– Миша, – позвала его тихонько мать. – Зизи уснула. Отнеси её в постель.

– Если я сейчас встану, – зашептала громко Анета, – она упадет. Она всю дорогу на мне спит.

– С ней все в порядке? – подхватывая сестру на руки, обеспокоился Михаил.

– Она просто устала, как все мы, – прошептала Софочка в удаляющуюся мощную спину Маркова. Ах, как ей хотелось, чтобы это она заснула в экипаже, и её прижимал бы к груди Мишель.

Марков опустил Ефроксию на кровать и принялся сражаться с мелкими пуговками платья.

– Что это вы делаете, барин? – Настасья вплыла в двери грозной тучей. – Срам! Охальник!

Мощный тычок в спину заставил Мишеля покачнуться.

– Ты сдурела?!

Весомый кулак приближался к лицу Маркова, и он проворно отпрыгнул к двери.

– Ты что, Настя? Я не хотел ничего худого. Я помочь хотел.

– Вот и хорошо, барин, ступайте себе. Мы тут сами управимся.

Бешкеков покидал дом княгини Бардиной последним. Он поцеловал тетушке руку и, совсем было, собрался уходить. Но Татьяна Юрьевна поманила его на пухлую кушетку.

– Присядь, душа моя. Скажу тебе: я на тебя сердита. Мне было скучно! Ты приветил этих бескрылых пичужек, чтоб досадить мне?

– Что ты, Таня! Я серьёзно вознамерился жениться и оценивал рынок сбыта.

– Ах, как интересно! Расскажи.

Григорий весело засмеялся:

– Разве ты не устала? Ну-ну, не хмурься. Изволь, я поделюсь впечатлениями. Лиза Воронцова, без сомнения, хороша, но несколько уныла. И потом, богатые невесты с некоторых пор меня не прельщают. Софи Лунгина – чудо, как хороша! Тонкие черты, изящные – как слепленная из мрамора статуя, но слишком хрупка. Мне кажется, выносить и родить ребенка ей не по силам. Более всего мне подходит Анна Павловна Маркова. В ней живость и умеренность соседствуют в удивительной пропорции. Немного проста, как все юные барышни, но это и хорошо.

– Да-а, – княгиня понимающе улыбнулась, – славный материал, чтобы создать жену по своему вкусу. Но ты промолчал еще об одной барышне.

– Маленькая чертовка с золотыми волосами… – пробормотал Григорий сердито.

– Ефроксия Виноградова. Я заметила твое влечение к её плоти, – княгиня презрительно скривила губы. – Совсем бесстыдная девица. Что поделаешь – бесприданница! Готова всякому на шею повеситься.

За ханжески подобранными словами проблескивали тщательно скрываемые нотки ревности, которые Бешкеков заметил.

–Ты права, – граф лениво потянулся и взглянул родственнице прямо в раскосые глаза. – Я мечтал зарыться в пышные кружева, чтоб добраться до её сладкой груди; стиснуть губами сосок и пить нектар, пока тело её не затрепещет…

Слова лились дурманящим потоком, но глаза Григория были холодны, как осеннее небо.

Татьяна Юрьевна побледнела, отводя в сторону глаза.

– Как ты жесток, Гриша, – прошептала она тихо. – Ужели, ты никогда не простишь меня?

В очах Бешкекова полыхнул огонь. Вся светская легкость и беспечное остроумие, присущие ему прежде при разговорах с княгиней, слетели с графа, как луковая шелуха.

– Ты променяла мои чувства на красивую болтовню смазливого пустобреха.

– Я была глупа, Гриша, – на длинных ресницах затрепетали бисеринки слез.

Бешкеков поднялся стремительно, сожалея о своей горячей вспышке. Да что это он, в самом деле? Все было-было – и быльем поросло!

– Ну что ты, душа моя, – он похлопал тетку по плечу, – перестань. Прости меня. Я вспылил. Глупо предаваться прошлому. Я давно не сержусь на тебя. Забудь мою грубость, Таня.

– Да, – Татьяна Юрьевна справилась со своими слезами, громко пошмыгивая носом. – Нам лучше оставаться друзьями. А Ефроксию оставь в покое, у неё плохая кровь. Батюшка её – сумасшедший.

– Я и не примерял её в жены. Жить со своенравной, упрямой женщиной – все равно, что вести войну с турками. Вот в «любовь» я бы с ней поиграл охотно.

