Тишина. Пусто. Даже ни единого горящего окна в доме напротив.

«Приснилось», – решил я.

Просыпаться оказалось жаль, хоть я и рад был избавиться от зацикленного кошмара. Теперь пусть хоть ведьмы пляшут на крыше, но мне осталось спать до будильника всего четыре часа…

Утро принесло свет и ясность мысли. Удивительно, насколько легко в темноте верится во всякое… потустороннее. Скрип на крыше или легкий ветерок сквозь неплотно закрытые двери – и фантазия тут же угодливо рисует неведомых чудовищ.

Я нехотя выбрался из-под одеяла и выглянул в окно на серый пустынный двор: близкие окна соседнего дома (блестящие темные стекла похожи на лакричные леденцы), несколько берез, достающих макушками до второго этажа, припаркованные между подъездов автомобили. Старый район. Престарелая сонная тишина.

Я распахнул окно, впуская в комнату свежий воздух. Ворвавшийся сквозняк мелко заколол щиколотки, закусал, точно маленький оголодавший зверек, еще не умеющий добывать себе пищи, но уже раз и навсегда познавший коварность своей хищной натуры.

Но на этот раз я готовился к холоду: активно замахал руками и ногами, приступая к ежеутренней зарядке. Сквозь тонкую стенку слышалось бормотание телевизора. Видно, сестра проснулась раньше и соображала на кухне завтрак – на себя и заодно на меня. Голос ведущей новостной передачи зачитывал программу неприятностей на грядущий день.

Чтобы не слышать ее, я сосредоточенно продолжил упражнения, ободряя себя командами:

– Больше амплитуда, шире шаг! Держим темп!

Поняв, что такая добыча, как я, ему не по зубам, докучливый ветер теперь рассеянно гулял по подоконнику. На нем царил бардак: пыль, старинная пепельница с отколотым краем, зарядка от телефона, фарфоровая статуэтка из Надиной коллекции редкостей (как только попала сюда?), беспризорный носок и комнатный цветок.

Пластиковый горшок с растением стоял на блюдце из чайного сервиза, куда стекала неприятного вида желтоватая вода – видимо, сестра озаботилась наконец-то полить чахлую герань, чтобы та не загнулась окончательно. Я остановился перевести дыхание и пригляделся. Показалось, будто продолговатые листья оплетены сетью тонких серых линий, похожих на трещины.

Я осторожно отколупнул странную плесень. Под ногтем осталась пыль. Ветер подул и смахнул с подоконника мелкие крошки.

– Надь, ты бы купила своей герани удобрения. А то она здесь совсем засохнет! – крикнул я в распахнутую дверь. Мне что-то ответили, но из-за телевизора я не разобрал что и хотел уж было переспросить, как завибрировал лежавший на тумбочке телефон. Я в один прыжок подскочил к нему и, не глядя, нажал на «Принять вызов».

– Не спишь, дружище? – послышался в трубке бодрый голос Димона – старого приятеля, с которым вместе учились в институте искусств. Именно на такой версии имени он прилюдно настаивал, хотя оно упорно не ложилось мне на язык. Но быть просто Димой тот отказывался категорически.

– Нет, у меня собеседование через два часа. Готовлюсь.

– Как-никак на нормальную работу наконец устраиваешься? Или все еще пляшешь в своем театре?

– Вообще-то я художник-постановщик.

– Не суть.

Я неприятно поморщился:

– Это давний знакомый семьи. Предложил мне приличную должность. В музее.

– Приличная должность в музее – звучит как оксюморон. А если серьезные деньги, то, значит, блат?

Я вспомнил известный анекдот и чуть не ляпнул в ответ: «сестла». Но Димон не позволил мне вставить хоть слово и напористо затараторил:

– Как наша договоренность на вечер?

– Ты все еще помнишь тот дурацкий спор? – Я мысленно взвыл и закатил глаза к потолку.

– Я отчетливо помню, что ты проспорил, и мне достаточно. Встреча же только для твоего блага, как ты не понимаешь?

Голос был шутливым. Немногие знали, что именно этой беззаботной шутливостью студент Димон доводил до белого каления даже самых стойких преподавателей. И как ни странно, всегда добивался своего.

