитываться, она просто следует за подругой к служебному входу – почти незаметной стеклянной двери.
Дверь послушно открывается, и девушки быстро заходят в холл. Ромаша не успевает оглядеться, потому что Розмарин уже перепрыгнула турникеты и двигается к лифту. Краем глаза Ромаша улавливает движение у стойки охраны, но ее никто не останавливает, и она неловко протискивается следом за подругой.
Загорается табло с номером этажа, раскрывается кабина лифта. Свет неприятно режет глаза. Розмарин уверенно нажимает кнопку минус первого этажа. Ромаше впервые за вечер представляется возможность оглядеть Розмарин целиком: вокруг слишком обычно и скучно, чтобы обращать внимание на что-то другое. Девушка в широких черных штанах, стянутых у лодыжек резинкой, на ногах тяжелые ботинки, вызывающие мысли о солдатах и стражах, торс прикрывает кожаная куртка с толстыми подкладками у плеч и локтей. На лице отстраненное задумчивое выражение.
Интересно, о чем она думает?
В голове неожиданно легко и одноврменно шумно, к горлу подкатывает тошнота, и Ромаша сглатывает наполнившую рот слюну.
Лифт снова открывается. Розмарин встряхивается, ободряюще улыбается Ромаше, та отвечает улыбкой. В голове что-то щелкает, и перед глазами проносится воспоминание:
Теплые блики огня рассыпались по комнате, легли тени на лица.
Мама откинулась на спинку кресла, но в ее позе не было расслабленности или спокойствия. Папа не отводил взгляд от камина. В его руке поблескивал какой-то предмет, но Ромаша была еще слишком мала, чтобы понять что это такое. Сама Ромаша спряталась в дальнем углу дивана, чтобы случайно не попасться на глаза папе. Она знала, что в такие вечера лучше стать совсем незаметной.
Родители о чем-то разговаривали, но слова не задерживались в голове Ромаши, она просто прислушивалась к звучанию голосов, как к музыке.
Вот папа поднял ладонь и Ромаше стала видна большая красивая подвеска, которую обычно носила мама. Мама что-то ответила ему. Улыбка на ее лице была такой красивой и такой грустной. Лицо папы замерло, только губы подрагивали.