Они проходят и холл, и длинный коридор, по обе стороны которого тянутся стеклянные стены, и двери, перетянутые молочно-белой пленкой: можно разглядеть силуэты и только – Кушен не удерживается и бросает редкие взгляды вокруг. Никто его не одергивает за них, да и вряд ли одернет, но упрямство снова и снова заставляет его опускать глаза.

Потому что нельзя поверить, что тут хорошо, нельзя, поддаться. Однажды в Стае – всегда в Стае. В каком бы виде ты там не появился.

– Здесь ничего интересного, – говорит Крыло. – Это рабочие кабинеты и переговорки. Сотрудники обсуждают идеи, проекты, способы решений поставленных задач.

В голове парня тут же проносится сладкая мысль, что он мог бы также. Он может стать одним из этих изобретателей. Тогда не придется думать о деньгах вообще никогда, никогда больше не придется испытывать тупую резь голода в животе, а пальцы не будут опухать от воды.

Коридор кончается лестничной площадкой, с которой открывается вид на обширный полигон. Рядами тянутся отгороженные ячейки небольших залов. Они намеренно не закрыты, чтобы можно было разглядеть сверху, что происходит.

Крыло останавливается.

– А здесь все новинки тестируются.

Что-то взрывается неподалеку, разносятся возбужденные голоса, в воздухе вьется тонкий дымок, пищит система пожаротушения, и в одном из отсеков раздается резких звук открывающихся брызговиков.

– Весело тут у вас, – комментирует Кушен, но он заворожен этим место и перспективами, открывающимися ему.

Он противится им. Противится изо всех сил, потому что суть не меняется – Стая есть Стая. Если попадет под крыло Большой птицы, никогда не покинет Янталик, навсегда останется прикован к трущобам, даже если и станет настоящим артефактором.

– Да, – соглашается Крыло. – Правда, теперь у нашего предложения есть неприятная сторона.

– Какая? – напрягается Кушен.

Может, если бы не постоянный треск в голове и тошнота, он понял бы это намного раньше. Но он был слишком поглощен и болью, и внутренней борьбой между получением желаемого и его ценой.

– Теперь, когда ты видел это место, – Крыло ласково улыбается, поблескивая глубоко-посаженными глазами. – Тебе придется подписать договор о работе с нами и принести клятву на самоцвете.

Кушен отступает, но ему в спину упирается дуло пистолета.

– Иначе мы тебя убьем.

Именно поэтому нельзя вести дела со Стаей.

***

Кушен просыпается мокрым от пота и слез, горло дерет сдавленный крик. Титаническим усилием воли, он гасит его в груди, не давая пробиться наружу.

В квартире тревожная предрассветная тишина. Кушен внимательно прислушивается, не раздастся ли голос сестры, но похоже Лаванда глубоко спит. Кушен снова прикрывает глаза и снова с насыщенной яркостью видит черное дуло, почти изящную линию ствола, черные пальцы, сжимающие его, жидкое серебро расслаивающейся в пространстве пули, кораллово-красные брызги крови.

Прошло уже две недели, но это…

Похоже, теперь это навсегда с ним.

Лосток смотрел на него безучастно и немного обижено. Может, будь у него еще возможность говорить, он спросил бы почему. Почему ты их не остановил, брат? Разве я когда-нибудь делал тебе плохо?

Делал.

Ты привел меня сюда, ты втянул меня в Стаю, хотя я этого не хотел, ты продал мою жизнь за сто двадцать королей.

Южанин опустил пистолет, и на его лице не было ничего, кроме печали. Наверное, он тоже спрашивал почему?

– Он хорошо нам служил, – пробормотал он. – Правое крыло будет недоволен.

– Тебя не спросили, – огрызнулся Крыло, но, кажется, вид крови его тоже потряс. – Пошел, – он кивнул в сторону лифта. Но выражение растерянности и затаенного страха никуда не делось с его лица.

Кушен сердито стирает слезы, но они не останавливаются. Он не смог сказать Лаванде, что Лосток больше не вернется домой.

– Думаешь, это шутки? – Крыло зло всматривался в напряженную фигуру Лостока. – Ты, выблядок, думаешь, это шутки? – голос мужчины взлетел почти до визга. Он стал еще больше похож на обозленную крысу, загнанную в угол.