Я услышал шаги за спиной и обернулся. На пороге комнаты стояла вышеупомянутая «сестла» с чашкой кофе в руках и беззвучно мне выговаривала, чтобы я «заканчивал свою болтовню и шел собираться, времени осталось мало».

– Да, иду, – сказал я, чтобы избавиться от гнетущего призрака ответственности за плечами, и услышал в телефоне бодрое и довольное:

– Ну, значит, договорились! Жду тебя в семь, адрес вышлю. Пока.

Я открыл было рот, но недовольство пришлось бы выражать пустому экрану – приятель сбросил вызов.

– Ты понятия не имеешь, на что я подписался сейчас из-за тебя!

С этой фразой я эффектно возник на пороге кухни. Она была просторная, как и любая комната в квартире – бывшей коммуналке с высокими потолками, заложенными дымоходами и рассыхающимися подоконниками, по которым даже летом гуляет тонкий ветерок.

Надежда пританцовывала возле плиты – с растрепанным рыжевато-русым пучком волос, нечесаная и смешная, в длинной футболке и одном полосатом сползшем носке. Эдакая Пеппи Длинныйчулок. Только без чемодана с якорем.

– Звонила бабуля. Сказала, чтобы набрал ей после собеседования. У нее сегодня встреча с поставщиком очередной старинной редкости. Сама забудет, ты ж знаешь, – не оборачиваясь, сказала она. – Я пожарила тебе яичницу.

– Спасибо.

Я бухнулся на угловой гобеленовый диванчик. Щелкнул по кнопке пульта, крадя у ведущей голос. Выпуск новостей кончился, теперь с экрана вещала эффектная тетенька из передачи про здоровье. На мою бестактную выходку она не обратила внимания. А вот Надя обратила. Но не на выходку, а на хмурое настроение.

– Что за тип тебе звонил? Я даже через трубку услышала его голос, и даже так он мне не понравился.

– Бывший одногруппник, общаемся до сих пор. Недавно вот тоже виделись.

Я как-то разом и очень сильно пожалел, что с самого утра согласился принимать вызовы – что телефонные, что судьбы. Прозрачное мартовское солнце выглянуло на минуту из пелены серых облаков и, прорвавшись сквозь легкие кухонные занавески, подсветило ловкую и складную фигурку Надежды. Волосы на ее голове вспыхнули бронзовым, как пучок тонких металлических проволок. Я даже залюбовался.

– И что он у тебя выпытывал? – Сестра выразительно повела бровью.

С момента, как мы начали независимую от родителей жизнь, в ней появилось тонкое металлическое колечко. Помню, тогда я старательно сделал вид, будто не обижаюсь, что сестра не посоветовалась со мной, прежде чем делать пирсинг. Во всяком случае, у нее тоже есть жизнь. Свои желания и тайные стремления.

– Проспорил ему поход к экстрасенсу. К какому-то колдуну, который конструирует судьбы. – Я закатил глаза, криво улыбнулся, всем своим видом демонстрируя, как отношусь к затее приятеля.

– К настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не од… Одного. Вообще же, славно! – неизвестно чему обрадовалась Надя. – Может, он прояснит, почему ты до сих пор не найдешь нормальную девушку. Знаешь, Вась, я ведь уже переживаю…

– Хоть ты не начинай, пожалуйста.

Она замолчала, чтобы не драконить меня еще сильнее. Но замолчала с таким видом, что становилось понятно: Надя не отказывается от своих слов, а лишь до поры до времени приберегает их у себя, намереваясь применить позднее с еще более разрушительной силой.

– Я вечером в клуб иду с друзьями, – добавила она как бы невзначай.

Я оценил тонкость игры: сначала ослабить мое сопротивление, потом выдать будничным тоном задумку, которая при любом другом раскладе вызвала бы бурю моего негодования, и таким образом очистить совесть. «Ну я же говорила тебе, ты чем слушал?»

– Это в какой?

Я не собирался вестись на провокацию.

– У Гавани. Один парень, Волька, организует большую тусовку. Наши с универа обещали прибыть. Так что я буду в надежной компании, не паникуй. И вообще, у меня, походу, у единственной с потока еще нет фотки в их зеркале. Так и из жизни выпасть можно.

– Волька? Это типа Волька Ибн…

– Нет! – Надя хихикнула, прикрывая ладошкой рот. – Это типа Вольдемар.