– Тебя как зовут хоть?

– Марго. Мы можем на метро. Чтоб быстрее, – предложила она.

– Здесь нет рядом станции. И да – я теперь ненавижу метро.

Марго понимающе вздохнула:

– Давай подробнее. И желательно с начала.

– Ты знаешь, от чего он может быть?

Я вертела на ладони ключ, то убирая его в карман, то вновь вытаскивая.

«У тебя есть ключ… Есть ключ… Ключ…» – крутилось в голове. Еще никогда я не зацикливалась на снах. Но реальность меняла свои законы. Прямое доказательство, что я не сошла с ума и тварь на кухне и в лаборатории, да и сама лаборатория мне не померещились, широко шагало рядом.

Я торопливо семенила возле парня и исподтишка разглядывала его. Смешной – это слово почему-то первым пришло на ум. Высокий, худой, с бледными веснушками на щеках. Курносый и печальный. Даже нахохленный. Если б не грусть, спрятанная в уголках улыбки и на дне глаз, Вася походил на театрального Петрушку. А так смахивал скорее на Пьеро.

Мы шли вдоль той самой красивой пешеходной улицы с фонтаном и скамейками. В спину подгонял величественный тяжелый звон церковных колоколов. Из динамика сувенирного магазина долетала бодрая музыка. Колокольчик на двери пекарни тихонько звенел, возвещая о приходе покупателей. На широком постаменте стоял отлитый из чугуна памятник: нарядный молодой человек в треуголке моряка, сидящий верхом на пушке. Проходя мимо, я прочла надпись: «Бомбардир Василий Корчмин»[13].

– Это ключ от заводной куклы, – уверенно сказал другой Василий. Я даже разозлилась: откуда ему-то знать наверняка?! – В каморке Мастера кукол было много игрушек с заводом. И одна даже… – Парень неприязненно передернул плечами.

Из рассказанного мне вырисовывалась нерадужная картинка: вместо магической конторы мой новый знакомый попал в непонятное место с меняющимся интерьером – то ли общежитие, то ли мастерская по пошиву кукол. Один раз он вообще очутился под землей и шел по узкому тоннелю. А потом снова вышел в комнату, где двигались заводные куклы. И одна из них напала на него по приказу молодого хозяина. Василий хотел сбежать через дверь, но угодил в подвал. Точнее, про подвал мы только сейчас выяснили.

Он отчаянно утверждал, будто то место, говорящие манекены и пропавшие дети как-то связаны между собой. Я не знала, что ответить, но почему-то сразу поверила – особенно про метро, кукол вместо пассажиров и ключи.

Классная руководительница в бывшей школе работала по совместительству психологом. Во время классных часов она любила рассказывать всякие истории и фишки из своей профессии. В частности, что в коллективном бессознательном людей прячутся одинаковые образы.

Так вот: либо этот туманный мрачный город плохо влияет на жителей, подкидывая им одинаковые сны, либо в наших кошмарах прячется нечто большее, чем безумная фантазия…

Я совсем задумалась и не заметила, как между нами повисла неловкая тишина.

– Зачем ты вообще ходил к колдуну? – спросила я.

Всегда интересно, что сподвигает людей на такие спонтанные необычные шаги.

– Из-за девушки.

Я деликатно промолчала, но Василий решил уточнить:

– Я проспорил другу, что на сеансе у мага спрошу, где и когда встречу свою судьбу. А он вызвался сам все организовать.

– И тебе ответили? – уточнила я.

– Я истратил свой вопрос на пропавших детей. Колдун… Если, конечно, это был он, сказал, что потери – естественный процесс, когда одно Время сменяет другое. Белиберда невнятная…

Я поежилась от нехорошего холода внутри живота.

– Откуда ему известно?

– Этого мне спросить не дали. – Василий демонстративно потер затылок. Даже невооруженным взглядом было видно, какая у него там шишка. – Скажи, ты слышала когда-нибудь о Хранителях?

– Нет. Мы всего неделю назад переехали, – отрезала я. И, чтобы хоть как-то унять тревогу, сменила тему с мистической на обыденную: – А где ты работаешь?

– Тут в кафешке недалеко. А вообще – в театре.