– Избави тебя Боже, Гриша. У неё 11 братьев нраву необузданного.

– Кузены, я полагаю?

– Да, но за пичужку свою стоят горой.

– Тогда уж, конечно, я её не обижу. Ты же знаешь, душа моя, мой кроткий нрав.

Граф удалился, а Татьяна Юрьевна сухо поджала губы: уж что-что, а характер Бешкекова она знала прекрасно. Поэтому решила самым ближайшим временем непременно переговорить с Агафоклеей Алексеевной и посоветовать побыстрее выдать племянницу замуж. За Тригорского, например. Всем известно его пристрастие к молоденьким барышням. Две первые жены отставного генерала были немногим старше Ефроксии. А на балу Иван Ильич остался девушкой доволен…

Княгиня решительно направилась в опочивальню. Настроение у Татьяны Юрьевны сделалось приподнятым. Все было решено! Не далее, как недели через три, она устроит брак Тригорского с Виноградовой. Так обработает генерала, он и вправду будет думать, что всю жизнь мечтал жениться на строптивой бесприданнице. Впрочем… княгиня находила, что Тригорский не догадывается о непростом характере своей будущей суженой. Да и сама Бардина не думала раньше, что девушка чем-то отличается от своих невинных, кротких подружек. Вот только глаза барышни нынче вечером были излишне ярки и нестеснительны, а походка, сродни царской. Это у Татьяны Юрьевны-то в доме!

«Зарвалась, деточка, вознеслась. Ну а мы её – мордой в грязь!»

Княгиня заснула с блуждающей улыбкой на устах. Грядущий день обещал ей много интересных дел.

Следующие две недели выдались немного скучными. Правда, Марковы посетили провинциальный театр, маленький и убогий, при виде которого возникала мысль – «возможно ли это зрелище называть театром?» Труппа была катастрофически бездарна, а примадонна настолько тоща и писклява, что напоминала уличную кошку.

Михаил Павлович попытался всех утешить сообщением, что это, скорее всего, бродячая труппа, почти балаган на колесах – скоморохи и только. Настроение все же было испорчено, и все дружно решили, что приобщаться к святому искусству впредь будут только в столицах.

Татьяна Юрьевна пышных мероприятий больше не проводила, довольствуясь приятными вечерами с приятными ей людьми, большую часть которых составляли офицеры и дворяне мужского полу. Впрочем, днями к ней наведывались пить чай помещицы и порой купчихи. Самым же желанным гостем княгини стал генерал Тригорский, с которым Татьяна Юрьевна долго беседовала и много смеялась.

Получалось, все светское общество, собравшееся в Коломне, проводило свое время нескучно. Исключение составляли молодые барышни, которых Бардина невзлюбила, ощущая в них угрозу своему единоличному правлению.

Фро не особо-то печалилась по этому поводу. Только не понимала, отчего тетушка продолжает оставаться здесь, не смотря на неудобные гостиничные комнаты. Ведь в Шишкове – куда как привольнее. Но, видно, причина у Агафоклеи Алексеевны была и основательная. Она часто отъезжала с визитами, оставляя девочек одних.

Что оставалось делать подругам? Только хандрить!

Ефроксия пыталась расшевелить скисшую Анету, придумывая различные игры и путешествия. Вот и сегодня она уговорила всех ехать кататься в березовую рощу, так красиво белеющую на окраине города.

Неточка сморщила свой хорошенький носик и капризно ответила, что поездка в экипаже – всего лишь поездка, ничем не лучше той, что они совершили вчера к речке.

Ефроксия обхватила сестру за талию и прошептала ей на ухо что-то, отчего щечки Анеты зарозовели и в глазах заискрились, было, потухшие в последнее время, звезды.

Поддержала Фро и Софочка. Она тоже считала, что прогулка на свежем воздухе полезнее никчемного сидения в пропахшей кислой капустой комнате.

– Осталось только уговорить Мишеля, – громко оповестила Фро подруг. – Это я мигом.

В последнее время Михаил стал более внимательным к Ефроксие. На все её предложения отвечал согласием и реже посещал княгиню, чтобы развлекать своих отверженных дам. Вот и теперь он, слегка поупрямившись, согласился на все.

Вскоре барышни ехали в коляске в накинутых поверх платьев плащах. Не смотря на тепло, было пасмурно, и с неба срывался небольшой дождь, похожий на просеянную сквозь сито водяную пыль.