– Да я вообще под другим крылом хожу, – Лосток вскинулся, но руки его даже не дернулись в сторону защитных артефактов на запястьях.

– Ты ко мне пришел, – процедил Крыло. – Помнишь?

Кушен поднимает руку и осторожно прикасается к перебинтованному плечу. Там, вгрызаясь в кожу, сидит татуировка пера.

– Это дурно закончится, – пробурчал гигант, опускаясь у распростертого тела Лостока. – Это очень дурно закончится.

Большие черные пальцы закрыли Лостоку глаза.

Но ничего не закончилось. Кушена отвели в подвал, впихнули в руки крупный самоцвет и потребовали произнести слова. Там, в чистом сиянии хаотического излучения, он сам захлопнул решетку своей тюрьмы.

Как будто выбор был?

Ничего не было.

Кушен со злостью бьет тощую подушку, но слезы продолжаю течь. Кушен закусывает губу, чтобы не разрыдаться в голос.

Две недели прошли, место отчаянного отупения заняли постоянные страх и горе.

Горе не по брату.

Горе по собственной упущенной жизни.

Лаванда все еще ничего не знает, но, кажется, начала догадываться. Вчера она даже спрашивала, куда подевался Лосток, но Кушен только качает головой. Горло сжимают страх и клятва, подкрепленная самоцветом.

Если бы он только не сон, которого он лишается вместе со своей жизнью. Кошмары подтачивают его, хотя еще ни одного заказа ему не дали. Две недели молчания. Кушен даже не знает, может ли он начать искать какую-нибудь подработку (потому что долго перебиваться макаронами и подгоревшими бобовыми котлетами не получится, у него уже впадины на щеках размером с долину Хвостов), или его могут застрелить за то, что он потратил свое время не на работу для Стаи.

Кушен встает, с трудом натягивает грязные штаны и тащится на кухню. Из окна видна только соседняя панелька и чахлая зелень между домами. Почти весь газон запаркован дешевыми малолитражками. В воздухе висит бледная дымка тумана, но небо уже посерело, наливаясь предрассветной тяжестью.

Отчаянно зевая, Кушен наливает воду из-под крана в чайник, мельком смотрит на календарь, и его пронзает воспоминание. Сегодня должны объявить, кто поступил в университет.

Кушен замирает, так и не поставив чайник на плиту.

Ну не убьют же его за то, что он отлучится из дома на несколько часов? Перед глазами мелькают кораллово-красные брызги крови.

Кушен судорожно вздыхает.

С другой стороны, Стая же выиграет от его учебы в университете. И Крыло говорил об оплате учебы. До того, как убил его брата.

Лаванда просыпается от свиста чайника или от того, что он слишком громко расхаживает по кухне. Выползает из своей комнаты и недовольно смотрит на старшего брата. В растянутых трениках и без косметики она выглядит на свои шестнадцать. Кушен с трудом может поверить, что эта девочка оденет короткую юбку и вечером уйдет на улицу.

– Ты такой громкий, – говорит она. – Тише, разбудишь девочек.

Кушен криво улыбается.

– Не хочешь рассказать, что у тебя случилось? – спрашивает Лаванда. Это первый раз за несколько недель, когда у них есть время и силы на разговоры.

Кушен отрицательно крутит головой.

– Такое лучше никому не говорить, – хрипло отвечает он. Само вырывается, как и нервный смешок затем.

– Тебе нужна помощь? – хмурится Лаванда.

– Ты вряд ли сможешь помочь.

Мгновение Лаванда внимательно всматривается в его лицо. Понимание мелькает в ее глазах вместе с ужасом, она прикрывает рот ладонью.

– Лосток втянул тебя в Стаю?

– Лосток втянул меня в Стаю, – повторяет Кушен.

– Блядь!

– Тише, разбудишь девочек, – ухмыляется Кушен.

Странно, но с признанием становится легче, словно из груди вытащили гигантский кол. Хотя глаза начинает отчаянно щипать.

– И что ты должен делать? – любопытно спрашивает Лаванда, кажется, будто потрясение просто не может в ней долго задержаться, но затем быстро поднимает ладони перед грудью. – Не надо, не говори. Не хочу знать, что за дела у Стаи.