Ух ты! С Петрушкой я, кажется, угадала.

Василий махнул рукой, указывая на двухэтажное здание с часами и башенкой. Впрочем, уже знакомое по вчерашней доставке. Я узнала в Васе нерасторопного паренька на кассе, который долго собирал заказ, еще умудряясь болтать с девушкой в рыжей форме. Она оклеивала район ориентировками с детскими фотографиями.

Знай я тогда, что через несколько часов та же беда коснется и нашей семьи…

На стеклянной двери кафе тоже висела оранжевая листовка. Василий пропустил меня вперед, произнес негромко: «Я скоро», – и скрылся в глубине зала. Я заметила, как он направляется к серьезной деловой девушке в узкой юбке и строгой блузке, стоящей у входа с надписью «Служебное помещение».

Я заказала в терминале большой стакан кофе, забрала его и села за столик недалеко от окна. Над стаканом поднимался ароматный пар. Я грела в нем ладони. Так странно и непривычно брать еду для себя. Не упаковывать торопливо в курьерскую сумку, а сесть, как все, глядя на серый город в мелкой завесе грядущего дождя.

Над низким павильоном через дорогу горела синяя «М»-ка метрополитена. Люди появлялись и исчезали в распашных дверях. Напротив замерли чугунные кони, запряженные в синий вагончик, на котором желтели крупные буквы: «Авиа и ж/д кассы». Коней вел под уздцы вышедший из кабины вагоновожатый. Он тоже был частью памятника.[14]

Я достала из кармана телефон. На холоде тот успел наполовину разрядиться. Набрала маме.

– Алло!

– Вы где? – спросила я.

– Возвращаемся с папой домой. Смотрели камеры на подъезде и по району. – Голос в трубке звучал устало.

– Есть новости?

Мама помешкала.

– Нет, – бесцветно сказала она. – Я уже не знаю, что делать. Приедем, поговорим.

На заднем плане у них послышалась возня и автомобильные гудки – наверное, толкались в пробке на проспекте.

– Ладно, – шепотом сказала я и сбросила вызов.

«У меня тоже сегодня ничего не вышло, мамочка…»

Я машинально взглянула в окно. Кафе стояло на возвышении, отчего улица просматривалась далеко вперед. Ветер остервенело трепал деревья. По ним пробегали волны, то клоня ветви к земле, то вновь позволяя им распрямиться. Я пила кофе, глядя в усталом исступлении – треснут ли пополам, сломаются или нет?

Краем глаза я заметила фигуру, подходящую к столу, – Василий вернулся, закончив разговор по работе.

– Здесь всегда такие ветра? – спросила я из-за плеча и обернулась. Но Васи не было.

Куча народа столпилась на небольшом пятачке между терминалами для заказа и кассами. Мимо протиснулся мужчина:

– Я врач. Что случилось?

И хлынули звуки: возгласы, громкие шепотки, хлопки двери. Кто-то попросил у кассира воды. Другой уже звонил в скорую. Я заметила Василия и девушку, с которой он общался, поспешивших из глубины зала навстречу столпотворению.

За чужими спинами не получалось различить происходящего.

– Что такое? – воскликнула я.

– Человеку стало плохо, – добросердечно объяснили рядом. – Лицо перекосило. Как будто инсульт.

– Да не инсульт это! – встряла пожилая женщина по правую руку. – У него вся щека в какой-то темной треснувшей корке. Кожная болезнь. Не трогайте руками! – вскинулась она на кого-то в ближнем ряду. Толпа всколыхнулась, попятилась.

Снова оглушительно хлопнула дверь, отлетела наотмашь и, описав дугу, врезалась в стену. Стекло треснуло, покрылось мелким витиеватым узором, но удержалось в раме. Все вздрогнули. Я оглянулась. Холодный ветер полоснул по лицу, будто порывы его, не наигравшись с ветками на улице, пролезли сюда – качать и ломать людей, биться в тесном зале.

– Вызовите скорую! Кто-то звонил уже?

Я пощупала карман. Кофейный стакан остался забытым на столе. А вместе с ним и… телефон! Я попыталась протиснуться сквозь набежавший народ к своему месту, надеясь, что в суматохе старенький мобильник не привлек ненужного внимания.